Ночь, в которой Леон держит в правой руке алмазную нить судьбы Нового Орлеана, а Рапсодия гудит на кончиках пальцев демона с кровью дома Лианнан
28 апреля, Новый Орлеан
Город плыл в мареве водной взвеси, отражался в лужах, которые Леон уже на автомате огибал. Вода спала достаточно, чтобы можно было бежать, перепрыгивая с одной кучи зловонного и гниющего дерьма и плавника на другую. Но все же недостаточно, чтобы не надо было постоянно следить за тем, чтобы не наступить в воду.
Это было хорошо. Не надо было ни о чем больше думать, кроме того, куда ступают твои ноги.
Леон задыхался от колотящейся в висках ярости, от злости, усталости и безбрежного отвращения ко всем и всему. Он бежал, не особо заботясь о направлении - прочь, как можно дальше и как можно быстрее.
Обогнать колесо.
Буря внутри выла почти в такт шагам. Леону казалось, что город слышит ее. Слышит и издевательски передразнивает - криками из подворотни, шумом порта, звуками джаза, плачем и смехом, одинаково громким и безумным. Или город не дразнил, а подпевал?
Люди шарахались с пути Леона, точно он не свернул свой демонический облик, и все еще выглядел, как потусторонняя тварь из Тени.
Рапсодия билась мучительным неровным пульсом внутри. Город звучал в ее тональности.
Выпусти. Обгони колесо.
Грузовик промчался рывками прямо перед носом у вампира, окатив того брызгами. Еще секунда, разворот, и очередной узкий проулок закрыт гигантской жабой. Рептилия не мигая смотрела на Леона и наконец распахнула пасть.
- КВАААААААААА! - гулко проголосила она, выпуская наружу раздувшегося, толстого человека, который что-то говорил. Что-то про то, что не допустит, и что Ласомбра делает глупости, и что ему следовало бы заняться чем-то более полезным.
Леон резко остановился, не слушая ни слова из того, что нес колдун, и с полминуты просто молча смотрел на свои забрызганные дерьмом брюки. Магия, которой они были пропитаны, изо всех сил отталкивала воду, но в этой грязи почти не было чистой воды. В этом городе ничего не было чистого.
Наконец Леон поднял глаза на колдуна. В них не было ничего, кроме презрения пополам с яростью и тьмой.
- Ты... Тут достаточно грязи и без тебя. Трусливый, вонючий одержимый ублюдок. Способный только на то, чтобы бить и провоцировать слабых. Больных, детей, и тех, кто не может ответить. Ты давно продался Герцогу, колдун, или ты настолько туп, что он вертит тобой, как шлюхой, и даже не платит тебе за это? Пошел вон с моей дороги.
Этот колдун не гнушался использовать силу. Обманчиво неуклюжее тело передвинулось ближе неожиданно легко и быстро, а жаба одним прыжком, взбив тучи брызг, приземлилась рядом, распахивая злую пасть.
Кровь, вскипевшая в жилах, разогнала тело почти до предельной скорости. Он давно не дрался... так. С таким диким, непреодолимым желанием убить того, кто стоит напротив. Это не было тупой кровожадной яростью Зверя, это было совершенно человеческое и оттого в разы более страшное желание убить врага. Уничтожить. Растереть в кровавую пыль.
Леон ощерился и дернулся вперед, на сближение с атакующим колдуном - быстрее него! быстрее даже его мыслей! - и принял того на автоматную очередь "томми-гана". Вспарывая плотное тело врага горящими трассерами и превращая в бесформенную кровавую кашу за долю секунды.
Тело смертного буквально лопнуло под напором пуль и того, что и так распирало изнутри. Мимо Леона промчалось что-то, не задев его кожи даже потоком воздуха, но чувствительно пройдясь по душе. Жаба, смущенно квакнув, с лязганием захлопнула пасть и поспешила ретироваться.
