[дерзкий цирк дерзок]

Ночь, в которой говорят друг с другом Епископ Шабаша и непризнанный прист непризнанной (даже ими самими) стаи

29 апреля, Новый Орлеан, железнодорожное депо

Но, против ожидания, после построения пока относительно абстрактных, но все же планов касательно Эша-Джуд, цимисх домой не пошла. Вместо этого, все тем же способом, то есть используя гуля как комфортный костыль, она потащилась знакомиться с новоприобритением их стаи... Опс, то есть семейства. И начинать это конечно стоило с вежливого, но совершенно точно слышимого внутри, стука в "апартаменты" экс-шабашита. Потому что крайне нехорошо вламываться в чье либо жилище без просу, если конечно на то нет весомого обоснования. Обоснования, увы, пока не придумалось, и приходилось двигаться долгим, то есть вежливым путем.
Изнутри раздалось мрачное, но в целом добродушное ворчание.
Ворчание цимисх растолковала удобным для себя образом. То есть как приглашение входить. И вошла (вернее- учитывыая все менее и менее радостного, чем дальше тем больше Джорджа) вошли. Гулю идея знакомства с агрессивным еще недавно упырем казалась дурацкой, что несколько отражалось на лице, но не отражалось на действиях.
- Ночи, однако.
Дружелюбно по мере сил обозначила она свое явление, и чтобы замять неловкую паузу, сняла с себя кепку, и надела на гуля. Ну то есть вернула владельцу... кажется.
- Тебе может помочь чем? Учитывая что ты теперь в нашей дружной семейке...
Попутно она сучительно соображала, как не пойти нафиг, в случае отправления туда.
Выражение лица агрессивного еще недавно упыря стало странным. То ли задумчивым, то ли ехидным. Третий глаз нащупал сначала Цимисха, потом гуля, и прикрылся складкой кожи обратно.
- Объясни. Что такое ваша семейка.
- Ну... Это можно, что б нет. Точно ничего больше не надо?
Когда третий, вызывающе-неестественного цвета, глаз на нее пялился, цимисх надо сказать, пережила несолько сложным мгновений борьбы с собой. Третий глаз- это интересно, потому что лобная кость не монолит, и третья глазница, и вот это вот все... Но шабашит скорее всего просто так себя пощзупать за глаз не даст (а кто бы дал?). Да и если вспоминать события в "Диком Паровозе" ничего хорошего открывающийся третий глаз не сулил... Но любопыство пересилило. Цимисх подошла (Джордж тоже, потому что куда он денется) и села на пол неподалеку от Иштвана, но все же не впритык. То есть дальше, чем можно свободно дотянуться, но достаточно чтобы вести нормальный диалог.
- М... Семейка это... Ну, семейка. Мы давольно разные, каждый на свою сторону, но мы вместе были в дороге, и теперь вместе остановились тут. И мы не хотим передрать друг другу глотки, или отжать последние портки, или что то вроде того. Это если приземленно смотреть. А если по существу, то мы вместе во всех смыслах. Не бросаем своих, кто чем может тем и вкладывается, и... Это действительно похоже на семью. От одиночества даже звери на стену лезут, и то, что тут у нас, как по мне, дорогого стоит. Дороже титулов, влияния, чего угодно. Что то, чему не нужны костыли из круговой поруки, или Уз, чего в мире дофига как мало, где ни ищи... Дом, который не четыре стены с потолком и подвалом.
Было заметно, что о "семейке" цимисх говорит с налетом этакой нежности, как о чем-то крайне личном.
- Вам все еще нечего делить, как я вижу, - шабашит подложил предплечье под щеку. - У вас у каждого есть что-то... свое?
- В общем, пожалуй, что и да. В хорошей семье всегда есть не только общее, но и что то свое личное у каждого. Но я не думаю, что когда либо мы перегрыземся за какой либо пирог. Во певых, мы бы уже сделали это, а во вторых, как то так складывается, что те, кто любит чужие куски пирогов, у нас не очень приживаются. Нет, не в том смысле, в котором проще всего подумать. Не нравится им тут. Не всем комфотно строить быт на принятии и доверии, не все могут понять это дело.
Где то тут в голове у Гленн возник призрак Бонавентуры, печально и стыдливо прикрытого картонной яблонькой.
- Пироги невкусные попадались? - Иштван хмыкнул, выражая одним звуком всю свою иронию по отношению к подобному способу ведения дел. - У кого-нибудь личное было настолько важным, чтобы он спросил себя, не послать ли ему вашу семейку?
- Ну, либо невкусные, либо те пироги, которыми в камарилье соблазняют вообще стыдно сказать с чем, например.
