[awesomecircus]

Ночь, в которой помощь, вызванная отчаянной молитвой, приходит с неожиданной стороны, и часы Алана останавливаются на двух часах и двух минутах

Новый Орлеан, 27 августа

- AMEN, - громыхнуло позади. Из других теней. и в воздухе свистнула плеть, рассекая кокон тьмы, поддерживающий тело Алана. Свет и тьма резанули глаза, подсекая колени вампиров.
Энди оборвал чтение, рухнув на колени. Глаза жгло, и Гангрел припал к земле, зажмурившись. Он понятия не имел, кто явился, но как же вовремя этот кто-то явился!
Майк шарахнулся назад, рухнул на землю, заслонясь рукой, и только смог мысленно изумиться- кто это?!
Тьмы вокруг больше не было, и глаза резал нестерпимо яркий свет. Алан зажмурился и сжался на земле в плотный комок, ощущая, что тьма всё ещё внутри него, сочится будто бы через кожу и растекается по крови.
Он бы выгрыз себе вены, чтобы избавиться от тьмы внутри, но понимал - это не поможет.
Плеть опустилась на спину вампира.
Ты виновен.
Но больно было не спине. Плеть коснулась обнаженной души.
Ты погряз в унынии и гордыне.
Еще удар. Раздирающий сердце и перехватывающий горло. Перед глазами Алана проносились картины его жизни. Его – или не его? Когда он, забыв обо всем, летел навстречу опасности. Когда он, виноватый, но ничему не научившийся, вновь и вновь тащил за собой своих друзей. Когда он, поглощенный гордыней, считал, что справится со всем на свете сам.
Ты ослеплен жадностью.
Вновь утекающие из пальцев знания. Вновь прерывающаяся череда исследований. Всегда – в итоге в руках оставалась пустота.
Ты ленив и подвержен гневу.
Всегда нужно рвануться вперед. Всегда – не дожидаясь, пока мысль, хоть какая-нибудь, достигнет головы. Никаких планов. Никаких сомнений… но только до того момента, как в душу заглянет страх.
Ты ничему не учишься.
Он снова и снова получал один и тот же урок. И снова и снова выпускал на волю беды, которые доставались другим. Он уходил – но беды оставались. Он забывал – но за ним тянулся темный кровавый след…
Он не мог ничего ответь. Он не имел права на защиту или милосердие.
Каждый удар выворачивал душу наизнанку, и Алан видел свой гнев. Свою жадность и гордыню.
Он знал, что виновен за то, что оказался недостаточно сильным, чтобы справиться с тем, что подтачивало душу, словно гниль. Недостаточно сильным, чтобы защитить тех, кто страдал и погибал из-за него.
И нельзя было спрятаться от наказания.
Алан вскинулся. Вскинулся не чтобы закрыться, а чтобы принять новый удар. И ещё один. И ещё.
Он выдержит. Можно иссечь душу, но невозможно её разбить на осколки.
Энди попытался приподнять голову, посмотреть, что это... и оцепенел.
Он звал, и на зов ответили. Не так, как он думал... но - ответили.
И этот факт перемалывал в себе все. Здравый смысл, практичность, недоверие к церковникам, все. Потому что на его отчаянный призыв все же отозвались...
"Бог существует, и бог не зол на нас".
- Pater noster, qui es in caelis... - беззвучно зашептал он.
Майк опустил руку... и застыл потрясенный до глубины души. Что это было - он не знал. Некто, могучий, иной... как грозный святой на витражах в старенькой церкви - кто из них видел эти взгляды, прознающие насквозь, полные мрачного обещания кар?! Спасти, чтобы покарать, пропустить через чистилище.... карающая длань нашла их. Точнее, Алана.
Бог - жесток. Он видит насквозь. Каждого из нас.
- Ты же.. милосерден, - заставил он выдохнуть себя, - помилуй... его! За... меня!
Грехов у него самого хватало, да и что терять тому, кто мертв? ЭТОТ - все равно увидит.
Еще удар. Алан переживал мучительное беспокойство, когда не знаешь, вернется ли тот, кому ты доверил свою судьбу. Минуты, часы, дни серой пустоты потери и разлук, тянущихся за светлыми рыцарями. Мгновения яркой обиды и непонимания, за что, за что тебя бьют и насилуют, ведь тот, кто устроил беду, давно ушел. и смерти. Смерти. Тех, кого пытали из-за него. Тех, кого казнили из-за него. Тех, кто случайно попадал под удар.