Очередь из всей сотни патронов в барабане "томми-гана" влилась в ритм Рапсодии торжествующей, доминантной нотой. Тем, чего ей не хватало, чтобы наконец зазвучать, как положено.
Леон проводил помутневшим взглядом убегающую Жабу и снова посмотрел на то, что было Костопилом.
- Тебе стоило остановиться на мне. Но ты... хамил Гленн, - Леон улыбнулся, - ты толкнул Энди в воду. Ты мешал Пилигриму... и был совершенно недостоин его дружбы. И ты пытался... тронуть Алана. - Ласомбра провел ботинком о край подгнившей доски, то ли пытаясь обтереть кровь с обуви, то ли втаптывая останки глубже в болотную жижу. - А еще ты не извинился. Это было ошибкой. И еще большей ошибкой было считать, что после всего этого меня можно кормить дерьмом, а я буду покорно его жрать.
Леон отвлекся наконец от мертвого и задрал голову вверх.
- Я-не-буду, - сообщил он городу и кому-то, кто мог бы слышать. Напевно, подчиняясь неслышной мелодии внутри. - Хватит. Мне все надоело. Слышишь, Город Полумесяца? Ты мне надоел. Ты тупой, мокрый и воняешь так, что даже я это чувствую. - Леон раскинул руки в стороны, легко проводя пальцами по дверям запертых и, судя по всему, нежилых домов в том переулке, где его пытался остановить колдун. Пошел дальше, не опуская рук, чувствуя, как Рапсодия гудит в кончиках пальцев.
- Ты пьешь, жрешь, спишь, играешь джаз и трахаешься. И тебе насрать, кто под твоими воротами. И кто... ждет твоего падения. Даже если показать тебе всех твоих демонов, Город, ты не ужаснешься и не вздрогнешь, ты слишком прогнил и обленился. А я бы... показал. - Леон коротко рассмеялся. Ноги несли его к океану, все еще аккуратно обходя лужи. - Я выворачивал наизнанку таких, как твои жители, чтобы они увидели грязь у себя внутри. Слабые, жалкие, ничтожные твари. Недостойные своего имени. Ты достоин своего имени, Новый Орлеан? Ты готов посмотреть на своих демонов? И свою грязь?
Хрупкие светлые ставни, по которым стекала вода, с тихим хлопком закрылись за его спиной. Хрупкие. Тонкие. Но не поддавшиеся ни гниению, ни червям.
Этот город был живым, несмотря на обрушившуюся на него грязь. Тем, кто восстает с каждым рассветом, а не тем, кто с восходом Солнца падает в гроб.
В Рапсодию вплелась первая нота одинокого саксофона.
Леон засмеялся, слыша ответ Города, и побежал. Мостовые центра сменились на подгнившие доски пирса, противно хлюпающие болотной жижей. Голоса стали грубее и скандальнее, и тягучий южный говор вплелся в мелодию. Неизменной была только нота саксофона.
Леон взлетел на пирс - пустой, безлюдный, освещенный одним-единственным фонарем.
- Ты смотришь, Город?
- I see skies of blue, and clouds of white, the bright blessed day, the dark sacred night, - хриплый голос города пел песню, которой еще не существовало в мире. Дождь с шелестом падал вниз, разбиваясь о воду и доски. Одинокий фонарь освещал ноги Ласомбры. - And I think to myself: what a wonderful world...
- Смотри.
Леон стиснул зубы, упрямо взглянул на простершийся вокруг Город-Не-Знающий-Забот. Живущий. Живой. Обреченный умереть, как все живое.
И почему-то важный. Алмазная нить судьбы города все еще лежала в его правой ладони, несмотря на беснующийся вой Рапсодии.
- Смотри!
Упав на колени под бьющими со всех сторон струями дождя, Леон зачерпнул руками воду, привычным жестом прессуя ее в холодный комок абсолютной черноты. Вода обжигала, сводила руки болью, и Рапсодия набирала все больше силы с каждым его сдавленным стоном. Ей было все равно, чья жизненная сила ее питала.
