Ночь, в которой Леон спрашивает Виктора, какого хера это было, они выясняют, кто они друг-другу, а потом Леону говорят отдыхать, пока его снова не понесло вершить великие дела и играть в страшного злого повелителя ночи
Новый Орлеан, 26 августа
Леон спрыгнул с козел фургона и отправился искать, где отлеживался Виктор.
Виктор успел даже обжиться немного. По крайней мере, в его купе уже тщательно сохла еда, а сам он, вымывшийся и несколько посвежевший, листал очередную книгу. Одежды кроме белья видно не было, но зато охотник лежал под одеялом... частично
Ласомбра сел на диван напротив и несколько минут смотрел на смертного. Не моргая и почти не шевелясь.
- Что это, нахер, было?
- А это я хотел спросить. Что это было, когда Алан вдруг побежал неизвестно куда, роняя пену и сумев поставить щит только после встряхивания.
- Недопонимание, - Леон нахмурился. - Твое вмешательство было лишним.
- Я не пророк. Поэтому предпочитаю перестраховаться.
Леон развел руками.
- Ты не пророк и не рыцарь, ты здесь смертный. - Леон сделал паузу. - Мой смертный. Сколько раз мы будем это обсуждать? Еще и Роджера разозлил. Теперь следить, чтобы вы друг друга не убили.
Он зажмурился.
- Алан тебе "друг", а я - "неблагородные господа". Так?
- Не разозлил, - Виктор только отмахнулся. - Ничего бы не случилось, это был довольно простой разговор. И я кроме того, что смертный, еще и сидхе. Хотя бы наполовину. И там, и здесь.
Подменыш задумчиво поднял глаза.
- Ты мой любовник, моя страсть и моя добыча. Даже если сейчас я слабее, и ты считаешь своей добычей меня. Благородство? Ты хочешь быть благородным господином? Со всеми привилегиями и со всеми обязанностями?
Леон скрипнул зубами. Что-то жаркое и тягучее, но неуловимое, как ускользающий сон, плеснуло внутри. И растворилось в темноте.
- Перестань меня провоцировать.
- Провоцировать? - он поднял брови. - Ты задал вопрос. Я ответил.
Ласомбра осадил Зверя, готового вцепиться в глотку Виктора. Вцепиться и рвать, пока кровь с таким нестерпимо притягательным запахом не будет выпита до последней капли.
- Ты слишком наглый, Виктор Картер.
- Покори. Сломай. Ты сможешь. Наверное. А хочешь?
- Нет. Не хочу. Но сделаю, если у меня не будет другого выбора, - это не звучало, как угроза. - Если ты продолжишь демонстрировать, что я всего лишь "неблагородные господа" и твоя добыча.
- А... - подменыш аккуратно отложил книгу. - А что должен демонстрировать вам, господин?
Леон опять стиснул зубы. Проще всего было встать и выйти, запереть наглого смертного в этом купе и вообще не видеть, пока он не вылечится. Да и потом тоже. Высадить где-нибудь... по дороге. И забыть. Все равно эти... воспоминания о том, чего не было, долго не продержатся.
Еще проще было спустить Зверя, чтобы Виктор наконец получил то, чего так отчаянно добивался. Свернуть ему шею одним движением и выпить. Досуха.
"А потом напоить своей кровью...", шепнуло что-то внутри. Или так.
Леон прикрыл ладонью глаза.
- Перестань. Пожалуйста. Я сегодня готов был причинить вред своим... братьям, чтобы они не причинили вред тебе. И возможно, не в последний раз. А ты... у тебя опять швы разошлись. За что я только деньги плачу.
- Ты не платил за меня нисколько, - подменыш пожал плечами. - Определись уже. Я не твой смертный. И ты не мой господин. Ты говоришь о братьях, но пытаешься обращаться со мной, то ли как с рабом, то ли как с собакой. Пытаешься, потому что тебе кажется, что так должно. Скрываясь от самого себя за привычной моделью.
- Ты мой круг, лорд Ингебьорн Гвидион. Я не знаю, как это должно быть здесь. Ты знаешь? Тоже вряд ли.
- А в чем разница? Это твоя идея с кругом. Ты что-то же вкладывал в это понятие. Что именно?
