[awesomecircus]

Ночь, в которой Эш идёт по тропинкам памяти вдоль берега реки Оранжевой

4 мая, Новый Орлеан, где-то в городе

Далеко уйти не удалось. Картины, вызванные воспоминанием, плескались о свод черепа, проносились мимо смутными образами, отражались в проходящих мимо людях смутными отражениями. Караульный в робе обычного рабочего? Оборванный мальчишка или невинная жертва человеческого произвола? Последний нагло подобрался ближе и попросил пару центов. Лицо мальчишки поплыло сменяясь другим, истощенным и испуганным.
Внутри поднялась такая незнакомая, такая старая волна отвращения и ярости. Картины одна за одной мелькали в памяти, заставляя инстинктивно схватиться за поручень вагона, который оказался ближе всего остального.
Согнанные в “лагерь спасения” люди. Испуганные глаза детей и женщин, непонимание на лицах. Непонимание в его собственных глазах было полным отражением происходящего. Он не мог поверить, что люди могли опуститься до такого. До причинения зла невинным людям, до бессмысленных издевательств над теми, кто их не заслужил.
Внутри разгоралось пламя отрицания.
В голове шумело и кружилось. Память возвращалась болезненно яркими картинами и эмоциями, раздирающими его на части, но он хотел именно этого. Этой боли и этих выцветших, выцветших от яркого солнца кадров.
Он говорил и объяснял, зная что его парни пойдут за ним. Он видел это в их глазах и на их лицах. Все они понимали, что могут оказаться на месте этих бурских женщин и детей. Сегодня они, а в следующей войне - рыжие, низкорослые или англичане? Кто займет место в бараках под прицелом ружий охранных расчетов. Он знал, что парни пойдут за ним в пламя и в пески.
Знал это и тогда, когда стоял перед старшими офицерами, отказываясь от имени своего взвода учавствовать в этой бесчеловечной затее. Знал и тогда, когда его щеки горели от ярости и стыда под натиском насмешек и аргументов тех, кто должен был помнить о том, что такое офицерская честь.
Он смотрел вперед взглядом контуженного солдата, пытаясь продышаться от эмоций. Он хватался за эти картины мертвой хваткой и тянул на себя, шаг за шагом погружаясь в свою память глубже, на сколько мог. Шаг за шагом - туда, в собственное забытое прошлое Даниэля Бернштейна.
Ночной шум и выстрелы рассвечивали тьму огненными цветами. Крики и созданная неразбериха помогала гнать людей прочь, закрывать спины невинных и своих ребят собственной, понимая чем грозит все это лично ему, капитану Бернштейну. Но он все равно делал то, что считал должным. Непричинение вреда тем, кто не был виновен. Тем, кто не причинил вреда никому, но был лишен свободы из-за решения их отцов, из-за принадлежности к национальности противника. И он подталкивал в спины тех, кто запинался и не имел сил идти от страха ли, или от слабости - не имело значения. Голоса и выстрелы слились воедино, озаренные яркой и болезненой вспышкой перед глазами.
Жизнь пылала на кострах вдоль реки Оранжевая, лишая сил и заставляя выть от бессилия тех, кто не был столь удачлив. Там, сгорала и его жизнь, которую он положил на помощь невинным. Череда боли и унижений, помноженная на голод и заболевания слилась в одну бурую от засохшей крови ленту, заставляя сжимать зубы и взъяриваться дурным зверем, пытающимся разорвать цепь на своей шее. Раз за разом вздергивая стальные оковы, теряя последние крохи сил, но не падать.
Не падать
- Держи. - В грязную ладошку пацана лег новенький блестящий доллар, но Эш уже смотрел куда-то мимо, не замечаю удивленно распахнутых зеленых глаз оборванца. - Спасибо.
Попрошайка проводил взглядом удаляющегося мужчину, крепко зажав в руке монету, даже не догадываясь за что поблагодарил его незнакомый мистер, который быстро удалялся прочь, ступая словно в тумане в потоке своих воспоминаний.