В горле зародился, пытаясь вырваться наружу, отчаянный, бессильный вой. У Алана не было сил провернуть время вспять, оживить мертвецов, залечить чужие раны и закрыть собой других от удара.
Вина расцветала огненным шаром где-то внутри, опаляя всю его сущность, не оставляя ничего внутри, кроме ненависти к самому себе.
Вой превратился в жалкий скулёж.
Он был готов разорвать собственную душу в клочки, чтобы больше никогда не существовать, чтобы исчезнуть и не причинять больше боли, не вести других по кровавой тропе навстречу смерти. И всё же он медлил, вздрагивая под ударами - билось где-то в темноте слабое, тусклое, готовое погаснуть от любого дуновения ветра, пламя.
Пламя, которое не сможет оживить мертвецов, но которое может согреть тех, кто ещё не мёртв.
- Творец всегда дает возможность искупить вину, - Энди не мог даже двинуться, завороженный. - Страдания да очистят душу...
Или уничтожат её, если дух окажется слишком слаб. Насколько силен дух у вампиров? У ши? У живого огня? У Алана, который вобрал в себя все это?
Теперь Энди понимал и осознавал. И хотя он всей душой, всем тем, что осталось от его души и сущности, желал, чтобы Алан смог понять и раскаяться, он знал, что даже если тот не сможет - Творец никогда не оставит его, как не оставляет ни одно из своих созданий.
Ведь для чего-то он сотворил их всех. Людей. Китэйнов. Вампиров. Ангелов и демонов.
Все могут ошибаться, и каждый может оступиться - но любящий отец, сотворивший всё и всех, примет и простит любого из своих детей, если тот сумеет понять, где ошибся. Понять - и раскаяться в том, что совершил, ошибившись.
А если не сумеет - Творец даст ему еще один шанс. Быть может, не там и не такой, как раньше, но шанс искупить свои ошибки будет всегда.
Бог жесток, бог всевидящ и строг, но кто сторож брату моему? Кто сторож нам самим? Он всевидящ и безжалостен даже к тем, кто уже мертв, и все, все можно - это бояться гнева его. Но Майк никогда не был трусом.
Может быть, это и есть и его кара. За то, что не смог. Не защитил. Не сдержал слова. Но он хотя бы попытается.
Пора искупать вину.
- Чем ты лучше? - слова срывались с губ, - Ты ведь тоже.. горд?! Гордишься... кнутом? Да?
Тьма истончалась, стекаясь в фигуру невысокого мужчины средних лет с длинными темными волосами и багровыми глазами. Плеть в его руках стала... обычным кнутом.
Он подошел к Алану, положив руку ему на голову.
- Когда Ангел терзала меня, я переломил ее копье. Вставай.
Алан слизнул кровь с прокушенной насквозь губы. И поднялся рваным, неловким движением - сначала на колени, потом - на одно, а потом рывком вздёрнул себя на ноги.
Покачнулся на мгновение… Ты не имеешь права снова упасть
Он удержался на ногах, вскидывая глаза к багровому пламени напротив.
Глаза затухали, озирая окружение. Наполнились темнотой. Альченцо поморщился и одним движением прихлопнул метнувшуюся было наружу элементаль.
Майк сел. Привалился спиной к чему-то и сжал голову. Безумное ощущение веры-откровения-злости проходило... и он пытался ппийти в себя и убедить себя же, что это просто почудилось. Тут и не такое увидишь...
Энди поднялся на четвереньки, помотал головой и кое-как сел нормально. Вот это их приложило. Вот это они посмотрели...
Главное, что Алана спасли.
Кажется.
"Попросил помощи так попросил".
Алан смотрел, как исчезает в одну секунду под чужой рукой осколок Бездны. Под рукой, что держала плеть, вывернувшую его душу наружу, заставившую прожить чужую боль и увидеть тянущийся за ним след из крови и смерти.
Под рукой, выдернувшей его из Тьмы. И рукой, причинявшей когда-то боль - но не ему,
Он беззвучно шевельнул губами, произнося чужое имя. А потом проговорил, уже вслух, тихо, хрипло.
- Когда мой друг рассказывал, как с него срывали всё, чем он был. Как ломали всё, чем он был, отняв всё, что у него. Как он грыз камень и терял самого себя. Я тогда поклялся, что порву глотку тому, кто это делал. Я поклялся, что порву глотку тебе, - он вскинул глаза к лицу демоноборца, - Альченцо Мирр делла Ласомбра.
И он прыгнул вперёд.
Он не сопротивлялся. Даже не шевельнулся.
