История, в которой вечер начинается также, как и всегда, а потом мадемуазель Джуд нездоровится
Дата и время неизвестны
Его вечер начинался всегда одинаково. Это был отточенный ритуал, следование которому обеспечивало если не возможность жить (как можно жить, если ты мертвец?), то хотя бы избежать волны боли.
Он должен был подняться, помыться - плевать, что вампиры не потеют. Затем, оскопив себя, одеться - роскошное женское нижнее белье, юбки, платье. Сделать прическу. Не забыть про макияж по последней моде.
Затем к нему приходила Мадам, и начинались уроки. Жесткие, даже жестокие. Она не позволяла ему ни одной ошибки ни в сольфеджио, ни в артистическом искусстве.
Боль поселилась внутри. Как и липкий, мерзкий страх того, что сейчас, в следующий момент, через пять минут - ударят. И защититься он не сможет. Пытался. В который раз. С некоторыми правилами было проще смириться, благо он нашел для себя логическое обоснование чертовых женских шмоток и прочего. Актерская игра, не более того. Но вот остальное... Он отлично понимал, что если он нарушит порядок, то эта тварь сделает все сама. И все равно противился, стараясь скрыть это одеждой или еще как. Оскоплять себя он не собирался. Как и подчиняться боли. Та накатывала волнами. Привычно, знакомо. Как чертова Мелодия, которая поселилась в глубине его разума. Платья, прическа, голос... Голос. Только женские партии, только высокие ноты.
Плечи свело судорогой, но он подавил рык в зародыше. Это лишь истратит силы. Он мотнул головой, пытаясь расслабить мышцы лица, замершие в чертовой гримасе ярости. Она скоро придет. В его силах хотя бы отсрочить наказание и снова попытаться найти способ сбежать.
Она пришла, как всегда, красивая и безжизненная. Критически оценила результат и удовлетворенно улыбнулась.
- Ты не забыла о выступлении, дорогая? - мурлыкнула Мадам, слегка постукивая сложенным веером по раскрытой ладони.
- Нет, госпожа, - голос не женский, но и не мужской. Избегать называть себя в женском роде он научился. Но сам голос коверкать и изменять он не позволит.
- Прекрасно. Постарайся, сегодня ведь твой дебют, - она была перевозбуждена. Была бы живой, то раскраснелась бы.
- Дебют,.. - он встал, гордо задрав подбородок.
Хотелось спросить "в который раз?", но он смолчал. Возможно именно сегодня у него появится шанс сбежать. Куда? Он не знал. Но точно хотел одного - оказаться как можно дальше отсюда. Даже если придется ночевать в подвалах. Только бы выбраться отсюда как можно быстрей.
- И не слишком-то много уделяй внимания поклонникам, дорогая, это пагубно сказывается на репутации.
Она ушла, оставив готовиться. Выступление уже через час.
Он задавил рык в зародыше. Через час. А потом еще через полтора. И будет возможность затеряться в толпе. Нельзя упустить. Нельзя дать ей снова делать то, что она творила. Он прошелся по комнатке туда и обратно, понимая что на сцене придется двигаться как женщина, но не желая этого делать там, где его не видят. Не желая терять самого себя. Мелодия накатывала волной на сознание, но он старался не слушать.
Может быть, и будет...
Она стояла за кулисами, пока он пел. Хищная и безнадежно мертвая. Следила. Наблюдала. В ее руках был все тот же веер.
Она явно не собиралась его отпускать.
С последней нотой он улыбнулся. Искренне, радостно. Сцена позволяла продолжать петь. Пусть в не той тональности, пусть женщиной. Но позволяла. А сейчас он старался вдвойне. Чтобы усыпить бдительное наблюдение, отвести пристальный взгляд. Все идет как должно, как желает того она.
