Ночь, в которой сгорает всё.
Дата и место неизвестны
Тадеуш остался один. В темноте пропахшей его же кровью лаборатории, когда-то бывшей уютным домом. Теперь в нем были чужие люди или просто холодная пустота. А в душе бесновался голодный Зверь.
Вот так и начинается Зима.
Перед глазами вставали картины, мелькали яркие краски осеннего леса и темные, запорошенные пылью коридоры родной Капеллы.
- Ну что, ты опять занимаешься всякой ерундой? - великолепный Тэйн закружил его в воздухе и вдруг начал выцветать, стареть, вырождаться. Пропадал блеск волос. На благородном лице появились морщины, обрюзглость, глаза потеряли живость, обретя маслянистость. И он заговорил отвратительно знакомым насмешливым голосом пана Соломонстра. - И вы таки снова забыли о своем деле! Прекращайте мечтать, мистер Бродски, это дурно сказывается на результатах.
И цветок выпадает из рук, выдавая его с головой...
"Это не ерунда" - хотел возразить Тадеуш, но изо рта не вылетало ни звука, как бывает во сне. Хотел нагнуться, подхватить цветок, не дать разбиться, он мог такое когда-то, в другом сне - но тело не слушалось.
Он стоял и смотрел, как разбивается на осколки то, что казалось сейчас смыслом жизни, и понимал, что все его надежды, все мечты и стремления бесполезны. И действия бесполезны, всем им суждено окончиться ничем, разбиться о насмешливый голос. И на смену боли и горечи приходили пустота и равнодушие. Ничего нельзя изменить. Ничего нельзя сделать.
Ничего. Ничего нет. Голые костяки деревьев опустили ветви, не в силах вскинуть их даже в мольбе. Он шел по серому, промозглому лесу... нет, парку. Строго расчерченному под циркуль и линейку французскому парку, где так любят спать клошары. Некогда нарядные листья скукожились, утонув в вязкой грязи. Солнце не смотрело больше на этот мир.
Пусто.
Ты ведь всегда хотел быть один?
Рыжий проблеск привлек внимание. Потом черный. Вспышка захлебывающегося, но знакомого смеха. Ржание взбешенной лошади.
Один. Да, он хотел быть один. В безопасности. Потому что он был слишком слаб для того, чтобы защитить себя и то, что было ему дорого. Чтобы от души, с оттяжкой всмазать кулаком по этим гнусным харям. Чтобы защитить себя и тех, кто ему дорог, от всех этих трусливых недоумков. Чтобы сбежать в свою воображаемую страну, закрыться у себя дома, взять дробовик и до последнего патрона защищать свое право быть собой. Чтобы общаться только с теми, кто был ему на самом деле близок и приятен. Чтобы самому выбирать, куда и с кем идти, а не быть собакой в ошейнике, которую тащат за поводок туда, куда хочет хозяин.
Но собака может хотя бы кусаться, а он? Он лишен даже этой привилегии. Сам, своими руками, он оба раза привел себя к текущему бедственному положению. И выхода не было. Пан Соломонстр и Джуд-Алекс, оба они были масками - хорошей и плохой - одного безликого молоха, последовательно уничтожавшего все, что было ему дорого. Растаптывающего, унижающего, пытающегося расплавить его и вылить в свою форму, чтобы получить на выходе хорошего, удобного, послушного раба. У которого не будет ничего кроме того, что угодно его господину. Ни чувств, ни грез, ни даже собственного мнения по поводу того светлого будущего, куда его так старательно гонят пинками.
Услышав смех, он только раздраженно скривился. Конечно, это Тэйн. Тэйн и его новые лучшие друзья. Пусть катится к ним и вместе с ними - куда пожелает, хоть в ад. Эта лошадь сдохла и пора слезть с нее и пойти поискать чего получше.
Или нет... это был Алекс. Алекс, а не Тэйн, сначала связался с подлецом и мудаком, потом притащил его в дом - их общий дом, позволил едва ли не убить, да еще и наглаживал довольно. Тэйн бы так не сделал. Он тоже был мудаком - но не таким, как Алекс. Приняв решение, Тадеуш пошел на смех.
Бой уже был окончен. Тэйн был стар. Тэйн был отвратительно уродлив. Тэйн был искажен. Также, как и все вокруг. Он умирал, как тонущие в лужах листья. Седые волосы расплескались в грязи.
Добей.
Тэйн открыл глаза. Единственное, что еще оставалось в нем живым.
Он бросился к Тэйну, чувствуя, как из горла поднимается то ли стон, то ли вой. Опустился перед ним на колени, чувствуя, как погружается в такие глубины отчаяния, в которых еще не был.