- Через три четверти часа после того, как ты шагнул в Бездну, прорвавшиеся и захватившие ваши души осколки провели бы ритуал призыва. Еще через семнадцать минут в этой части города стояла бы Бездна. Еще через час в городе не осталось бы ни одного живого. А затем - и самого города.
Сорок пять минут. И ещё семнадцать. А потом - ещё шестьдесят. Два часа и две минуты, которые понадобились бы, чтобы уничтожить всё и всех. Из-за тебя. Потому что ты был слишком горд, чтобы признать, что не сможешь справиться. Слишком горд, чтобы просить помощи.
Алан моргнул и медленно разомкнул ладони, уже сжавшиеся на чужой одежде. Качнулся, отступая на шаг назад.
Выпущенные им боль и смерть. Гибель невинных. Разрушение. Всё, что могло быть, если бы не…
Он открыл рот, чтобы сказать что-то, но не мог. Ничего - не мог. Только молча смотрел на Альченцо, чувствуя, как глухо отдаются эхом в исполосованной душе чужие слова.
- И ты снова решаешь напасть, убежать, лишь бы не оборачиваться. Снова предпочитаешь смотреть мне в глаза и идти, не задумываясь, зачем ты это делаешь и куда идешь, - Ласомбра смотрел с презрением. - А мой сын... он будет думать о том, какие силы в его руках. Хотя с ним я тоже хочу поговорить. Отдельно.
Алан дёрнулся так, будто его с силой ударили. Хотя лучше бы Альченцо действительно ударил его - это было бы не так больно, как слышать то, что он говорил. Слышать и осознавать с кристальной ясностью, что каждое слово - это про него.
Твоя глупость. Твоя гордыня. Твоё вечное бегство от того, что ты оставляешь за спиной.
Он обернулся. К Энди. К Майку. К тем, кто погиб бы первыми.
Майк поднял на него глаза. Разжал руки и сообщил усталым тоном:
- Алан. Ты идиот.
Злости или обиды, или гнева не было - просто констатация факта.
- Будь осторожнее в другой раз
"А то ведь его может и не быть"
Энди смотрел на него с нечитаемым выражением. Алан, решив, что справится, едва не погубил не только себя, но и всех.
И сил удивляться этому или что-то говорить просто не было. В конце концов, это был далеко не первый и не второй раз, когда Эйд так вляпывался. Теперь вляпывается Алан. Все закономерно. Все как обычно.
Господи, как же это успело надоесть ему еще там.
Он уважительно склонил голову перед тем, кто остановил то, что могло бы произойти.
- Благодарю вас, Альченцо Мирр, - негромко сказал он. - Алан... ты такой Эйд! Я же говорил, побереги себя...
Ласомбра, поморщившись, внимательно осмотрел внутренности фургона. Покивал сам себе.
«Идиот», «береги себя» - это не то, что должны были говорить Энди и Майк. Не то, что он заслужил.
Что будет, когда он найдёт новую дверь и вцепиться в ручку, готовый её провернуть? Остановится ли, задумавшись на мгновение о том, что ждёт его за следующей дверью? Сможет ли пройти вперёд, не оставляя за спиной чужую кровь, чужую боль?
Алан сделал шаг вперёд вслед за Альченцо. И хрипло проговорил ему в спину.
- Три четверти часа. И ещё семнадцать минут. И ещё час. Это время теперь будет всегда со мной. Его не случилось. Но оно будет. Будет… останавливать меня перед шагом, которого не должно произойти.
- Я надеюсь. Потому что я могу показать тебе и лица тех, кто будет мертв. И даже то, как они умерли бы.
Бегущие стрелки часов, отмеряющие секунду за секундой. Тьма, накатывающая на город. Души, тонущие в этой Тьме, разрываемые ею, исчезающие в ней.
Алан мотнул головой.
- Этого… не понадобится.
Ласомбра качнул головой. Повернулся к троице.
- Где Леон?
Секундное колебание.
- У него дела. В городе. Связанные с цирком.
- А... тогда я подожду. Если никто не возражает.
- Как будто мы можем, - Майк тяжело поднялся. Ночь началась.. охренительно.
- Кстати, - вспомнил он невпопад, - вы не видели Гленн? Рыжая такая.... такой. Большого роста.
- Нет, - он пожал плечами. - Я не здесь живу.
Первую часть высказывания Ласомбра проигнорировал.
- Никто не возражает.
Пауза. Алан прокатывал на языке дальнейшие слова. Во рту всё ещё стоял вкус собственный крови. Только сейчас у неё был привкус холодной сажи.