- Ты опять решаешь проблемы, которые не требуют решения, - Леон посмотрел на Виктора странным взглядом. - Я ничего не вкладывал. Я видел. Я вообще не думаю, когда что-то делаю. Просто иду и делаю. Я хотел, чтобы вы все выжили и выпутались. Только и всего.
- Э нет. Это ты сейчас бросаешься терминами, как будто они что-то значат. А я не знаю, что они значат для тебя. И потому тебя не понимаю.
Леон поморщился.
- Что значит "как с рабом или собакой"? Что из того, что я делаю, я не должен делать? Все, что я говорил тебе в Спрингфилде, в силе. Я знаю, как вы умираете. И от чего. То, что я не даю тебе этого сделать, задевает твою гордость... настолько, что превращает в раба?
- Оххх... не подменяй понятия, - Виктор поморщился. - Ты говоришь, что я твой смертный. Твоя собственность. Раб - собственность.
Леон удивленно раскрыл глаза.
- В моем мире ничей смертный - бесправный скот и еда. Я даю тебе статус, защищающий от посягательств сородичей. Прикрываю своим именем.
- Ну и дурак. Я не в твоем мире.
Леон просто молча смотрел, ожидая продолжения.
- Ты тогда моя добыча, страсть и любовник. Если ты хочешь все еще оставаться внутри своего мира.
Леон покачал головой.
- Виктор, я не могу не оставаться внутри своего мира. Я в нем живу. У меня нет другого.
- Я и говорю, что дурак. Ты видел другие, но судорожно цепляешься за свой.
- Это как будто дети, познавшие тайны мира, осознают, что могут не есть кашу. А только леденцы. "Ты можешь не ходить в церковь и школу, ты видел лавку с леденцами, но судорожно цепляешься за кашу и школу". Виктор, я могу ссать против ветра сколько угодно, и мне даже будет весело, но мой мир не отпускает так просто. Никого, кто в него попал. От того, что ты закрываешь глаза и не хочешь считаться с нашими правилами, мы не перестаем существовать. И ради того, чтобы хотя бы ты, идиот, не подох, пока сидишь с закрытыми глазами, я и делаю то, что делаю.
- Да, поэтому прекращай жрать леденцы уже и иди ешь мясо! Давно не ребеночек.
Леон снова непонимающе уставился на Виктора.
- Ты привык, что можно или ссать против ветра, то есть, не подчиняться злой мамочке, которая кормит манной кашей. Или покорно жрать эту манную кашу. И ждать, что тебе за это дадут леденец или карманные деньги. Но ты уже взрослый. Ты можешь выбирать, что тебе есть. Да, ты несешь ответственность, но это ты мне рассказывал, что нечего тут пытаться бегать, пока не выздоровел. Что надо позволить другим заботиться. Позволить им следить, чтобы ты поел вовремя. И при этом ты сам с упрямством осла делаешь то, в чем попрекаешь меня. И пытаешься защитить меня от своих химер, которых сам же и создаешь.
Леон хотел возразить, но так и не подобрал слов.
- Я не ты. Мне не нужно... Меня нельзя сломать. Я всегда встаю. Не через силу, как ты. Не последним шагом. Просто встаю.
- Переломанный и сформировавшийся в что-то иное.
- Даже если и так? Кто меня поднимет, если не я сам? Ты, истекая кровью в процессе, делая свой очередной последний шаг? Алан, который едва сам научился ходить? Остальные, которые вообще видят во мне не то, что я есть?! Виктор, мне плевать, сколько раз я переламываюсь. Меня вообще нет. Никакого меня. Тот, что встает каждый раз, ничем не хуже предыдущего. Лучше приспособлен к условиям, только и всего.
- Именно так. Я, делая очередной последний шаг. Алан, который едва научился ходить. Остальные, видя в тебе человека, а не функцию.
Леон посмотрел на него мученическим взглядом и поднял руки.
- Хорошо. Уговорил. Я не буду делать того, чем попрекаю тебя. По крайней мере, постараюсь.
Он сполз с диванчика на пол - крепкие лакированные доски поверх стали в палец толщиной, прикрытые сверху дорогим и пушистым ковром.
