Ночь, в которой Бездна смотрит на Леона, а Альченцо Мирр улыбается и задаёт вопросы.
Новый Орлеан, 21 августа
Леон шел по улицам Нового Орлеана, почти не думая ни о чем. Засунув руки в карманы брюк, иногда пиная камешки с дороги - те улетали на влажную глинистую обочину и пропадали там, беззвучно. Где-то, почуяв его, заходились воем собаки, откуда-то долетали звуки бодрствующего, несмотря на поздний час, города. Но чем дальше, тем звуков было меньше. Леон хотел тишины.
Берег озера Поншартрен - в стороне от пирса и прибрежных увеселений - был тихим.
Черная вода. Стоячая, прозрачная, с темным илистым дном. Тяжелая, густая, как ненависть, что плескалась внутри. Он никогда не был хорош в обуздании себя. Черное небо - луна закрыта деревьями, звезды - низкими облаками. Леон бесшумно опустился на траву, глядя в никуда. Стащил с правой руки перчатку, срывая черную корку с ожогов. Размял пальцы.
Ненависть билась внутри, точно язык огромного колокола. Медленно, неотвратимо, сотрясая все его существо.
Когда-то она была горячей, отстраненно подумал Леон. Когда-то она согревала. Хотелось вцепиться в горло, и рвать до помутнения в глазах, выпустить Зверя, залить все вокруг кровью, своей, чужой... Алан бы понял. "Я тебя ненавижу... как сейчас". Иногда она обжигала и заставляла терять голову. Иногда ее жар был нестерпимым, и хотелось разорвать горло себе самому, чтобы выдавить до капли кровь, которая текла в жилах. Его кровь. Это было давно.
Сейчас ненависть была холоднее Бездны. И обжигала в тысячу раз сильнее.
Леон поднялся, спустился к берегу. Зачерпнул ладонями воду - на короткое мгновение мелькнула глупая мысль, что она остудит боль ожогов, как при жизни, - выпрямился. Вода в горстях была черным, гладким зеркалом. Не отражавшим ничего, как всегда. Зеркало... На мгновение Леону показалось, что он видит свое лицо. Или не свое.
Ласомбра сжал черную воду в ладонях, спрессовывая в комок. Обожженную руку покалывало ледяными иглами. Когда-то он проводил над этим ритуалом целые ночи, точно ребенок, лепящий поделки из слишком мягкой и скользкой глины. Но он давно уже не ребенок. Леон стиснул зубы, удерживая в руках пульсирующую черную дыру.
И заглянул в нее, давая, наконец, волю своей ненависти.
И Бездна заглянула в него. Огромная, звенящая, несуществующая. Рассмотрела. Подсчитала. И выбросила, оставив на память широкую улыбку Альченцо Мирра.
Шарик тьмы расплескался в руках, залив вязким черным стеклом руки по локоть. Это было... нечестно. Почти по-детски обидно. И больше, чем можно было вытерпеть за раз. Леон захлебнулся яростью, взвыл, катясь по земле, и потерял себя до рассвета.
Улыбка Альченцо не исчезала. Ехидная, жестокая скрывающая за собой его истинные чувства. И голос. Голос тоже стал различим. Спокойный, холодный.
"Ты расслабился".
Леон вздрогнул, оборачиваясь на звук. Подобрался, прислоняясь к ближайшему дереву спиной. Уставился в темноту, пытаясь увидеть... или хотя бы убедиться, что это игра его воображения.
Никого. По крайней мере, никого не видно.
- Нет. - прошипел Леон, больше себе, чем в самом деле разговаривая с воображаемым Альченцо. - Напротив. Я перестал расслабляться.
"Оно и видно".
- Какое тебе дело?!
"А тебе до меня? Ты так орал, что я аж отвлекся".
- Ты послал мне зеркало?
"Да".
- Зачем? Это дурная шутка. Не в твоем вкусе.
"А почему нет?"
- Зачем?! - Леон все еще шипел. - Напомнить о себе? Я и без того не страдаю провалами в памяти.