Цимисх хихикнула, попутно пытаясь этак ненавязчиво, но подробно разглядеть третий глаз, а более того, как там он во лбу обустроен. Ну вот например, видно ли то, что при таком раскладе могло быть надбровной дугой?
- Было, куда ж без того. Одна- ну там цыганка, перекати-поле, ей попутный ветер лучший друг. И еще один крендель, чего хотел- вообще непонятно. Странный такой мужик, вечно в косыночке на пол башки, китаец чтоли...
Тут цимисх позволила себе иллюстративности ради оттянуть уголки глаз пальцами, и состроить максимально постное лицо, изображая присноамятного Цин Луна.
- То, что у нас есть им было без надобности, и пошли они своей дорогой.
- Да-да, поэтому вы сейчас в камарильском городе и слушаетесь камарильского принца...
- Ну да, не лучший период нашей жизни. Был бы город под шабашем- слушались бы епископа. Не было бы за князем права сильного- вообще лесом шел бы, но это к Леону вопрос. Мне игры в большую политику вообще не нравятся, но это мне.
Перекладывать на старшего- это всегда хорошо и удобно.
- Тогда чего ты так нос дерешь? Вы обычные слабейшие, которые держатся друг за друга чтобы не покусали другие. Потому что чужих пирогов вам не надо... - он слегка поднял голову. - А чего надо?
- Ничего я не деру!
Обиделась Гленн, причем давольно показательно. Оочень уж неожиданная была претензия.
- Ты так говоришь, будто вот прям каждый должен спать и видеть, как найти какого нибудь завалящего князя и ему пол жопы откусить. Можно подумать, ничего в мире лучше нет, как забраться на табуретку повыше и оттуда зубами клацать, как бы ее не отобрал кто. Чего надо... каждому своего, надо полагать. Вот тебе чего например надо?
- А кто мне тут заяснял, какие у камарильи пироги плохие? - Салюбри слегка ощерился. - Сейчас мне надо отдыхать. Я знаешь ли идейный предатель получаюсь, но вот в вашу дружбу и доверие не верю.
- А что, хорошие чтоли? Если там такие замечательные пироги, то чому ты не там был? МОжно подумать, в шабаше пироги другие прямо вот принципиально, и все сдобные.
Озадачилась цимисх, но обороты все же сбавила.
- А в дружбу и доверие зря не веришь, на самом деле. Я тут уже порядком времени, и много чего с тех пор приключалось. Но знаешь, никто ни разу например, не хотел другого убить. И у меня ни разу не возникло идеи, что стоит сменить семейство или в драке за спину чужую спрятаться. Чертовски приятное чувство, знать что ты не один, рядом не мудаки, и за спину можно не смотреть. Когда есть зачем брюхом на чужое ковыряло лезть, не потому что кто то гонит, а потому что так правильно.
Что бы там ни было, а говорила цимисх убежденно. По крайней мере сама она в свои слова верила железобетонно.
- И... зачем? - Иштван медленно начал подниматься, опираясь на локоть. Все три глаза ощупывали Цимисха. - Зачем вы живете? Чтобы бегать с добычей, завывая ее голосами? Семейство можно найти везде. А вот просрать свою жизнь и послать ее под рога еще постараться надо.
Третий глаз неллюзорно гипнотизировал. Ну необычно это было, необычно и интригующе, хоть ты что делай. Цимисх сделала над собой некое сложно выразимое словами усилие, чтобы пялиться хотябы не совсем откровенно.
- В чем смысл жизни- вопрос философский, и надополагать, на него каждый сам отвечает. Я - для того, чтобы помочь там, где могу, тем, кто может эту помощь принять. Давеча вон девочке черной локоть собирать довелось, оченно хорошо вышло. Да, не очень возвышенно звучит, если подумать, я понимаю. Но ночь- холодное время, и если я могу дать кому то обогреться, то...
Цимисх неопределенно пожала плечами, дескать, как то вот оно так.
- А для чего живешь ты? Что давал тебе Шабаш? Не то же самое, ищут там, смешивая кровь, что у нас обходится без такой опоры?