В обожженных руках Ласомбры лежала Бездна, и он протягивал ее Городу, предлагая посмотреть в нее... и увидеть, кто посмотрит в ответ. Показывал тем, кто сейчас спал, молился или мечтал. Всем, кто хотел или мог видеть что-то кроме тупого забытья.
- Вот ваши демоны, - Леон шипел сквозь стиснутые зубы, и его голос звучал над городом в полную мощь набравшей силу Рапсодии. - Очнитесь, мать вашу. Это пока... не вы. Но они уже... здесь. Они уже забрали многих. Это не должно быть... зря. Смотри, город, и не... забывай.
Руки наконец онемели, разжались, и тьма стекла под ноги, в круг фонаря, теряя силу и стираясь. Леон тяжело оперся о столб пирса, поднимаясь с колен. Пора было домой.
Обхватившая скользкий столб рука дрогнула, давно прогнившее дерево сложилось пополам и Леон, потеряв равновесие, рухнул в воду.
- The colors of a rainbow so pretty in the sky are also on the faces of people going by, - этот город не знал не только забот. Он не знал страха, поднимая голову и глядя в бесчисленная глаза, манящие в Бездну. Глядя на огромного осьминога, залегшего рядом и обнимающего его своими щупальцами. - I see friends shaking hands sayin how do you do, they're really sayin I love you...
Хлопнули паруса, поймав ветер. Порт оживал, занятый своей1 предутренней суетой.
Громко и яростно рявкнул огромный пятнистый кот с темными полосками возле глаз. Истошно закричала слепая девочка, прижимая руки к лицу. Забился лежаший в постели светловолосый красавец с алой серьгой в правом ухе. С руганью уронила чашу дородная старуха, обвешанная амулетами. Повернул голову и хищно улыбнулся мальчишка с наивными светлыми глазами.
- I hear babies cry I watch them grow, they'll learn much more than I'll never know, and I think to myself: what a wonderful world!
28 апреля, Новый Орлеан
Город плыл в мареве водной взвеси, отражался в лужах, которые Леон уже на автомате огибал. Вода спала достаточно, чтобы можно было бежать, перепрыгивая с одной кучи зловонного и гниющего дерьма и плавника на другую. Но все же недостаточно, чтобы не надо было постоянно следить за тем, чтобы не наступить в воду.
Это было хорошо. Не надо было ни о чем больше думать, кроме того, куда ступают твои ноги.
Леон задыхался от колотящейся в висках ярости, от злости, усталости и безбрежного отвращения ко всем и всему. Он бежал, не особо заботясь о направлении - прочь, как можно дальше и как можно быстрее.
Обогнать колесо.
Буря внутри выла почти в такт шагам. Леону казалось, что город слышит ее. Слышит и издевательски передразнивает - криками из подворотни, шумом порта, звуками джаза, плачем и смехом, одинаково громким и безумным. Или город не дразнил, а подпевал?
Люди шарахались с пути Леона, точно он не свернул свой демонический облик, и все еще выглядел, как потусторонняя тварь из Тени.
Рапсодия билась мучительным неровным пульсом внутри. Город звучал в ее тональности.
Выпусти. Обгони колесо.
Грузовик промчался рывками прямо перед носом у вампира, окатив того брызгами. Еще секунда, разворот, и очередной узкий проулок закрыт гигантской жабой. Рептилия не мигая смотрела на Леона и наконец распахнула пасть.
- КВАААААААААА! - гулко проголосила она, выпуская наружу раздувшегося, толстого человека, который что-то говорил. Что-то про то, что не допустит, и что Ласомбра делает глупости, и что ему следовало бы заняться чем-то более полезным.