"Ты расслабился".
Леон поморщился. Он ненавидел эту фразу. И привычку Мирра не отвечать на вопросы. И отвечать на вопросы вопросами, которые сбивали с толку. Он взял себя в руки.
- Нет. Ты "отвлекся" на меня неделю назад. Во время ритуала. А вовсе не сейчас. Кстати, впечатлился?
"Не впечатлился. Но одобрил. Пойдешь за своим, кто он тебе там?"
- Никто.
Слишком быстро.
"Ответь на вопрос. Я не спрашивал, кто он тебе".
- Куда? Здесь все идут за мной, а не я за кем-то.
"Ты в этом уверен. Но ты тоже идешь за ними. Вожак меняется вместе со стаей".
- Это естественное течение вещей. Зачем, в таком случае, спрашивать, буду ли я меняться, если это неизбежно? Какое тебе дело до меня и до моей стаи?
"До твоего пути есть. Твой непойми кто предлагает пути, которые были доступны только очень старым. Горатриксу, Марконию..."
- Меня не интересуют древние истории. И мне никто ничего не предлагает, мой путь это только мое дело. Не твое... ничье.
"Конечно..."
Леон, не сдержавшись, в раздражении ударил ствол дерева.
- Я уже отвечал тебе про свой путь. Мне надоело.
"Отвечай себе. Мне все равно".
- Мне тем более. Я живу так, как хочу.
Ответа не было. Присутствие как будто исчезло.
Леон несколько секунд таращился в темноту, пытаясь отогнать беспокойство от вопросов Мирра. Хамить Сиру можно было сколько угодно, это гарантировало прекращение диалога, но то, что он говорил, засело в сознании как заноза. Старые пути, Горатрикс...
- Почему на зеркале енот, мать твою? - запоздало бросил он вопрос, который тоже почему-то не давал покоя. Не особо рассчитывая на ответ. Даже надеясь, что присутствия действительно нет.
Ответа все еще не было. Но улыбка все равно стояла перед глазами.
Новый Орлеан, 21 августа
Леон шел по улицам Нового Орлеана, почти не думая ни о чем. Засунув руки в карманы брюк, иногда пиная камешки с дороги - те улетали на влажную глинистую обочину и пропадали там, беззвучно. Где-то, почуяв его, заходились воем собаки, откуда-то долетали звуки бодрствующего, несмотря на поздний час, города. Но чем дальше, тем звуков было меньше. Леон хотел тишины.
Берег озера Поншартрен - в стороне от пирса и прибрежных увеселений - был тихим.
Черная вода. Стоячая, прозрачная, с темным илистым дном. Тяжелая, густая, как ненависть, что плескалась внутри. Он никогда не был хорош в обуздании себя. Черное небо - луна закрыта деревьями, звезды - низкими облаками. Леон бесшумно опустился на траву, глядя в никуда. Стащил с правой руки перчатку, срывая черную корку с ожогов. Размял пальцы.
Ненависть билась внутри, точно язык огромного колокола. Медленно, неотвратимо, сотрясая все его существо.
Когда-то она была горячей, отстраненно подумал Леон. Когда-то она согревала. Хотелось вцепиться в горло, и рвать до помутнения в глазах, выпустить Зверя, залить все вокруг кровью, своей, чужой... Алан бы понял. "Я тебя ненавижу... как сейчас". Иногда она обжигала и заставляла терять голову. Иногда ее жар был нестерпимым, и хотелось разорвать горло себе самому, чтобы выдавить до капли кровь, которая текла в жилах. Его кровь. Это было давно.
Сейчас ненависть была холоднее Бездны. И обжигала в тысячу раз сильнее.
Леон поднялся, спустился к берегу. Зачерпнул ладонями воду - на короткое мгновение мелькнула глупая мысль, что она остудит боль ожогов, как при жизни, - выпрямился. Вода в горстях была черным, гладким зеркалом. Не отражавшим ничего, как всегда. Зеркало... На мгновение Леону показалось, что он видит свое лицо. Или не свое.