- Но все равно ты... приехал защищать Алана от меня.
- Не от тебя, - на голову Леона опустилась горячая рука. - От неизвестно кого, кто дернул Алана за поводок. Я не знал, кто это и что это. Это мог быть дурной союзник, поэтому я не стал обкладывать этот ваш цирк для уничтожения. Это мог быть и враг, поэтому я был готов вступить в бой. Но на прямой бой у меня сил бы не хватило, поэтому я выбрал вариант переговоров на моих условиях, несколько выравнивания шансы.
- Я не знал, - Леон скривился. - Алекс... сделал глупость. Оскорбительную глупость. Подобные поводки даже тем, кто выше по статусу, не всегда прощают. Если бы хозяин города вчера тащил меня с такой же силой, а не просто намекнул, я бы не поехал из Спрингфилда. Точнее, поехал бы, но по пути заглянул в лагерь осаждающих. - Леон перевернулся на живот, положил подбородок на сложенные ладони. - Я заключил с ним договор, кстати. Придется помочь ему выиграть войну. У тебя есть братья... команды, с которыми тебе не по пути, но которые охотятся на нас?
- Не знаю. Но можно поискать. А можно натравить детей Гайи. В них я разбираюсь лучше, чем в людях... - смертный осторожно лег и принялся поглаживать Ласомбру по голове и шее. - И я не планировал унижать тебя. Прости, что зацепило в числе прочих.
Прикосновения Виктора - непривычные, Леон вообще не любил, когда его трогали, - вызывали память о пальцах Ингебьорна. Память о том, чего не было... но что было. Чувства, которые почти не отражались в мире Осени. Или отражались, преломляясь в кривом зеркале, искажаясь и заставляя...
"избивать того, кто тебе не безразличен, стальным прутом по ногам?"
- Прости, что в Спрингфилде я...
Колесо замерло на секунду.
-...испортил всю охоту.
И рванулось с новой силой, раскручиваясь и ускоряясь.
Бежать быстрее его вращения, чтобы успеть.
Леона аккуратно дернули за ухо.
- Отдыхай. Пока тебя снова не понесло вершить великие дела и играть в страшного злого повелителя ночи.
Новый Орлеан, 26 августа
Леон спрыгнул с козел фургона и отправился искать, где отлеживался Виктор.
Виктор успел даже обжиться немного. По крайней мере, в его купе уже тщательно сохла еда, а сам он, вымывшийся и несколько посвежевший, листал очередную книгу. Одежды кроме белья видно не было, но зато охотник лежал под одеялом... частично
Ласомбра сел на диван напротив и несколько минут смотрел на смертного. Не моргая и почти не шевелясь.
- Что это, нахер, было?
- А это я хотел спросить. Что это было, когда Алан вдруг побежал неизвестно куда, роняя пену и сумев поставить щит только после встряхивания.
- Недопонимание, - Леон нахмурился. - Твое вмешательство было лишним.
- Я не пророк. Поэтому предпочитаю перестраховаться.
Леон развел руками.
- Ты не пророк и не рыцарь, ты здесь смертный. - Леон сделал паузу. - Мой смертный. Сколько раз мы будем это обсуждать? Еще и Роджера разозлил. Теперь следить, чтобы вы друг друга не убили.
Он зажмурился.
- Алан тебе "друг", а я - "неблагородные господа". Так?
- Не разозлил, - Виктор только отмахнулся. - Ничего бы не случилось, это был довольно простой разговор. И я кроме того, что смертный, еще и сидхе. Хотя бы наполовину. И там, и здесь.
Подменыш задумчиво поднял глаза.
- Ты мой любовник, моя страсть и моя добыча. Даже если сейчас я слабее, и ты считаешь своей добычей меня. Благородство? Ты хочешь быть благородным господином? Со всеми привилегиями и со всеми обязанностями?
Леон скрипнул зубами. Что-то жаркое и тягучее, но неуловимое, как ускользающий сон, плеснуло внутри. И растворилось в темноте.
- Перестань меня провоцировать.
- Провоцировать? - он поднял брови. - Ты задал вопрос. Я ответил.