Мелодия закончилась и он, поклонившись публике развел руки в стороны и шагнул вперед, к краю сцены, открыто улыбаясь публике, принимая их взгляды и предлагая подойти ближе. Ведь певица была рядом - шагни на встречу, заберись на невысокую сцену, дотронься до ожившей песни, позволь ей смешаться с толпой.
Он шагнул вперед, сходя со сцены.
Толпа приветствовала певицу, но делала это благочинно и строго. Ей подносили цветы, ей целовали руки.
Он улыбался, позволяя себя затянуть поглубже в толпу. словно бы невзначай, совершенно случайно. То тут принять цветы, то здесь позволить поцеловать руку. И держаться. До последнего. Как бы ни было противно и мерзко, как бы ни терзала Мелодия. Все дальше от сцены, все ближе к центру залы.
Его не держали. Но люди вокруг... выцветали. Становились мертвыми. В их глаза появлялся хищный блеск.
Он заставил себя не дергаться и двигаться дальше. Не обращая внимания на выцветание, думая лишь о том, как быстрее добраться до выхода. Чертовы юбки мешали, путали шаги, не позволяли двигаться так, как он привык. Шаг, еще один, рывок к двери уже не глядя ни на что. Он видел цель и двигался к ней как мог быстро.
Его рука уже коснулась двери и... удар. Удар пришел не от ручки, а откуда-то извне. Или изнутри?
Ты не уйдешь, маленькая продажная тварь. Никогда.
Вокруг засуетились. Приме плохо. Кто-то уже пытался подхватить, обмахнуть платком...
Он рванулся вперед. Не слушая голос внутри, не обращая внимания на боль. Боль пройдет. Ее можно терпеть, не обращать внимания. Он дернул дверь на себя, стараясь выбраться в коридор, уйти из залы, отметая помощь.
Бесполезно. Голос рвал изнутри, насмешливо и жестоко, отнимая силы.
Идти. Идти только вперед. Ноги сами вынесут. Он судорожно вдохнул воздух, которым ему больше не надо было дышать. Сжал зубы и упрямо бежал вперед. Туда, где была свобода.
Не вынесли. Он просто не смог. Тело оказалось слабее воли.
И уже лежа на полу, он затуманивающимся взглядом увидел знакомый веер.
- Ты не уйдешь.
Он упрямо пытался хотя бы ползти. Хотя бы дышать в ту сторону, в которой была свобода. Руки не слушались, но он все равно двигался к цели. Медленно, не обращая внимания на веер и его обладательницу. Сцепив зубы, миллиметр за миллиметром. Упрямо, самозабвенно, презирая боль и слабость.
Его просто уволокли. Он мог ползти куда угодно, но... мадемуазель Джуд нездоровится, бедняжке, она переволновалась.
Не смотря на отчаянье и сдерживаемый глоткой вой он пытался вырваться из цепких рук, старался хотя бы упасть и продолжить борьбу за свою свободу. Боль, отчаянье, ярость. Он целиком и полностью состоял из этих эмоций и чувств.
Он продолжал ее долго.
Настолько долго, что личность, некогда бывая "месье Хизером", просто исчезла.
И остался только набор привычных ритуалов, пока... пока не появился Тадеуш.
Почему-то Мадам отпустила ее. Она сказала об этом резко, неожиданно грубо для себя. Джуд дали время до утра, чтобы собраться и выметаться со своим хахалем из дома.
Она собиралась быстро. Ощущая страх, потерянность. И надежду. Что-то билось в глубине сознания, шепча о наконец обретенной свободе. Почему? Именно сейчас Мадам отпустила ее, пусть и грубо. Надо было пользоваться моментом. Надо было действовать быстро. Но вопрос продолжал мучать. Даже когда она была готова и стояла перед открытыми дверьми. Внутри что-то сжалось, словно ожидая резкой боли, терзающей тело изнутри, раз за разом отдаляя призрачную цель. Но физической боли больше не было. Не было
Ее-его увезли. Это было время свободы и любви.
Пока все прошлое, настоящее или будущее не сгорело в погребальном пламени.
