[awesomecircus]

Ночь, в которой Пилигрим распутывает клубок проклятие, а потом делится одной поразительной новостью

30 апреля, Новый Орлеан, железнодорожное депо

Колдун неподвижно смотрел в пустоту перед собой, вслушиваясь в дыхание одного человека - и тишину другого. Линии судьбы на ладонях складывались в причудливые картины.
Он смотрел в темноту и видел огни.
Линии расправлялись, вырываясь из клубка, подплавляемые звездным светом. Искаженные сейчас, перепутанные, свитые в неестественный клубок.
Гребень вгрызается острыми зубьями в длинную перепутанную шерсть, расправляя, расчесывая колтун. Вот это, например, совершенно лишняя линия. Которую надо аккуратно...
Колдун терпеливо продолжал свое кропотливое занятия, выпутывая из Узора Леона искажающую его ноту проклятия Речного Короля.
Работать пришлось долго, Леон оказался весьма путаной и тонкой штучкой, которую не сразу так и поймешь, как вертеть. Но время было, вампиры спять долго. По крайней мере, этот вампир.
Удовлетворенно вздохнув, Шульц взял вазу и с размаху вылил все ее содержимое прямо на полутруп.
Вода смыла летаргию мгновенно. За полгода Зверь привык к воде, которая как огонь, привык опасаться ее и избегать. Леон открыл глаза, вскочил с кровати, как отпущенная пружина, отлетая на другой конец вагона. И сдирая с себя мокрую рубашку. Оскалился, чуть не упустив Зверя, вытаращился на Пилигрима обалдевшими глазами.
- Т-ты...
И понял, что вода была просто... водой. Мокрой. Но не больше.
На кровати рывком сел Алан, разбуженный не только попавшей на него водой, но ещё и движением Леона. Очки лежали где-то рядом, и он близоруко сощурился - на отскочившего в другой конец вагона Леона, на Пилигрима с вазой в руках. Потом поморгал, смахивая капли воды с ресниц. Воды… ох.
- Ох, чёрт… - он дёрнулся, не то к колдуну, не то к Ласомбре, но замер, потому что последний не выглядел так, словно ему больно.
- Эксперимент завершен успешно. Подопытный, вернитесь на свое место, - механическим голосом проговорил колдун, поправляя средним пальцем несуществующие очки.
Леон моргнул, переводя взгляд с Пилигрима на рубашку в руках - с которой при рывке отлетели все так любовно пришитые Антимо пуговицы, - и снова на колдуна. Осознавая смысл сказанного. Затем швырнул рубашку в Алана и бросился к колдуну. Темперамент требовал разрядки, вставший на дыбы Зверь тоже...
Пилигрима схватили в охапку, прижимая к борту вагона, обняли и смачно поцеловали в щеку.
Колдун почти испуганно дернулся, напрягшись и ощутимо вздыбив загривок. Глаза у него стали большие и выразительные...
- Grazie mille, - Леон чуть ослабил обьятия, но Пилигрима не отпустил.
Смертный кашлянул, переступив с ноги на ногу.
Сияющий Леон, не в силах выразить чувства словами, поцеловал его в другую щеку и наконец отцепился.
Алан, наконец нашаривший на кровати очки, в задумчивости повертел в руках ненужную теперь Леону рубашку.
- Ну, эмм… думаю, синьор ди Ченцо теперь может быть, ну, счастлив - проблем с твоими костюмами не будет, - негромко пробормотал он, несколько смущённый произошедшим у стены.
- И как я жениться пойду с засосами?! - колдун наконец справился с ошалением.
- Что ты пойдешь делать?! - Леон отобрал у Алана рубашку, встряхнул ее, чтобы вода скатилась по ткани на пол, натянул обратно и завязал ее на животе узлом. Демонстрируя, что это все еще любимая рубашка.
Алан округлил глаза; и на действие Леона, отозвавшееся в раз потеплевшими щеками, и на слова Пилигрима.
- Н-на… на ком?
- Жениться, - Шульц не отлипал от стены, переминаясь. - Сегодня... на Молли...
- О-о-о-о! - Леон повернулся к Алану и сделал страшные глаза.
Тот ошалело глянул на Леона в ответ, а потом выпалил первое, что пришло в голову:
- Ты уже заказал, эээ… торт? А. Чёрт. В смысле… э-ээ, поздравляю! - Он запустил обе ладони в волосы, пытаясь судорожно сообразить, что говорить, и всё также ошалело глядя то на Леона, то на Пилигрима.
- Эмх... я дал девочкам денег. Много. Пусть сами уже... - он неопределенно махнул рукой.
- Бельтейн, ну… хорошее время для свадьбы, - Разговоры о чужих помолвках были последним делом, к которому Алан был готов. И что говорить он решительно не знал. - Тебе, эм-м… нужна помощь?
- Моральная! - Кристиан потер руками глаза. - Там будет три этих ведьмы, да еще небось ваша Гленн!
- Нужна, конечно, - внезапно фыркнул Леон, снова обнимая колдуна, правда уже аккуратнее и одной рукой. - Он праздников боится. Хотя вот уж кто заслужил.
- Гленн… Гленн, да, будет. Точно будет. Она… - он не договорил, только махнул рукой. А потом озадаченно вскинул брови. - Тебе, эмм, нести виски и стакан уже сейчас? В качестве, ну, помощи.
- Чтобы я к полуночи на ногах не держался?! - мандраж стал уже явственным. - Мне еще кольца делать.
- Ооо… ну, зато ты хотя бы сказал нам время.
Алан вновь глянул на Леона с надеждой, что тот уж точно знает, что нужно делать в таких ситуациях.
- Х-ха. Так, я все понял. Ты делай кольца и... эээ... ни о чем не думай. Ты, - палец уперся в Алана, - присматривай за ним и следи, чтобы он не убежал. Хотя это вроде бы не северная традиция... неважно. Я пойду скажу Антимо, чтобы организовал все как надо. Выкупим городской парк на ночь, а дальше как пойдет.
- Традиция сбегать из-под венца не привязана к региону, - Пилигрим обиженно скрестил руки на груди.
- Алан, тем более следи. Если он сбежит, ты сразу из друзей жениха перейдешь в ряды подружек невесты.
Алан сдавленно закашлялся в ответ и помотал головой, вскинув руки, словно говоря - я понял, я прослежу.
Леон ухмыльнулся, наклоняясь к Алану.
- Отвечаешь за подарки от нас обоих, - прошептал он магу на ухо, послал воздушный поцелуй Пилигриму и убежал искать Антимо и остальных.
Алан проводил его долгим взглядом, в котором смешивалось и «твою м-мать», и «но я всё равно не могу отказать тебе», и явная, но ещё не набравшая силу, паника. Потом он обернулся к Пилигриму и улыбнулся как можно более ободрительно:
- Мы, эм-м… сейчас составим список. Первым пунктом будет, ну - «не дать жениху сбежать». Вторым - «сделать так, чтобы он стоял на ногах к полуночи». Третьим, эмм… «чтобы всё прошло отлично». Это же твой счастливый день. Мы сделаем всё, чтобы помочь тебе провести его, ну, отлично. Ты заслужил.
Он надеялся, что его слова звучат хоть сколько-нибудь убедительно - потому что они были истинной правдой. Особенно - последние.