Ласомбра осадил Зверя, готового вцепиться в глотку Виктора. Вцепиться и рвать, пока кровь с таким нестерпимо притягательным запахом не будет выпита до последней капли.
- Ты слишком наглый, Виктор Картер.
- Покори. Сломай. Ты сможешь. Наверное. А хочешь?
- Нет. Не хочу. Но сделаю, если у меня не будет другого выбора, - это не звучало, как угроза. - Если ты продолжишь демонстрировать, что я всего лишь "неблагородные господа" и твоя добыча.
- А... - подменыш аккуратно отложил книгу. - А что должен демонстрировать вам, господин?
Леон опять стиснул зубы. Проще всего было встать и выйти, запереть наглого смертного в этом купе и вообще не видеть, пока он не вылечится. Да и потом тоже. Высадить где-нибудь... по дороге. И забыть. Все равно эти... воспоминания о том, чего не было, долго не продержатся.
Еще проще было спустить Зверя, чтобы Виктор наконец получил то, чего так отчаянно добивался. Свернуть ему шею одним движением и выпить. Досуха.
"А потом напоить своей кровью...", шепнуло что-то внутри. Или так.
Леон прикрыл ладонью глаза.
- Перестань. Пожалуйста. Я сегодня готов был причинить вред своим... братьям, чтобы они не причинили вред тебе. И возможно, не в последний раз. А ты... у тебя опять швы разошлись. За что я только деньги плачу.
- Ты не платил за меня нисколько, - подменыш пожал плечами. - Определись уже. Я не твой смертный. И ты не мой господин. Ты говоришь о братьях, но пытаешься обращаться со мной, то ли как с рабом, то ли как с собакой. Пытаешься, потому что тебе кажется, что так должно. Скрываясь от самого себя за привычной моделью.
- Ты мой круг, лорд Ингебьорн Гвидион. Я не знаю, как это должно быть здесь. Ты знаешь? Тоже вряд ли.
- А в чем разница? Это твоя идея с кругом. Ты что-то же вкладывал в это понятие. Что именно?
- Ты опять решаешь проблемы, которые не требуют решения, - Леон посмотрел на Виктора странным взглядом. - Я ничего не вкладывал. Я видел. Я вообще не думаю, когда что-то делаю. Просто иду и делаю. Я хотел, чтобы вы все выжили и выпутались. Только и всего.
- Э нет. Это ты сейчас бросаешься терминами, как будто они что-то значат. А я не знаю, что они значат для тебя. И потому тебя не понимаю.
Леон поморщился.
- Что значит "как с рабом или собакой"? Что из того, что я делаю, я не должен делать? Все, что я говорил тебе в Спрингфилде, в силе. Я знаю, как вы умираете. И от чего. То, что я не даю тебе этого сделать, задевает твою гордость... настолько, что превращает в раба?
- Оххх... не подменяй понятия, - Виктор поморщился. - Ты говоришь, что я твой смертный. Твоя собственность. Раб - собственность.
Леон удивленно раскрыл глаза.
- В моем мире ничей смертный - бесправный скот и еда. Я даю тебе статус, защищающий от посягательств сородичей. Прикрываю своим именем.
- Ну и дурак. Я не в твоем мире.
Леон просто молча смотрел, ожидая продолжения.
- Ты тогда моя добыча, страсть и любовник. Если ты хочешь все еще оставаться внутри своего мира.
Леон покачал головой.
- Виктор, я не могу не оставаться внутри своего мира. Я в нем живу. У меня нет другого.
- Я и говорю, что дурак. Ты видел другие, но судорожно цепляешься за свой.
- Это как будто дети, познавшие тайны мира, осознают, что могут не есть кашу. А только леденцы. "Ты можешь не ходить в церковь и школу, ты видел лавку с леденцами, но судорожно цепляешься за кашу и школу". Виктор, я могу ссать против ветра сколько угодно, и мне даже будет весело, но мой мир не отпускает так просто. Никого, кто в него попал. От того, что ты закрываешь глаза и не хочешь считаться с нашими правилами, мы не перестаем существовать. И ради того, чтобы хотя бы ты, идиот, не подох, пока сидишь с закрытыми глазами, я и делаю то, что делаю.
