Ночь, в которой дворецкий как никогда настойчив, но Алиса его не слушает, и это приводит к весьма плачевным последствиям (и потревоженным пчёлам)
8 мая, Новый Орлеан, железнодорожное депо
В вагоне было тихо, хорошо и темно. И главное - можно было лежать, смотреть в потолок и не думать совершенно ни о чем, сосредоточившись на том, чтобы медленно затягивать ожоги, отращивать обратно мышцы и жилы, слушая, как бежит по мертвым венам кровь.
"Не выйду. Ни за что".
Увы, в дверь постучали. Вежливо и в то же время настойчиво.
- Здесь Леона нет, - откликнулась Алиса, - Что стрялось?
- Пока еще ничего, но ночь только началась.
Голос с другой стороны двери был в равной степени полон сдержанного оптимизма и тщательно отмеренного сожаления.
- Я принес вам письменный прибор, госпожа Томпсон. Разрешите войти?
- Входите, - разрешила она, ракзрыв глаз Спорить не было ни сил, ни настроения.
- Благодарю вас.
Антимо действительно явился с подносом, на котором стояли чернильница и лежало перо, а также несколько листков бумаги, конверт, салфетка, песочница и прочие канцелярские принадлежности.
- Я слышал о том, что случилось с Тео. Не далее чем вчера я пообещал господину Моргану, что он предоставит ему письменные показания, однако теперь это невозможно - а значит, сочинять послание для шерифа придется вам и Эугенио, которому пока еще никто не сообщил печальную новость.
- Будет, - она шевельнулась, сев и опираясь на стену. Что-то да сочинит, главное, чтобы никуда не бежать, - увидите Эугенио, скажите, чтоб шел. Сюда.
- Я тотчас же его разыщу.
Однако несмотря на сделанное заявление Антимо никуда не ушел, а взял стул и уселся на него возле стены, глядя на Алису с гораздо большим интересом, чем раньше.
- Скажите, Алиса, вы отдаете себе отчет в том, что Тео нельзя предоставлять самому себе? Я говорю не о неизбежных срывах наподобие сегодняшнего, а о его бунтарской природе. Он вспыльчив как сухой трут и омерзителен самому себе. Я искренне надеюсь, что вы знаете, что делать с вашим питомцем. Если вы пустите дело на самотек, понадеявшись, что это противоречие как-нибудь разрешится само собой, то у меня для вас очень плохие новости.
- Знаю. И вижу, - сегодня она была как никогда коротка, - Это все?
- Нет, потому что я желаю услышать, как именно вы собираетесь решать эту проблему. Считайте, что я проявляю интерес личного свойства, это не будет неправдой.
Дворецкий расположился удобнее и сложил руки на животе, всем своим видом показывая, что до рассвета еще далеко и что он никуда не торопится.
- Зачем? - не без раздражения поинтересовалась малкавианка, - Моя проблема. Мне решать.
- Во-первых, потому что я вежливо вас об этом прошу. Во-вторых, потому что участь моего соотечественника мне все же небезразлична. В-третьих, потому что у меня есть ряд собственных соображений по этому вопросу и, наконец, потому что это наша общая проблема. Это будет достаточно или же вам угодно выслушать более развернутые аргументы?
Если итальянец и издевался, то ни по голосу, ни по скрытому маской лицу понять это было решительно невозможно.
Она глянула на Антимо, подавшись вперед:
- Говорите.
Антимо воздел очи горе с видом поудобнее устраивающегося на костре христианского мученика.
- Извольте. Начнем с того, что причин скрывать от меня ваши планы я не вижу - разумеется, если они у вас действительно есть, в чем я и намереваюсь удостовериться. Я искренне сочувствую вам и заинтересован в том, чтобы этот инцидент разрешился как можно более благополучно для всех его участников, а потому рассчитываю, что вы все же удовлетворите мою просьбу. Продолжим тем, что когда-то я сам оказался в похожей ситуации и хорошо представляю себе, что испытывает сейчас этот мальчик, а потому испытываю по отношению к нему некоторую симпатию, несмотря на вопиющую разницу во взглядах на мир и расхождения в нашей жизненной философии. Ненависть к себе - это занятная вещь, госпожа Томпсон, и для того, чтобы продолжать влачить свое земное существование вопреки ей нужна веская причина. Я был добрым католиком и обрел малую толику утешения в вере...