Дата и время неизвестны
Его вечер начинался всегда одинаково. Это был отточенный ритуал, следование которому обеспечивало если не возможность жить (как можно жить, если ты мертвец?), то хотя бы избежать волны боли.
Он должен был подняться, помыться - плевать, что вампиры не потеют. Затем, оскопив себя, одеться - роскошное женское нижнее белье, юбки, платье. Сделать прическу. Не забыть про макияж по последней моде.
Затем к нему приходила Мадам, и начинались уроки. Жесткие, даже жестокие. Она не позволяла ему ни одной ошибки ни в сольфеджио, ни в артистическом искусстве.
Боль поселилась внутри. Как и липкий, мерзкий страх того, что сейчас, в следующий момент, через пять минут - ударят. И защититься он не сможет. Пытался. В который раз. С некоторыми правилами было проще смириться, благо он нашел для себя логическое обоснование чертовых женских шмоток и прочего. Актерская игра, не более того. Но вот остальное... Он отлично понимал, что если он нарушит порядок, то эта тварь сделает все сама. И все равно противился, стараясь скрыть это одеждой или еще как. Оскоплять себя он не собирался. Как и подчиняться боли. Та накатывала волнами. Привычно, знакомо. Как чертова Мелодия, которая поселилась в глубине его разума. Платья, прическа, голос... Голос. Только женские партии, только высокие ноты.
Плечи свело судорогой, но он подавил рык в зародыше. Это лишь истратит силы. Он мотнул головой, пытаясь расслабить мышцы лица, замершие в чертовой гримасе ярости. Она скоро придет. В его силах хотя бы отсрочить наказание и снова попытаться найти способ сбежать.
Она пришла, как всегда, красивая и безжизненная. Критически оценила результат и удовлетворенно улыбнулась.
- Ты не забыла о выступлении, дорогая? - мурлыкнула Мадам, слегка постукивая сложенным веером по раскрытой ладони.
- Нет, госпожа, - голос не женский, но и не мужской. Избегать называть себя в женском роде он научился. Но сам голос коверкать и изменять он не позволит.
- Прекрасно. Постарайся, сегодня ведь твой дебют, - она была перевозбуждена. Была бы живой, то раскраснелась бы.
- Дебют,.. - он встал, гордо задрав подбородок.
Хотелось спросить "в который раз?", но он смолчал. Возможно именно сегодня у него появится шанс сбежать. Куда? Он не знал. Но точно хотел одного - оказаться как можно дальше отсюда. Даже если придется ночевать в подвалах. Только бы выбраться отсюда как можно быстрей.
- И не слишком-то много уделяй внимания поклонникам, дорогая, это пагубно сказывается на репутации.
Она ушла, оставив готовиться. Выступление уже через час.
Он задавил рык в зародыше. Через час. А потом еще через полтора. И будет возможность затеряться в толпе. Нельзя упустить. Нельзя дать ей снова делать то, что она творила. Он прошелся по комнатке туда и обратно, понимая что на сцене придется двигаться как женщина, но не желая этого делать там, где его не видят. Не желая терять самого себя. Мелодия накатывала волной на сознание, но он старался не слушать.
Может быть, и будет...
Она стояла за кулисами, пока он пел. Хищная и безнадежно мертвая. Следила. Наблюдала. В ее руках был все тот же веер.
Она явно не собиралась его отпускать.
С последней нотой он улыбнулся. Искренне, радостно. Сцена позволяла продолжать петь. Пусть в не той тональности, пусть женщиной. Но позволяла. А сейчас он старался вдвойне. Чтобы усыпить бдительное наблюдение, отвести пристальный взгляд. Все идет как должно, как желает того она.
Мелодия закончилась и он, поклонившись публике развел руки в стороны и шагнул вперед, к краю сцены, открыто улыбаясь публике, принимая их взгляды и предлагая подойти ближе. Ведь певица была рядом - шагни на встречу, заберись на невысокую сцену, дотронься до ожившей песни, позволь ей смешаться с толпой.
