[awesomecircus]

Ночь, в которой эпистолярная драма Джуда мешает благородному Гвидиону наслаждаться обществом прекрасных нимф

Новый Орлеан, 1 сентября

Оставшись один, Джуд забрался с ногами на кровать и уткнулся лбом в колени. Роджер был агрессивен. И опасен. Вот только не ясно для кого больше - для себя, или для котерии. Предупредить Майка все равно стоило. И, в конце концов, разобраться с тем, что происходит с ним самим. Джуд запутался. Джуд злился, вздернутый сначала Леоном а потом и Джозефом. Осознание собственных ошибок давило на него всем весом и он метался из угла в угол не зная, что делать и как быть. Он вызверился на Роджера, но опоздал с этим. Нужно было делать это сразу, а не путаться в себе, не тонуть в происходящем. Хотелось выть. От потери и от бессилия. И просить о помощи. Он явно не справлялся и не справляется. А просить... было некого. Разве что... Виктора? Тот казался цельным и сильным. Танец, который он творил, говорил больше, чем все остальное. Но нарушать данное Леону слово Джуд не хотел. Это было бы уже совсем ни в какие ворота.
Он заставил себя встать и взять листы бумаги. Признавать собственную беспомощность было горько. Но честно.
"Господин Картер.
Прошу простить мне эту наглость, но я не знаю к кому еще обратиться, по этому рискнул обратиться к вам. Помня о том запрете, о котором говорил господин Леон Дамиано, пишу вам письмо, а не являюсь лично. Я не хочу нарушать данное мной слово и подвергать сомнению мою лояльность господину Дамиано. Но мне нужна помощь. Я запутался в себе и этим подвергаю окружающих ненужному риску. Мне бы этого не хотелось, а найти себя самому мне, похоже, не под силу. Понимаю, что вам, возможно, не до того, но мне больше некого просить о помощи, кроме вас.
С уважением, Джуд Симмонс."
Сложив письмо он медленно прошел к двери. Найдя охрану он попросил найти мистера Картера и передать ему записку. Вряд ли Виктору было дело до какого-то дискорданта, потерявшего себя, но Джуд хотя бы попытался попросить о помощи. Оставалось лишь надеяться на понимание со стороны Охотника.

Ответ пришел через три четверти часа. Почерк охотника был летящим, без сильного нажима.

"Приветствую вас снова, мисс Симмонс.
Что ж, даже запоздалое стремление следовать воле своего сюзерена или покровителя (приношу извинения, я не слишком силен в понимании тонкостей ваших внутренних взаимоотношений) уже похвально.
Расскажите о том, что с вами произошло. Сегодня я не видел в вас того, что действительно могло бы подвергнуть риску окружающих, да и в целом вы показались мне человеком весьма мягким и даже нерешительным"

Джуд не ожидал, что письмо вобще придет. В конце концов Виктор имел полное право проигнорировать просьбу. По этому дискордант был удивлен и благодарен за ответ.

"Господин Картер.
Благодарю вас за ответ. Он был неожиданным, но придал мне сил. Со мной произошло, пожалуй, слишком много всего и это затянуло меня в омут, откуда я не могу выбраться. Скорбь настигла слишком поздно, а злость сделала все еще хуже чем есть. Я запутался в себе, в своих действиях, в происходящем. Мне мерзко от собственной беспомощности и нерешительности. От неспособности самостоятельно справиться с этими проблемами. Все попытки приводили к совершенно не тем результатам, которых я планировал достичь. Что до опасности для окружающих, то я все еще опасен для них. Думаю, что вы осведомлены о нашей сущности. Ослабленный контроль, как и жажда, приводит к бедам и непоправимым последствиям.
Простите, что отнимаю у вас время, но я действительно не знаю, что мне делать и куда двигаться, господин Картер.
С уважением, Джуд Симмонс"


"Вы вновь говорите много слов, но за ними тот же смысл, что и за предыдущими речами. О чем именно вы хотите попросить? Что именно случилось? Постарайтесь изложить это, допустим, в двадцати словах так, чтобы я понял все, будучи совершенно незнакомым с вашей историей."


"Думаю, я уложусь в меньшее количество слов, господин Картер. Я потерял себя, память и того, кого любил. Это скажет больше, чем витиеватые речи. Возможно, вы знаете способ как вернуть себя, или память."

Почерк был внезапно не таким витиеватым, ка до этого. Резким, порывистым, словно времени на лишние обдумывания не было, да и не требовалось.


"Я скажу, что в первую очередь нужно отпустит того, кого любил. Это может занять слишком много времени, поэтому для начала нужно позволить выйти всем эмоциям, которые были. Напишите о нем. Напишите о нем так, как если бы описывали мне, актеру, кого мне следует сыграть. Станцевать, если хотите."

Джуд прикусил губу, стараясь ответить на вопросы Виктора как есть. Пусть это и вновь причиняло боль. Если это поможет, то пусть.

"Он был милым растяпой. Мог изгваздаться пока работает, но то, что выходило из-под его рук было живым. Наделял свои творения частичкой себя. Любил прихвастнуть. Он казался мне добрым, пусть и излишне заботливым. Он мурлыкал, когда был доволен. Боялся, но шел вперед, понимая, чем ему это грозит. Пытался меня оградить от того, что считал опасным. Он был отзывчивым. Скрытным и хитрым, но со мной пытался быть откровенным.