Итальянец дернулся, как от приступа острой боли.
- ...но юноша и его спутник - атеисты и потому лишены даже этого. Вы должны понимать, о чем я говорю, если веруете в Господа нашего, Алиса.
- Нет. Не верю, - она пожала плечом, - Не ко мне. Но понимаю его. Он прячется. В ненависти. Удобно.
- И что вы собираетесь с этим делать, когда он снова доставит нам удовольствие своим обществом?
- Донести. Ненависть - не оправдание. Что он ведет себя как мудак.
Наверное, Антимо приподнял бровь, но под маской этого не было заметно.
- Вы действительно верите, что это поможет ему жить дальше и примирит с тем, что отныне он - проклятая Господом тварь и порождение ночи?
- Может, даст услышать, что говорят, - она снова пожала плечами, - Предложения-то? Ваши? Кроме веры?
Вылощенный дворецкий улыбнулся и поправил манжеты, прежде чем отвечать.
- Разве это не очевидно, мисс Томпсон? Приставьте его к делу. Вы слышали его пламенную риторику. Он видит себя борцом за правое дело и желает расшатать столпы мира, освободить угнетенных или что там еще вбили ему в голову те смутьяны, которыми он восхищается? Найдите ему дракона, которого нужно убить, гидру, которую можно обезглавить. Наполните его жизнь смыслом.
- А не рано? Он ищет смерти. Слишком, - в голосе было только неуверенное сомнение
Итальянец пожал плечами.
- Предложите ему поискать что-то еще. Что-то, что окажется для него важнее и привлекательнее смерти. Вы ему нравитесь, поэтому вас он послушает - все, что скажу ему я, будет заведомо отвергнуто. В этом есть некая ирония, как, впрочем, и всегда, кода дело приходится иметь с юными революционерами. Все они пытаются изменить мир и не думают о том, что само слово "революция" означает, что история неизбежно смыкается в кольцо - но у нас еще будет время для философии. Вы поняли, какую мысль я пытаюсь донести до вас, госпожа Томпсон?
Алиса задумчиво моргнула, переваривая это, и зачем-то натянула рукава плаща, с которым, кажется, сроднилась, на пальцы:
- Понимаю. Пока не время ломать.
- Ломать ли, строить ли... Найдите для него врага, борьбе с которым он сможет посветить свою не-жизнь, Алиса. Забрать у него его ненависть вы не сможете, но ее можно обратить в другое русло. Так он будет счастлив до самой своей смерти - и умрет счастливым, испытавая гордость и облегчение.
Антимо щелкнул крышкой брегета.
- Я приведу к вам Эугенио.
Он тяжело поднялся, любезно кивнул, вышел и закрыл за собой дверь вагона.
Евгений пришел нескоро. Прошло как минимум полчаса, прежде чем в дверях, почти полностью заполнив проем, воздвиглась фигура здоровяка. Он осмотрелся и с нехорошим прищуром уставился на Алису.
- Долгая история, - она обреченно развела руками, - двинулся. С голоду.
Он молчал, продолжая разглядывать ее.
Алиса только с измотанным видом развела руками:
- Лучше спрашивайте. Будет проще. С формулировками.
- Не о чем. Меня не волнуют твои формулировки, - он прошел внутрь, разматывая цепь, которой был привязан Тео. Потом всмотрелся в записку. Длинный выдох отразился от стен вагона.
- Живой. Условно, - сообщила Алиса, пододвигая к себе прибор. Что-то объяснять не было сил и настроения.
Он промолчал. Просто вынимая кол из груди и втыкая его в спину Алисы.
- И еще лечить, - Алиса опустила взгляд, - И нахуя?
Он продолжил был давить, но кол сломался, наткнувшись на ребро. Евгений все еще молчал, с остановившимся взглядом хватая вампира за нижнюю челюсть. Его руки явственно дрожали.
- Он очнется, - ей было совершенно все равно, - стоит вытащить. Что ты-то хочешь? Сейчас?
Молчание. Левой рукой смертный держал Алису, правой вынул нож, наклоняя Алису над телом Тео. Он жестко полоснул ее по обожженному горлу.
Она вскинула руку, пытаясь зажать горло.