Леон резко остановился, не слушая ни слова из того, что нес колдун, и с полминуты просто молча смотрел на свои забрызганные дерьмом брюки. Магия, которой они были пропитаны, изо всех сил отталкивала воду, но в этой грязи почти не было чистой воды. В этом городе ничего не было чистого.
Наконец Леон поднял глаза на колдуна. В них не было ничего, кроме презрения пополам с яростью и тьмой.
- Ты... Тут достаточно грязи и без тебя. Трусливый, вонючий одержимый ублюдок. Способный только на то, чтобы бить и провоцировать слабых. Больных, детей, и тех, кто не может ответить. Ты давно продался Герцогу, колдун, или ты настолько туп, что он вертит тобой, как шлюхой, и даже не платит тебе за это? Пошел вон с моей дороги.
Этот колдун не гнушался использовать силу. Обманчиво неуклюжее тело передвинулось ближе неожиданно легко и быстро, а жаба одним прыжком, взбив тучи брызг, приземлилась рядом, распахивая злую пасть.
Кровь, вскипевшая в жилах, разогнала тело почти до предельной скорости. Он давно не дрался... так. С таким диким, непреодолимым желанием убить того, кто стоит напротив. Это не было тупой кровожадной яростью Зверя, это было совершенно человеческое и оттого в разы более страшное желание убить врага. Уничтожить. Растереть в кровавую пыль.
Леон ощерился и дернулся вперед, на сближение с атакующим колдуном - быстрее него! быстрее даже его мыслей! - и принял того на автоматную очередь "томми-гана". Вспарывая плотное тело врага горящими трассерами и превращая в бесформенную кровавую кашу за долю секунды.
Тело смертного буквально лопнуло под напором пуль и того, что и так распирало изнутри. Мимо Леона промчалось что-то, не задев его кожи даже потоком воздуха, но чувствительно пройдясь по душе. Жаба, смущенно квакнув, с лязганием захлопнула пасть и поспешила ретироваться.
Очередь из всей сотни патронов в барабане "томми-гана" влилась в ритм Рапсодии торжествующей, доминантной нотой. Тем, чего ей не хватало, чтобы наконец зазвучать, как положено.
Леон проводил помутневшим взглядом убегающую Жабу и снова посмотрел на то, что было Костопилом.
- Тебе стоило остановиться на мне. Но ты... хамил Гленн, - Леон улыбнулся, - ты толкнул Энди в воду. Ты мешал Пилигриму... и был совершенно недостоин его дружбы. И ты пытался... тронуть Алана. - Ласомбра провел ботинком о край подгнившей доски, то ли пытаясь обтереть кровь с обуви, то ли втаптывая останки глубже в болотную жижу. - А еще ты не извинился. Это было ошибкой. И еще большей ошибкой было считать, что после всего этого меня можно кормить дерьмом, а я буду покорно его жрать.
Леон отвлекся наконец от мертвого и задрал голову вверх.
- Я-не-буду, - сообщил он городу и кому-то, кто мог бы слышать. Напевно, подчиняясь неслышной мелодии внутри. - Хватит. Мне все надоело. Слышишь, Город Полумесяца? Ты мне надоел. Ты тупой, мокрый и воняешь так, что даже я это чувствую. - Леон раскинул руки в стороны, легко проводя пальцами по дверям запертых и, судя по всему, нежилых домов в том переулке, где его пытался остановить колдун. Пошел дальше, не опуская рук, чувствуя, как Рапсодия гудит в кончиках пальцев.
- Ты пьешь, жрешь, спишь, играешь джаз и трахаешься. И тебе насрать, кто под твоими воротами. И кто... ждет твоего падения. Даже если показать тебе всех твоих демонов, Город, ты не ужаснешься и не вздрогнешь, ты слишком прогнил и обленился. А я бы... показал. - Леон коротко рассмеялся. Ноги несли его к океану, все еще аккуратно обходя лужи. - Я выворачивал наизнанку таких, как твои жители, чтобы они увидели грязь у себя внутри. Слабые, жалкие, ничтожные твари. Недостойные своего имени. Ты достоин своего имени, Новый Орлеан? Ты готов посмотреть на своих демонов? И свою грязь?