- И то, и не то. Скажи, сколько тебе лет? - Салюбри слегка улыбнулся. - Хотя я и так скажу. Немного. И ты не выбиралась дальше своей стаи. А в городе, наверное, в первый раз живешь. То, что ты описываешь - хорошо только для маленькой стаи. Сколько тут вас, пятеро? Шестеро? Немного, очень. А представь, что таких семей, где каждый чего-то хочет, у каждого амбиции и каждый умеет и любит драться, много. Очень много. Среди них есть очень разные каиниты. Стаи объединяются, чтобы выжить и чтобы бороться за себя в общей охоте. Вам ничего не нужно, поэтому вы легко отпускаете тех, кто не так пассивен, как вы. Тех, у кого есть что-то кроме семьи и желания защитить свою спину. Потому что, взрослея и получая самостоятельность, ребенок уходит из семьи. Заводит свою. Занимается чем-то. Но больше не живет в отчем доме, хотя может жить рядом. Это уже род, а не семья. Шабаш мыслит категориями родов... и в то же время индивидуальностей. Это тонкий мост, по которому можно только идти, но на котором нельзя стоять. Мост между личной свободой - и долгом. Между стаей и гордостью. Смешение крови дает не только привязанности, на естественное формирование которых во время войны просто нет времени. Но и защиту. Защиту от чужих Уз. А еще спокойствие. За тобой придут. Точно придут. Не струсят, не затянут. Потому что ты знаешь, что именно чувствует тот, кто по другую сторону этой связи. Точно знаешь. Ты чувствуешь одинаково. Это внутреннее единство, которое так часто сводят к одному только обмену кровью, и есть та истинная связь, которая объединяет Шабаш во что-то кроме сборища кровожадных эгоистичных ублюдков. У Камарильи эмоция заменена выгодой. Это тоже крепко. Но не так приятно.
Цимисх выслушала оратора внимательно, с вполне заметным интересом. Что то ей из этой речи нравилось, что то явно вызывало сомнения.
- Ну да, в чем то ты прав, а в чем-то угадал. Но ты говоришь о том, как мы живем, будто это что то плохое. А о пути, который ты сейчас описал- как о единственно возможным. И даже тут ты может быть прав. Может быть, я ошибаюсь. Но то, что ты говоришь о том, что придут, что не бросят- подумай, неужели это действительно невозможно без обмена кровью? Неужели не хочется, если так можно выразиться, ходить без костылей, когда ноги не сломаны? Возможно, я идеализирую, и в среднем тупее полена, но мне было бы обидно знать, что тот же Майк закрывал меня от драной Жабы только потому, что узы не давали ему сделать иначе. Что Эш не боится моих касаний, потому что узы. Что Энди укрывался от своего страха, заворачиваясь в мое вскрытое тело только потому, что у меня тоже узы. В этом мире достаточно дрянных вещей, он не так хорош, как хотелось бы. В нем дочерта вранья и фальши, но вот сейчас, я точно знаю, я не вру себе. В том, что чувствую, в том, что делаю. И если я запихиваю кого то себе под броню- это делаю именно я, а не меня толкает чужая кровь. И если Майк лезет вытаскивать меня из задницы у лепрекона, то я точно знаю, что это Майк, а не моя кровь в нем. Это что то настоящее.
Гленн перевела дух, вернее- набрала воздуха побольше, чтобы продолжить этот, с позволения сказать, спор об идеологии. Аргументов ей мучительно не хватало, равно как и навыка оформлять смутные мысли в слова, но она старалась. Даже не столько убедить, сколько понятно и верно донести свою мысль.
- Ты говоришь о долге и войне. Но, почему это именно твои долг и война? Ты лично, именно сам решил вступить в ту войну, о которой говоришь, ты этого хотел, ты выбирал сторону?
Последние вопросы были именно вопросами, совршенно не риторическими. Парадоксальным образом, Гленн было именно что важно знать ответы, а не задействовать вопрос как инструмент убеждения и игры в слова.
- Да, я решил сам, - он кивнул. - И нет, путь не единственный, но исторически он оказался самым удобным костылем. И еще. Вот скажи, как так. Позавчера я убивал тебя. Вчера вы меня пытали. А сегодня ты полагаешь, что это все можно забыть, стереть по приказу вашего вожака? Это и есть ваша семья? Забыть о том, что было вчера, из-за одного слова Леона?
- С чего ты взял? Нет, я все еще помню, что ты больно дерешься, и не жду, что сломя голову побежишь кидаться в мои объятия, ты ж вроде психически нормальный. К всепрощению я тут не взываю. Но ты спросил, что такое тут у нас за семейство, и я отвечаю тебе, так как это вижу. Как чувствую.
Вопрос явно был с подвохом, и на него вероятно, требовался правильный ответ, но именно что правильного Гленн не сочинила, потому решила действовать напролом. То есть говорить тупо правду, в том виде, в котором ее сама воспринимала.
- Но, обстоятельства изменились, ты принес Леону присягу, я предполагаю, что ты знал, что делал и врядли ты это делал ради того, чтобы тут же все откатить на исходную. Когда ты меня убивал, там был вполне понятный повод это делать, мне не понравилось, но я не обижаюсь. Но и повода для агрессии с моей стороны пока нового нет, а старый закрылся. Что не значит, что не реши ты завтра убить одного из нас, я не буду пытаться помешать тому тем способом, которым смогу на тот момент. Предельно простая логика, так то.
- Да, логика... - шабашит снова лег, резко потеряв интерес к разговору. - Я бы назвал эту логику Доминированием. Но пока еще не уверен.