- Сожалею, что мы не можем… предложить вам чай.
- А также юных девственниц и только что убитого кабана, - пробормотал Альченцо. - Как способ выявления степени Благости...
Энди подниматься не торопился. Надо было на что-то отвлечься, и деньги, вытащенные из кармана, вполне подходили, так что он сосредоточенно перебирал их, расправлял и пересчитывал.
- Алан, ты... хотел по магазинам. Кажется, - неуверенно напомнил он, пытаясь их отвлечь. - Держи. То, что ты вытащил.
Он поднялся, подошел ближе и сунул деньги назад Алану. Их теперь даже касаться не хотелось. Сходили в город за одеждой, называется.
- Тогда прошу прощения, - Майк поднялся тяжело, - я это... пойду.
Алан, не глядя, взял деньги. Сжал в пальцах прохладные купюры. А потом впихнул их обратно в руки Энди и тихо проговорил:
- Сходи ты. Тебе… нужно было.
И пока Энди не успел убрать руку, Алан поймал его за запястье - на мгновение, тут же отпустив, не зная, как ещё сказать «прости». И «спасибо».
Сам он уходить не собирался.
- Скажи, - негромко произнес Ласомбра. - В этом нет ни постыдного, ни страшного.
Энди молча сунул купюры в карман. Руки они словно жгли, не хуже углей. Не могли они Леона дождаться, черт...
- Все будет хорошо, - тихо сказал он Алану. - Поверь.
Тот вскинул на Энди глаза. И коротко выдохнул:
- Спасибо.
А потом очень легко толкнул Энди к Майку, словно не желая, чтобы они оставались сейчас одни - хотя бы вдвоём.
Энди молча кивнул ему, подбадривая, и пошел следом за Майком.
Хотелось выпить.
"Чертова не-жизнь. Надо найти пьяницу".
Майк молча похлопал Энди по предплечью и повел за собой куда-то к вагону. Надо было попытаться разохренеть обратно.
На Алана он кинул молчаливый взгляд, полный одноврменно укоризны, непонимания и поддержки.
Они ушли. Алан остался наедине с Альченцо.
С вокзала донесся долгий, пронзительный гудок уходящего поезда. Он разорвал тишину, заставил вздрогнуть. Алан оторвал взгляд от чужого плеча.
- Не уверен, что будет правильно… предлагать подождать в поезде.
Там спал Виктор. Где-то там были Яхонт с Яковом. Он не мог рисковать.
- Предпочтешь выставить меня на улицу?
- Это… будет ещё хуже.
Он указал рукой в сторону последнего вагона в составе; в окнах не горел свет и там было наверняка пусто. Потом сделал пару шагов в ту сторону, обернулся на мгновение к Альченцо, словно проверяя, идёт ли он, и пошёл дальше.
Хотелось сейчас забиться в дальний угол, впиться клыками в ладонь и взвыть. А потом ответить на собственный вопрос - сколько опасности было в его обещаниях самому себе защитить тех, кто дорог.
Ласомбра покачал головой.
- Иди отдыхай. Я подожду Леона и поговорю с ним. Ты все равно не сможешь ничего сделать, если я захочу начать здесь буянить.
Алан опустил плечи.
- Я не буду отдыхать. Скорее… выть, кататься по земле и ненавидеть себя за то, что был слепым.
- Это тоже отдых. Эмоциональный. Раньше мужчинам дозволялось иметь эмоции и выражать их в полной мере. Сейчас делают статуй. Иди.
Алан моргнул, потом сощурился на Альченцо - без очков всё плыло, и лишь так он видел чужой силуэт чётко.
- Всё равно бы вы не стали здесь буянить, - тихо проговорил он и пошёл; вдоль поезда, от конца к началу, в сторону локомотива.
За ним не последовали.
От локомотива пахло железом, паром. Вокруг было тихо, пусто, и Алан скользнул вперёд, прячась в тенях, самых обычных тенях.
Он сполз на землю и вцепился зубами в ребро ладони, прикрыв глаза и тихо завыв. Бессильно, зло, выплёскивая отчаянную ярость от того, что делал и что мог сделать.
Потом он встанет. Сглотнёт кровь. И пойдёт заниматься делами, пытаясь не оступиться, не позволить стрелкам, отсчитывающим два часа и две минуты , сдвинуться с места.
Но сейчас он мог только выть, сдавленно, прокусывая всё сильней и сильней ладонь, и надеясь, что этот звук не покинет его убежища под боком безмолвного не-живого чудовища. Потому что никто не должен был этого слышать.