Ночь, в которой Альченцо клянётся сломать руку. Или гребень. Или свою шею. Обязательно.
Дата и время неизвестны
Сидеть было неудобно. Не то, чтобы немертвое тело могло затечь, но что-то мешало ощутить себя хотя бы привычно. Что-то мешало, а Зверь тихонько подвывал в глубине сердца, требуя немедленно убраться отсюда - и подальше.
- Сиди, - негромкий, обманчиво мягкий, голос буквально пригвоздил к месту, заставив умолкнуть даже Зверя. Зубцы гребня прошлись по виску.
Сир всегда начинал с левой стороны головы, и Альченцо уже не пытался понять, была ли в этом какая-то символика - или так было просто привычно и удобно. Он все же решился пошевелиться, обхватывая руками колено и подогнув вторую ногу под себя. Эта поза позволяла хотя бы сделать вид, что держишь ситуацию под контролем.
- Сиди тихо, - Монкада негромко рассмеялся, наматывая густые волнистые волосы потомка на ладонь. Гребень продолжал собирать прядки над его левым виском. - Расслабься. Закрой глаза.
Вот этого делать не хотелось категорически. Альченцо даже дернулся, попытавшись было вырваться из хватки, но резкий и болезненный рывок вновь усадил его на место. Тщетная, бессмысленная борьба, которая каждый раз заканчивалась одинаково - поражением.
Мирр, обмякнув, уткнулся лбом в бедро, жирное, как у породистой свиньи или женщины с доисторических скульптур. И снова негромкий смех, и снова осторожные и властные движения гребнем - так чешут коня или кошку.
Однажды он сломает этот гребень. Или эту руку. Или, что вероятнее, себе шею. Но что-нибудь - обязательно.
Ночь, в которой Альченцо клянётся сломать руку. Или гребень. Или свою шею. Обязательно.
Дата и время неизвестны
Дата и время неизвестны