- И некисло бы ошибся. На доминировании далеко не уехать, это фиговый костыль.
С как следует придушенным удоволетворением от собственной правоты произнесла цимисх. Шабашит ошибся, и это странно грело.
Он снова улыбнулся. Слегка печально.
- Вы слепо идете за Ласомброй. Разумеется, вы не будете считать, что он вами вертит, это слишком унизительно. Но Сторожа природные правители.
- Сильный вывод на основании пары ночей. Хотя, я не вижу ничего унизительного в следовании за вожаком, которого однажды этим вожаком почуял.
Цимисх опять пожала плечами, завозившись чтобы усесться на полу удобнее. Разговор выходил странный.
- Но все же, скажи, почему ты решил быть среди нас? Ты не выглядишь тем, кому для этого достаточно крючьев в теле.
Не то чтобы цимисх была подозрительна, но... Но сходство с сукой волкодава, которой вроде ка кдали команду "свои" , но запах незнаком таки прослеживалось четко.
- Затем, что Леон указал на свое вхождение в ряды Шабаша. Более того, в ряды привилегированной организации, которой Шабаш обязан подчиняться. Возможно, я неправ и он меня обманул. Возможно, - он потер лоб, аккуратно обходя пальцами глаз. - Но я вижу действия, и они соответствуют моим представлениям о должном. А у тебя есть рекомендации от каинита, имеющего неофициальный статус значительно выше моего.
- Рекомендации у меня? Так и подмывает спросить, какие именно...
Цимисх негромко фыркнула, на грани легкого такого смешка, попутно отмечая, как именно салюбри потирает лоб и складывая это в пока еще крайне скудную "капилку наблюдений". Нет, все же жеаль, что хорошего повода залапать его за глаз нету, ну да ладно. Не последняя ночь, будем полагать.
- Спасибо за ответ. И за то, что не послал с порога лесом-полем. Эта беседа была ну... интересной, так скажем. Ты приятный собеседник... когдад не пытаешься наделать в ком то лишних дырок.
Гленн усмехнулась, чуть поврачивая голову и ладонью проводя по своему же загривку. Медленным таким, тягучим как гудрон, движением "поправляя шкурку". На деле же маскируя некое плохо осознаваемое чувство, рожденное подозрением, что все ее "спасибы" вот этому вот трехглазому сто лет в обед не сдались.
- Теперь я пойду, пожалуй. Семья дело хлопотное, вечно кто коленку обдерет, кто еще чего. Пусть эта ночь не будет хуже, чем другие.
И, в соотвтествии со своими словами, цимисх засобиралась на выход. На словах о семейных хлопотах, которые были скорее ни к чему не обязывающим, добродушным ворчанием, в ней привычно шевельнулась та, другая сторона. Прочно межующая ее от людей-смертных, хотя, казалось бы, должно было наоборот. Тварь моргнула, спокойно и внимательно глядя с изнанки черепа. Она сторожилась незнакомца, этого опасного, хоть и раненого хищника, который теперь тут. Она обнюхала его, с расстояния, запомнила его. Теперь следовало уходить. Ее ждали в другом месте, а здесь- нет. Этот не хотел быть одним из ее щенков. Не хотел достаточно, чтобы не пытаться. Пока не пытаться.
Он снова заворчал, укладываясь поудобнее. В его ворчании не было враждебности, только усталость боли и беспомощности.
На ворчание, конечно, цимисх сделала стойку. То есть конечно нет, с места не сорвалась, и не побежала гладить страдающего по квадратной голове, но... Но это не значит, что видения чего то подобного у нее в голове не возникло, и не возникло желания это сделать. Большая Тварь не видела ничего плохого в убийстве, ради пищи, ради защиты... Но смысла страданий ради страданий не понимала. Это было слишком сложно. И вот сейчас Твари хотелось безыдейно и просто облизать больного, сделать что то, чтобы ему было не так плохо, донести мысль, что он тоже может быть не один против них всех, что в уютной темноте логова он может найти утешение, если согласится... Но, это все еще был чужак, и это был опасный, незнакомый чужак. Да и чем именно она ему сейчас поможет? Сложное, очень сложное противоречие. И это противоречие вполне можно было считать в моторике сбившейся с шага человеческой оболочки, в том, настолько выпирает из нее тяжеловесная пластика зверя, как тянет она верхним чутьем воздух. Но нет, не сегодня. Не сейчас. Прикоснуться к раненому, тем не менее, хотелось почти физически. Но- не сегодня. Потому с неоднозначным вздохом огроченной овчарки, она все же ушла. Ну как ушла- уковыляла, опираясь на гуля.

@темы: Депо, 29 апреля, Гленн, Иштван, 1927 год