Хрупкие светлые ставни, по которым стекала вода, с тихим хлопком закрылись за его спиной. Хрупкие. Тонкие. Но не поддавшиеся ни гниению, ни червям.
Этот город был живым, несмотря на обрушившуюся на него грязь. Тем, кто восстает с каждым рассветом, а не тем, кто с восходом Солнца падает в гроб.
В Рапсодию вплелась первая нота одинокого саксофона.
Леон засмеялся, слыша ответ Города, и побежал. Мостовые центра сменились на подгнившие доски пирса, противно хлюпающие болотной жижей. Голоса стали грубее и скандальнее, и тягучий южный говор вплелся в мелодию. Неизменной была только нота саксофона.
Леон взлетел на пирс - пустой, безлюдный, освещенный одним-единственным фонарем.
- Ты смотришь, Город?
- I see skies of blue, and clouds of white, the bright blessed day, the dark sacred night, - хриплый голос города пел песню, которой еще не существовало в мире. Дождь с шелестом падал вниз, разбиваясь о воду и доски. Одинокий фонарь освещал ноги Ласомбры. - And I think to myself: what a wonderful world...
- Смотри.
Леон стиснул зубы, упрямо взглянул на простершийся вокруг Город-Не-Знающий-Забот. Живущий. Живой. Обреченный умереть, как все живое.
И почему-то важный. Алмазная нить судьбы города все еще лежала в его правой ладони, несмотря на беснующийся вой Рапсодии.
- Смотри!
Упав на колени под бьющими со всех сторон струями дождя, Леон зачерпнул руками воду, привычным жестом прессуя ее в холодный комок абсолютной черноты. Вода обжигала, сводила руки болью, и Рапсодия набирала все больше силы с каждым его сдавленным стоном. Ей было все равно, чья жизненная сила ее питала.
В обожженных руках Ласомбры лежала Бездна, и он протягивал ее Городу, предлагая посмотреть в нее... и увидеть, кто посмотрит в ответ. Показывал тем, кто сейчас спал, молился или мечтал. Всем, кто хотел или мог видеть что-то кроме тупого забытья.
- Вот ваши демоны, - Леон шипел сквозь стиснутые зубы, и его голос звучал над городом в полную мощь набравшей силу Рапсодии. - Очнитесь, мать вашу. Это пока... не вы. Но они уже... здесь. Они уже забрали многих. Это не должно быть... зря. Смотри, город, и не... забывай.
Руки наконец онемели, разжались, и тьма стекла под ноги, в круг фонаря, теряя силу и стираясь. Леон тяжело оперся о столб пирса, поднимаясь с колен. Пора было домой.
Обхватившая скользкий столб рука дрогнула, давно прогнившее дерево сложилось пополам и Леон, потеряв равновесие, рухнул в воду.
- The colors of a rainbow so pretty in the sky are also on the faces of people going by, - этот город не знал не только забот. Он не знал страха, поднимая голову и глядя в бесчисленная глаза, манящие в Бездну. Глядя на огромного осьминога, залегшего рядом и обнимающего его своими щупальцами. - I see friends shaking hands sayin how do you do, they're really sayin I love you...
Хлопнули паруса, поймав ветер. Порт оживал, занятый своей1 предутренней суетой.
Громко и яростно рявкнул огромный пятнистый кот с темными полосками возле глаз. Истошно закричала слепая девочка, прижимая руки к лицу. Забился лежаший в постели светловолосый красавец с алой серьгой в правом ухе. С руганью уронила чашу дородная старуха, обвешанная амулетами. Повернул голову и хищно улыбнулся мальчишка с наивными светлыми глазами.
- I hear babies cry I watch them grow, they'll learn much more than I'll never know, and I think to myself: what a wonderful world!