- Зря. Для него - зря, - только и сумела вытолкнуть Алиса
Густые струйки темной крови хлынули вниз, стекая между приоткрытых губ вампира. Тот не двигался долгие десятки секунд, а потом выгнулся, жадно глотая заливающую лицо кровь.
- Теперь наркоман. Он, - Алиса все еще зажимала разодранную шею, - и безумен.
- Без разницы.
- Идиот, - она криво оскалилась, - он свихнется. Совсем. Хуже меня. Его месяц. Ломать. Всю жизнь - психом.
- Без разницы, - он подождал, пока вытечет все и отшвырнул тело Алисы от себя, брезгливо вытерев руки. - Тео?
Он неловко сел, опираясь на руки. На его груди медленно сходились разорванные колом мышцы, стягивалась бледная кожа, пока не осталось и следа от удара, а единственным, что напоминало о случившемся, была порванная и перепачканная одежда.
Тео провёл ладонью по лицу, безуспешно стирая с него кровавые разводы.
- Питомец, - с отвращением произнёс он.
Евгений не ответил, приматывая цепью уже Алису и вешая на нее давешнюю записку о том, что кол вынимать нельзя, кусается.
- Пошли отсюда. Рубашку сними.
Тео стащил с плеч изодранную рубашку и вытер ею остатки крови с лица и ладоней. И вскинул глаза на русского.
- Нет. Есть ещё одно дело. Идём.
Нож тот вытер той же рубашкой, снова убрав за голенище сапога.
Уже у самой двери Тео обернулся, глядя на неподвижное тело Алисы.
- «Пока не время ломать», - негромко, но чётко проговорил он, не уверенный, что его услышат - но ведь он как-то слышал всё?
А потом, дождавшись, пока выйдет Эудженио, аккуратно закрыл за собой дверь вагона.
Антимо встретил их снаружи. Он стоял, удобно облокотившись о стену вагона напротив, держал в руке направленный в лоб Евгению пистолет и, в точности как во время разговора с Алисой, никуда не торопился.
В первое мгновение Тео дёрнулся, но удержал себя на месте, замерев.
- Синьор ди Ченцо, - Он вскинул одну бровь. Его лицо было спокойным на первый взгляд; да и на второй - тоже, а легкая, как рябь от ветра на воде, волна эмоций - так это могло показаться.
- Эугенио, Теодор.
Дворецкий поприветствовал гостей легким и вежливым кивком.
- Несмотря на оказанное вам гостеприимство, вы дважды атаковали нас под нашей же крышей. Если вы считаете, что у меня есть причина не открывать огонь, то я желаю ее услышать.
- Ваши собственные слова? - Тео смотрел ему в глаза. - О небезразличии вам моей судьбы и о том, как прекрасно вы знаете, каково это, быть мной.
Антимо пожал плечами, но пистолет у него в руке не дрогнул.
- Я помню, каково это - осознать, что теперь ты вынужден жрать людей. Знаю, что означает ощутить в себе чудовище и отвергать его всей силой души, которой у тебя больше нет. Это страшная участь для человека, который искренне верит - в Господа бога, в мировую революцию, неважно. Со временем чудовище побеждает. Кто-то борется с ним годы, кто-то проигрывает за часы. Вы напали на Алису дважды, Тео, не продержавшись и дня, хотя могли одержать над ним верх, как это делает она и как делаю это я. Она хотела вас этому научить. Еще доводы?
- Тео, я скажу, - Евгений посмотрел на Антимо и скривился. - Я нашел его прикованным, как животное. С унизительной запиской. Она не справилась. За его счет. Справился я. За ее счет. А ваша симпатия всегда приводит к угрозам и унижениям?
- Он попытался вырвать ей глотку, как бешеный пес. Душевнобольных приковывают к постели, чтобы они не причинили вреда самим себе - но еще и потому, что если я разрыдаюсь и обниму его, как собственного сына, то он проделает это со мной. Расскажите вашему другу, что вы сделали с Алисой, Тео. Если, конечно, вы не решите ему солгать.
Дворецкий прищурился.
- Мне не вырвал. Даже когда был безумен. Кстати, почему он попытался это сделать? Почему вы ходите без охраны, если Тео такой страшный? - Евгений хмыкнул и просто сделал шаг вперед, прямо на оружие.