Тэйн умирает. Значит все было бессмысленным и напрасным - и попытки понять, что происходи с грезой, и его поиски того, что могло бы отсрочить растворение их обоих.
Он не сумел. Оказался слишком глуп и слаб. Потерял бдительность и повелся на уловку искуснейших манипуляторов тремеров. Упустил момент, когда было еще можно что-то изменить, когда сила Грезу еще пела в нем. А теперь - что он может теперь? Выцветший, искалеченный, забывший все, что когда то было так дорого? Что они могут кроме того, чтобы лечь и умереть рядом?
Он баюкал на руках седую голову и смотрел вникуда, терзаемый демоном отчаянья.
Добей.
Эта мысль билась в голове. Если все напрасно, зачем страдать дальше? Добей его и себя. Это просто.
Просто лечь в снег и закрыть глаза... И со временем станет теплее.
Тадеуш хотел жить. Несмотря ни на что хотел. К тому же что-то в нем противилось тому, чтобы сдаться вот так сразу, без борьбы. Нет, пока он жив - пока они оба живы - он не перестанет пытаться. Это не может быть бесполезно, просто не может. Даже если станет только хуже, как было до сих пор - это будет движение, путь, поиск. Все лучше, чем неподвижность в этом отвратительном месте.
Подняв Тэйна на руки, он острожно прижал его к себе и понес вникуда, шепча, что все будет хорошо, что осталось потерпеть немного - и он что-нибудь придумает, обязательно что-нибудь придумает. И старался давать в сосзнании горькую мысль о том, что все это бесполезно.
Может быть. Листья хрустели под ногами, продернувшись инеем.
Все меняется.
Во всех мирах, во все времена нет ничего неизменного. Простая, набившая оскомину философия, которая оставалась единственным, что неизменно. Все можно изменить, переплавить.
Где твой огонь, Энгус аэп Дугал?
Огонь? Да, конечно же, огонь. На границе сознания промелькнула мысль, что не все тут чисто, не все настоящее, но он отмел ее как несущественную.
Огонь, да. Он может теперь хотя-бы попытаться. Его хорошо научили этому в Мире Осени. Проигрыш в стратегии дал небольшой выигрыш в тактике. Если не согреться, то хотя бы сделать хоть что-то, внести нотку диссонанса в осточертевший ему промозглый порядок.
Спалить этот мир? А почему нет?
Только одна мысль привела его в чувство. Мысль о живых деревьях. Которые не виноваты в его проблемах, и вообще ни в чем не виноваты. Они уснули до весны, которая будет, обязательно будет, даже если две глупые бабочки до нее не доживут.
Тяжело привалившись к ближайшему дереву, он перехватил Тэйна поудобнее и уставился на кору, отковырял кусочек, стремясь подтвердить или опровергнуть свои предположения.
Кора. Промокшая, холодная кора, под которой обнаружилась розоватая древесина.
Лес был живым - и это давало надежду, что все не напрасно. Наступит новая весна, взлетят новые бабочки, и, может быть, шанс встретить эту весну будет и у них с Тэйном. Все, что им надо - построить убежише. Шалаш и костер, чтобы согреться, наполнить свой дом теплом и попытаться пережить зиму.
Осторожно положив Тэйна на наиболее сухое место, он принялся за работу.
Было мокро. В основном поваленные ветви оказывались гнилыми и полными отвратительного вида насекомых. Но невдалеке нашлась ель. Она была огромна, полог темно-зеленых иголок свисал до самой земли. Она выглядела бы темной и зловещей в ярком, наполненном светом, лесу, но здесь эта ель смотрелась олицетворением упрямой и грозной Жизни, которая не собиралась сдаваться просто так.
Она изменилась и приспособилась.
Вспомнив некстати, что ель - дерево мертвых, он осторожно перенес Тэйна внутрь. Руками ощупал землю под ветвями, выбросил наружу напитавшийся водой мох и шишки - они пригодятся позже, если удастся их высушуть. Не колеблясь - Тэйн важнее- наломал еловых лап, соорудил внутри некое подобие настила. Раздевшись до белья, как мог укутал Тэйна в свою одежду - чтобы было теплее. И только потом выполз наружу, в поисках растопки. Гнилые ветви должны гореть, даже такие влажные.
Собрав их в некое подобие шалашика, он положил внутрь разорванное на полосы белье, наклонил над ним ладонь, и, сосредоточившись, позвал огонь по имени.