Он был творцом. Самонадеянным, самоуверенным, сдерживающим меня своей заботой и помощью, не желающим возвращаться туда, откуда сбежал. Возможно он ломал мне крылья. Возможно мои чувства не позволяют взглянуть на него трезво. Но я знаю одно - я искренне любил его."

Последний абзац снова был написан резким почерком, пусть последняя строка и выглядела так, словно рука дрогнула в конце.

Эмоции захлестнули, возвращая Джуда в те ночи, когда Тадеуш был еще жив. Янтарный взгляд, мурлыкающие интонации, разбросанные везде листы, исписанные мелким почерком. Он сжался, пытаясь не дать эмоциям слишком много воли, и проигрывал этот бой.

"Любовь затмевает все. Но сейчас он ломает вам крылья, цепляясь за них мертвыми пальцами. Любовь к мертвецам зовет мертвецов и не отпускает их в новую жизнь. И отравляет живых.
Сегодня вы пели так, будто бы никто вас не держит. Напишите письмо и ему. Прощальное письмо тому, кто уезжает и тому, кого, возможно, вы еще встретите. Но это будут последние слова, которые вы ему скажете.
Письмо уничтожьте. Оно должно умереть и отправиться туда, где обитают мертвые"

"Тадеуш."

Рука застыла, не в силах двигаться. Казалось, что стоит написать еще хоть строчку и даже воспоминания сотрутся в прах. Но Виктор был прав. Джуд должен был отпустить. Потому что это не позволяло Тадеушу лететь, сковывало его крылья. А он не хотел Тремеру такого... посмертия.

"Я знаю, когда-нибудь мы встретимся вновь. Но пока наша встреча не случится мне бы хотелось, чтобы ты знал: я любил тебя. Любил больше, чем оставшуюся мне не-жизнь. И люблю до сих пор. По этому хочу, чтобы ты летел. Чтобы твои крылья были свободными и их наполнял ясный ветер, неся тебя по новой дороге. Лети, и пусть небо улыбается тебе.
Я люблю тебя."

Он держал лист бумаги в ладонях так, словно это было самое ценное для него. Джуд зажмурился, пытаясь не дать волю боли и отчаянью. Воспоминания нахлынули, погребая под собой жалкие остатки воли. По щеке словно провели алую линию, расчерчивая все узором скорби. И любви.
Он положил листок на столешницу туалетного столика, расчистив его от лишнего. Письмо должно было умереть, как сказал Виктор. Должно было, иначе все теряло смысл. Джуд прикусил губу, стараясь не обращать внимания на текущие из глаз слезы. Зажмурился. Запел.
Он вкладывал в мелодию все - боль, скорбь, любовь и желание отпустить того, кого любил. Он вкладывал себя, свою душу, то, что от нее осталось. Голос был ветром в новых крыльях: поддерживающим, сильным, добрым. Несущим к новым горизонтам, дарящим надежды. Он отпускал любимого, больше не привязывая, не ломая крыльев. Он наконец был свободен
Он пел мертвому и духу, крыльям и пламени.
Золотые прожилки опутали письмо, растрескивая его витражом осколков из пламени и бумаги. Из посланий и памяти, свободы и ветра. И где-то в чужом небе летел огненный мотылек послания.
Скорлупа треснула, пропуская первые лучи лунного света. Отраженного света той звезды, которая была запретна для вампиров. По рукам мадемуазель Джуд зазмеились трещины.
Голос бился в груди, ведя мелодию. Глаза открылись, провожая сожженное письмо. На губах была светлая улыбка. Он отпустил.
Он хотел вытереть глаза от крови, но замер, рассматривая замысловатые узоры из трещин. Руки не болели. Хотя и казались странными. Словно... Словно нужно было отпустить и себя. Найти себя настоящего. Того, кем он является.
Джуд улыбнулся и прижал ладони к груди, обнял себя и... раскинул руки, словно птица взмахнула крыльями, поднимая себя в воздух, вставая на крыло и ощущая биение ветра в перьях.
Рывок. Его ноги что-то держало. Его перья... перья были заботливо подрезаны. И начавшая набирать высоту птица была грубо повержена на землю. Удар отдался щемящей болью беспомощности.
Он вскрикнул. Не от боли или беспомощности. От понимания и осознания ошибок. Джуд встал и выпрямился. Лететь было еще рано. Но он будет пытаться вновь и вновь. Снимет оковы и отрастит перья. Как бы ни было страшно и больно. Когда придет время он взлетит вновь.
Тишина. Кровавые потеки стягивают кожу, подсыхая.
Мысли кружились в голове огненными брызгами, но Джуд так и не смог нащупать то, что держало его, что могло подрезать крылья. Возможно это хранилось в памяти, которой больше не было. Возможно в ней хранились все ответы, но прошлое молчало. Он снова сел на кровать и принялся рассматривать руки. Только недавно они были покрыты трещинами, словно из-под кожи должно было показаться что-то иное. Теперь их не было, не было даже боли. Перед глазами всплывали картины того прошлого, которое он помнил, слова, голоса, звездные ночи.