Он шагнул вперед, сходя со сцены.
Толпа приветствовала певицу, но делала это благочинно и строго. Ей подносили цветы, ей целовали руки.
Он улыбался, позволяя себя затянуть поглубже в толпу. словно бы невзначай, совершенно случайно. То тут принять цветы, то здесь позволить поцеловать руку. И держаться. До последнего. Как бы ни было противно и мерзко, как бы ни терзала Мелодия. Все дальше от сцены, все ближе к центру залы.
Его не держали. Но люди вокруг... выцветали. Становились мертвыми. В их глаза появлялся хищный блеск.
Он заставил себя не дергаться и двигаться дальше. Не обращая внимания на выцветание, думая лишь о том, как быстрее добраться до выхода. Чертовы юбки мешали, путали шаги, не позволяли двигаться так, как он привык. Шаг, еще один, рывок к двери уже не глядя ни на что. Он видел цель и двигался к ней как мог быстро.
Его рука уже коснулась двери и... удар. Удар пришел не от ручки, а откуда-то извне. Или изнутри?
Ты не уйдешь, маленькая продажная тварь. Никогда.
Вокруг засуетились. Приме плохо. Кто-то уже пытался подхватить, обмахнуть платком...
Он рванулся вперед. Не слушая голос внутри, не обращая внимания на боль. Боль пройдет. Ее можно терпеть, не обращать внимания. Он дернул дверь на себя, стараясь выбраться в коридор, уйти из залы, отметая помощь.
Бесполезно. Голос рвал изнутри, насмешливо и жестоко, отнимая силы.
Идти. Идти только вперед. Ноги сами вынесут. Он судорожно вдохнул воздух, которым ему больше не надо было дышать. Сжал зубы и упрямо бежал вперед. Туда, где была свобода.
Не вынесли. Он просто не смог. Тело оказалось слабее воли.
И уже лежа на полу, он затуманивающимся взглядом увидел знакомый веер.
- Ты не уйдешь.
Он упрямо пытался хотя бы ползти. Хотя бы дышать в ту сторону, в которой была свобода. Руки не слушались, но он все равно двигался к цели. Медленно, не обращая внимания на веер и его обладательницу. Сцепив зубы, миллиметр за миллиметром. Упрямо, самозабвенно, презирая боль и слабость.
Его просто уволокли. Он мог ползти куда угодно, но... мадемуазель Джуд нездоровится, бедняжке, она переволновалась.
Не смотря на отчаянье и сдерживаемый глоткой вой он пытался вырваться из цепких рук, старался хотя бы упасть и продолжить борьбу за свою свободу. Боль, отчаянье, ярость. Он целиком и полностью состоял из этих эмоций и чувств.
Он продолжал ее долго.
Настолько долго, что личность, некогда бывая "месье Хизером", просто исчезла.
И остался только набор привычных ритуалов, пока... пока не появился Тадеуш.
Почему-то Мадам отпустила ее. Она сказала об этом резко, неожиданно грубо для себя. Джуд дали время до утра, чтобы собраться и выметаться со своим хахалем из дома.
Она собиралась быстро. Ощущая страх, потерянность. И надежду. Что-то билось в глубине сознания, шепча о наконец обретенной свободе. Почему? Именно сейчас Мадам отпустила ее, пусть и грубо. Надо было пользоваться моментом. Надо было действовать быстро. Но вопрос продолжал мучать. Даже когда она была готова и стояла перед открытыми дверьми. Внутри что-то сжалось, словно ожидая резкой боли, терзающей тело изнутри, раз за разом отдаляя призрачную цель. Но физической боли больше не было. Не было
Ее-его увезли. Это было время свободы и любви.
Пока все прошлое, настоящее или будущее не сгорело в погребальном пламени.
@темы: Джуд/Алекс/Эш, предыстория