Ночь, в которой Бездна смотрит на Леона, а Альченцо Мирр улыбается и задаёт вопросы.
Новый Орлеан, 21 августа
Леон шел по улицам Нового Орлеана, почти не думая ни о чем. Засунув руки в карманы брюк, иногда пиная камешки с дороги - те улетали на влажную глинистую обочину и пропадали там, беззвучно. Где-то, почуяв его, заходились воем собаки, откуда-то долетали звуки бодрствующего, несмотря на поздний час, города. Но чем дальше, тем звуков было меньше. Леон хотел тишины.
Берег озера Поншартрен - в стороне от пирса и прибрежных увеселений - был тихим.
Черная вода. Стоячая, прозрачная, с темным илистым дном. Тяжелая, густая, как ненависть, что плескалась внутри. Он никогда не был хорош в обуздании себя. Черное небо - луна закрыта деревьями, звезды - низкими облаками. Леон бесшумно опустился на траву, глядя в никуда. Стащил с правой руки перчатку, срывая черную корку с ожогов. Размял пальцы.
Ненависть билась внутри, точно язык огромного колокола. Медленно, неотвратимо, сотрясая все его существо.
Когда-то она была горячей, отстраненно подумал Леон. Когда-то она согревала. Хотелось вцепиться в горло, и рвать до помутнения в глазах, выпустить Зверя, залить все вокруг кровью, своей, чужой... Алан бы понял. "Я тебя ненавижу... как сейчас". Иногда она обжигала и заставляла терять голову. Иногда ее жар был нестерпимым, и хотелось разорвать горло себе самому, чтобы выдавить до капли кровь, которая текла в жилах. Его кровь. Это было давно.
Сейчас ненависть была холоднее Бездны. И обжигала в тысячу раз сильнее.
Леон поднялся, спустился к берегу. Зачерпнул ладонями воду - на короткое мгновение мелькнула глупая мысль, что она остудит боль ожогов, как при жизни, - выпрямился. Вода в горстях была черным, гладким зеркалом. Не отражавшим ничего, как всегда. Зеркало... На мгновение Леону показалось, что он видит свое лицо. Или не свое.
Ласомбра сжал черную воду в ладонях, спрессовывая в комок. Обожженную руку покалывало ледяными иглами. Когда-то он проводил над этим ритуалом целые ночи, точно ребенок, лепящий поделки из слишком мягкой и скользкой глины. Но он давно уже не ребенок. Леон стиснул зубы, удерживая в руках пульсирующую черную дыру.
И заглянул в нее, давая, наконец, волю своей ненависти.
И Бездна заглянула в него. Огромная, звенящая, несуществующая. Рассмотрела. Подсчитала. И выбросила, оставив на память широкую улыбку Альченцо Мирра.
Шарик тьмы расплескался в руках, залив вязким черным стеклом руки по локоть. Это было... нечестно. Почти по-детски обидно. И больше, чем можно было вытерпеть за раз. Леон захлебнулся яростью, взвыл, катясь по земле, и потерял себя до рассвета.
Улыбка Альченцо не исчезала. Ехидная, жестокая скрывающая за собой его истинные чувства. И голос. Голос тоже стал различим. Спокойный, холодный.
"Ты расслабился".
Леон вздрогнул, оборачиваясь на звук. Подобрался, прислоняясь к ближайшему дереву спиной. Уставился в темноту, пытаясь увидеть... или хотя бы убедиться, что это игра его воображения.
Никого. По крайней мере, никого не видно.
- Нет. - прошипел Леон, больше себе, чем в самом деле разговаривая с воображаемым Альченцо. - Напротив. Я перестал расслабляться.
"Оно и видно".
- Какое тебе дело?!
"А тебе до меня? Ты так орал, что я аж отвлекся".
- Ты послал мне зеркало?
"Да".
- Зачем? Это дурная шутка. Не в твоем вкусе.
"А почему нет?"
- Зачем?! - Леон все еще шипел. - Напомнить о себе? Я и без того не страдаю провалами в памяти.
"Ты расслабился".
Леон поморщился. Он ненавидел эту фразу. И привычку Мирра не отвечать на вопросы. И отвечать на вопросы вопросами, которые сбивали с толку. Он взял себя в руки.
- Нет. Ты "отвлекся" на меня неделю назад. Во время ритуала. А вовсе не сейчас. Кстати, впечатлился?
"Не впечатлился. Но одобрил. Пойдешь за своим, кто он тебе там?"
- Никто.
Слишком быстро.
"Ответь на вопрос. Я не спрашивал, кто он тебе".
- Куда? Здесь все идут за мной, а не я за кем-то.
"Ты в этом уверен. Но ты тоже идешь за ними. Вожак меняется вместе со стаей".
- Это естественное течение вещей. Зачем, в таком случае, спрашивать, буду ли я меняться, если это неизбежно? Какое тебе дело до меня и до моей стаи?
"До твоего пути есть. Твой непойми кто предлагает пути, которые были доступны только очень старым. Горатриксу, Марконию..."
- Меня не интересуют древние истории. И мне никто ничего не предлагает, мой путь это только мое дело. Не твое... ничье.
"Конечно..."
Леон, не сдержавшись, в раздражении ударил ствол дерева.
- Я уже отвечал тебе про свой путь. Мне надоело.
"Отвечай себе. Мне все равно".
- Мне тем более. Я живу так, как хочу.
Ответа не было. Присутствие как будто исчезло.
Леон несколько секунд таращился в темноту, пытаясь отогнать беспокойство от вопросов Мирра. Хамить Сиру можно было сколько угодно, это гарантировало прекращение диалога, но то, что он говорил, засело в сознании как заноза. Старые пути, Горатрикс...
- Почему на зеркале енот, мать твою? - запоздало бросил он вопрос, который тоже почему-то не давал покоя. Не особо рассчитывая на ответ. Даже надеясь, что присутствия действительно нет.
Ответа все еще не было. Но улыбка все равно стояла перед глазами.
Ночь, в которой Бездна смотрит на Леона, а Альченцо Мирр улыбается и задаёт вопросы.
Новый Орлеан, 21 августа
Новый Орлеан, 21 августа