- Потому что он любит вас, Эугенио. Но он стал зверем и сделает это, а потом никогда себя не простит. Это вопрос времени.
Итальянец расплылся мокрым акварельным рисунком и вдруг оказался рядом со здоровяком, прижимая пистолет к тому месту, где должен был находиться его висок - тот еле успел отдернуть голову.
- Возвращайтесь в вагон. Я делаю это ради госпожи Томпсон.
Кровь уже успела засохнуть, когда Тео нашёл его. Тусклый свет лампы протянулся по истёртым доскам пола и запутался в слипшихся от крови волосах. Рана, разорвавшая горло Паоло, была похожа на оскал
Тео шагнул вперёд, уже понимая, что не успеет, и заговорил, мягко, как не говорил никогда раньше, глядя туда, где открывала глаза маска.
- Никто сегодня не должен умереть, синьор ди Ченцо. Опустите пистолет. Сделайте это ради госпожи Томпсон.
Евгений стоял, глядя на пистолет. Так, как стоят приговоренные к расстрелу мятежники. Он был готов умереть. Здесь. Сейчас. Чтобы Тео успел уйти.
Итальянец покачал головой, убрал оружие и ссутулился.
- Непоправимого пока еще не случилось. Не обманывайте себя, Тео - вы знаете, что я говорю правду, и играете с огнем Преисподней. Разрешите Алисе помочь вам.
Он зашатался и опять схватился за стену вагона, чтобы не упасть.
- Или напишите шерифу его письмо, чтобы он мог добраться до сожравших лайнер тварей, и катитесь к черту. Я не могу больше вас уговаривать. Выбор за вами.
Тео, с пролёгшими за эти бесконечные минуты тенями под глазами, пожал плечами и проговорил по-итальянски.
- Вы и не уговаривали. Я для вас - неразумный питомец и повевшийся на слова смутьянов мальчишка. Смутьянов, сражающиеся в нашей с вами родной Италии против фашистской тирании. Против лицемерия и принуждения. Осуждает ли это ваш Бог? Надеюсь, он помогает вам жить с этим также, как помог примириться с тем, что вы - проклятая им тварь. Прощайте. Мы не будем вам с Ним больше мешать.
Он шагнул к Эудженио, увлекая его в сторону от Антимо. И проговорил через плечо.
- Я пришлю письмо вам. Или синьору Шмейерсону. На вокзал. До востребования.
Антимо в сердцах плюнул на землю.
- Наша родная Италия обречена, если сражаются за нее только не способные сдержать слово трусы и подлецы, кусающие руку помощи из страха перед трудностями и перед собой.
Тео споткнулся на полушаге и замер. Мертвецы выходили из темноты, вставали полукругом и смотрели выжидающе. Повешенные и расстрелянные, разорванные и задушенные, исчезнувшие в грязных переулках. Они ждали
Ярость разорвалась в груди, как бомба - полыхнувшая под корпусом чёрной машины посреди ночного Милана .
Оскалившись, Тео рывком развернулся. И прыгнул на Антимо.
Евгению удалось оторвать одного вампира от другого с большим трудом. Он с трудом удерживал бьющееся тело, борясь с желанием просто выбить ему клыки. Нет, так не пойдет. Рискованно, но он сам всего минуту назад думал о самом простом способе освободить друга от пут. Что ж, придется подождать.
- Уходим. Быстро уходим, - рыкнул он в ухо вампиру и побежал вперед, прямо через пути. За их спиной поднимался рой огромных пчел. В сторону. Еще в сторону. Там есть проход.
В проход между плотно стоящими зданиями здоровяк влез с трудом, но так было быстрее.
Пчелы покружились вокруг места событий и вновь спрятались в свои норы.
Кровь - вкусная, очень вкусная, но не такая, как та, первая - и ощущение ломающейся под зубами горелой плоти успокоили Зверя - он отомстил и мертвецы могут отвернуться , а хлёсткий рык над ухом заставил ещё мутное, измотанное сознание подчиниться.
Тео молча растворился в темноте вслед за Эдуженио.[
Ночь, в которой дворецкий как никогда настойчив, но Алиса его не слушает, и это приводит к весьма плачевным последствиям (и потревоженным пчёлам)
8 мая, Новый Орлеан, железнодорожное депо
8 мая, Новый Орлеан, железнодорожное депо