Ласомбра сжал черную воду в ладонях, спрессовывая в комок. Обожженную руку покалывало ледяными иглами. Когда-то он проводил над этим ритуалом целые ночи, точно ребенок, лепящий поделки из слишком мягкой и скользкой глины. Но он давно уже не ребенок. Леон стиснул зубы, удерживая в руках пульсирующую черную дыру.
И заглянул в нее, давая, наконец, волю своей ненависти.
И Бездна заглянула в него. Огромная, звенящая, несуществующая. Рассмотрела. Подсчитала. И выбросила, оставив на память широкую улыбку Альченцо Мирра.
Шарик тьмы расплескался в руках, залив вязким черным стеклом руки по локоть. Это было... нечестно. Почти по-детски обидно. И больше, чем можно было вытерпеть за раз. Леон захлебнулся яростью, взвыл, катясь по земле, и потерял себя до рассвета.
Улыбка Альченцо не исчезала. Ехидная, жестокая скрывающая за собой его истинные чувства. И голос. Голос тоже стал различим. Спокойный, холодный.
"Ты расслабился".
Леон вздрогнул, оборачиваясь на звук. Подобрался, прислоняясь к ближайшему дереву спиной. Уставился в темноту, пытаясь увидеть... или хотя бы убедиться, что это игра его воображения.
Никого. По крайней мере, никого не видно.
- Нет. - прошипел Леон, больше себе, чем в самом деле разговаривая с воображаемым Альченцо. - Напротив. Я перестал расслабляться.
"Оно и видно".
- Какое тебе дело?!
"А тебе до меня? Ты так орал, что я аж отвлекся".
- Ты послал мне зеркало?
"Да".
- Зачем? Это дурная шутка. Не в твоем вкусе.
"А почему нет?"
- Зачем?! - Леон все еще шипел. - Напомнить о себе? Я и без того не страдаю провалами в памяти.
"Ты расслабился".
Леон поморщился. Он ненавидел эту фразу. И привычку Мирра не отвечать на вопросы. И отвечать на вопросы вопросами, которые сбивали с толку. Он взял себя в руки.
- Нет. Ты "отвлекся" на меня неделю назад. Во время ритуала. А вовсе не сейчас. Кстати, впечатлился?
"Не впечатлился. Но одобрил. Пойдешь за своим, кто он тебе там?"
- Никто.
Слишком быстро.
"Ответь на вопрос. Я не спрашивал, кто он тебе".
- Куда? Здесь все идут за мной, а не я за кем-то.
"Ты в этом уверен. Но ты тоже идешь за ними. Вожак меняется вместе со стаей".
- Это естественное течение вещей. Зачем, в таком случае, спрашивать, буду ли я меняться, если это неизбежно? Какое тебе дело до меня и до моей стаи?
"До твоего пути есть. Твой непойми кто предлагает пути, которые были доступны только очень старым. Горатриксу, Марконию..."
- Меня не интересуют древние истории. И мне никто ничего не предлагает, мой путь это только мое дело. Не твое... ничье.
"Конечно..."
Леон, не сдержавшись, в раздражении ударил ствол дерева.
- Я уже отвечал тебе про свой путь. Мне надоело.
"Отвечай себе. Мне все равно".
- Мне тем более. Я живу так, как хочу.
Ответа не было. Присутствие как будто исчезло.
Леон несколько секунд таращился в темноту, пытаясь отогнать беспокойство от вопросов Мирра. Хамить Сиру можно было сколько угодно, это гарантировало прекращение диалога, но то, что он говорил, засело в сознании как заноза. Старые пути, Горатрикс...
- Почему на зеркале енот, мать твою? - запоздало бросил он вопрос, который тоже почему-то не давал покоя. Не особо рассчитывая на ответ. Даже надеясь, что присутствия действительно нет.
Ответа все еще не было. Но улыбка все равно стояла перед глазами.
@темы: 21 августа, 1926 год, Альченцо, Леон