- Да, поэтому прекращай жрать леденцы уже и иди ешь мясо! Давно не ребеночек.
Леон снова непонимающе уставился на Виктора.
- Ты привык, что можно или ссать против ветра, то есть, не подчиняться злой мамочке, которая кормит манной кашей. Или покорно жрать эту манную кашу. И ждать, что тебе за это дадут леденец или карманные деньги. Но ты уже взрослый. Ты можешь выбирать, что тебе есть. Да, ты несешь ответственность, но это ты мне рассказывал, что нечего тут пытаться бегать, пока не выздоровел. Что надо позволить другим заботиться. Позволить им следить, чтобы ты поел вовремя. И при этом ты сам с упрямством осла делаешь то, в чем попрекаешь меня. И пытаешься защитить меня от своих химер, которых сам же и создаешь.
Леон хотел возразить, но так и не подобрал слов.
- Я не ты. Мне не нужно... Меня нельзя сломать. Я всегда встаю. Не через силу, как ты. Не последним шагом. Просто встаю.
- Переломанный и сформировавшийся в что-то иное.
- Даже если и так? Кто меня поднимет, если не я сам? Ты, истекая кровью в процессе, делая свой очередной последний шаг? Алан, который едва сам научился ходить? Остальные, которые вообще видят во мне не то, что я есть?! Виктор, мне плевать, сколько раз я переламываюсь. Меня вообще нет. Никакого меня. Тот, что встает каждый раз, ничем не хуже предыдущего. Лучше приспособлен к условиям, только и всего.
- Именно так. Я, делая очередной последний шаг. Алан, который едва научился ходить. Остальные, видя в тебе человека, а не функцию.
Леон посмотрел на него мученическим взглядом и поднял руки.
- Хорошо. Уговорил. Я не буду делать того, чем попрекаю тебя. По крайней мере, постараюсь.
Он сполз с диванчика на пол - крепкие лакированные доски поверх стали в палец толщиной, прикрытые сверху дорогим и пушистым ковром.
- Но все равно ты... приехал защищать Алана от меня.
- Не от тебя, - на голову Леона опустилась горячая рука. - От неизвестно кого, кто дернул Алана за поводок. Я не знал, кто это и что это. Это мог быть дурной союзник, поэтому я не стал обкладывать этот ваш цирк для уничтожения. Это мог быть и враг, поэтому я был готов вступить в бой. Но на прямой бой у меня сил бы не хватило, поэтому я выбрал вариант переговоров на моих условиях, несколько выравнивания шансы.
- Я не знал, - Леон скривился. - Алекс... сделал глупость. Оскорбительную глупость. Подобные поводки даже тем, кто выше по статусу, не всегда прощают. Если бы хозяин города вчера тащил меня с такой же силой, а не просто намекнул, я бы не поехал из Спрингфилда. Точнее, поехал бы, но по пути заглянул в лагерь осаждающих. - Леон перевернулся на живот, положил подбородок на сложенные ладони. - Я заключил с ним договор, кстати. Придется помочь ему выиграть войну. У тебя есть братья... команды, с которыми тебе не по пути, но которые охотятся на нас?
- Не знаю. Но можно поискать. А можно натравить детей Гайи. В них я разбираюсь лучше, чем в людях... - смертный осторожно лег и принялся поглаживать Ласомбру по голове и шее. - И я не планировал унижать тебя. Прости, что зацепило в числе прочих.
Прикосновения Виктора - непривычные, Леон вообще не любил, когда его трогали, - вызывали память о пальцах Ингебьорна. Память о том, чего не было... но что было. Чувства, которые почти не отражались в мире Осени. Или отражались, преломляясь в кривом зеркале, искажаясь и заставляя...
"избивать того, кто тебе не безразличен, стальным прутом по ногам?"
- Прости, что в Спрингфилде я...
Колесо замерло на секунду.
-...испортил всю охоту.
И рванулось с новой силой, раскручиваясь и ускоряясь.
Бежать быстрее его вращения, чтобы успеть.
Леона аккуратно дернули за ухо.
- Отдыхай. Пока тебя снова не понесло вершить великие дела и играть в страшного злого повелителя ночи.
@темы: 26 августа, 1926 год, Ингебьорн, Леон