Огонь не отзывался долго. Мучительно долго. И в откликнувшемся потрескивании не было приязни.
Кто ты? Зачем ты зовешь, мертвец?
- Я живой, - возразил он. - И зову тебя, чтобы сделать это место тоже живым. Ярким. Теплым.
Ты мертв. Это место - ты сам.
- Я жив. Мертвые не двигаются, не думают и ничего не хотят.
И ты не хочешь.
- Хочу. Иначе не позвал бы тебя.
Чтобы я сделал всю работу за тебя? Чем ты готов заплатить за это, мертвец?
- Я не буду с тобой торговаться. Ты сделаешь это потому, что я так хочу.
Нет. Я не слушаю тех, кто не умеет платить.
- Хорошо. Что ты хочешь?
Чем ты готов расплатиться. И за что именно?
Он задумался, что важнее - согреть Тэйна или все вокруг. Думал долго, перебирая все за и против. Ответ лежал на поверхности, как бы не хотелось его признавать.
- Помоги мне устроить Весну, и проси, чего пожелаешь.
На присыпанную первым снегом землю ступила гибкая огненная ящерица. Язык пламенем метнулся из пасти, ощупывая и пробуя воздух.
- Ты не ответил. Это все не ответ. Ты пытался сначала приказывать мне, но сломался при первом же возражении. Значит, ты не правитель. Ты не готов принять решение и отказаться от чего-то. Значит, ты слаб. Ты не видишь цели и будущего, мечась из стороны в сторону и вцепляясь в умирающую любовь, которую сам же и убивал долгое время. Значит, ты мертв.
- Окей, я слабый не-правитель, который не видит цели и смысла, с недобитой любовью за плечами, - охотно согласился он с ящерицей. - Но именно поэтому я жив. Мертвые не делают ошибок, оно вообще ничего не делают. Им не к чему стремиться, нечего узнавать и хотеть. И потом, ты же пришел сюда.
- Да ты тоже ничего не делаешь. Я пришел, потому что я - погребальный костер.
- Что могу, то и делаю, - ситуация стала казаться ему абсурдной. - С тобой забыл посоветоваться. Как говорил мой наставник, любой огонь может стать смертельным, если не соблюдать технику безопасности, а если ее соблюдать превращается в полезный инструмент. Поэтому давай начнем вот с этой кучи дров.
- Встань на нее, - саламандра зашла внутрь полога.
- Это еще зачем?- рассеянно спросил он и пошел за ней. Ему вдруг стало интересно, насколько эффективно саламандра может высушить всю окружающую дрянь. Вообще насколько реально использование саламандры в делах плавильных, можно ли таким образом отливать каменные формы и будут ли они обладать интересными магическими свойствами. - Хотя можешь не отвечать. Но я не это не куплюсь. И сбавь пожалуйста пафос, а то скулы сводит, как от незрелой хурмы.
Мир вокруг вспыхнул. Нестерпимым всепоглощающим пламенем, сжигающим... все. И всех. Мир превращался в пепел, корчась в мареве последнего вздоха. Деревья рассыпались, и даже гниль горела ярче десяти тысяч солнц...
Дата и место неизвестны
Тадеуш остался один. В темноте пропахшей его же кровью лаборатории, когда-то бывшей уютным домом. Теперь в нем были чужие люди или просто холодная пустота. А в душе бесновался голодный Зверь.
Вот так и начинается Зима.
Перед глазами вставали картины, мелькали яркие краски осеннего леса и темные, запорошенные пылью коридоры родной Капеллы.
- Ну что, ты опять занимаешься всякой ерундой? - великолепный Тэйн закружил его в воздухе и вдруг начал выцветать, стареть, вырождаться. Пропадал блеск волос. На благородном лице появились морщины, обрюзглость, глаза потеряли живость, обретя маслянистость. И он заговорил отвратительно знакомым насмешливым голосом пана Соломонстра. - И вы таки снова забыли о своем деле! Прекращайте мечтать, мистер Бродски, это дурно сказывается на результатах.
И цветок выпадает из рук, выдавая его с головой...
"Это не ерунда" - хотел возразить Тадеуш, но изо рта не вылетало ни звука, как бывает во сне. Хотел нагнуться, подхватить цветок, не дать разбиться, он мог такое когда-то, в другом сне - но тело не слушалось.
Он стоял и смотрел, как разбивается на осколки то, что казалось сейчас смыслом жизни, и понимал, что все его надежды, все мечты и стремления бесполезны. И действия бесполезны, всем им суждено окончиться ничем, разбиться о насмешливый голос. И на смену боли и горечи приходили пустота и равнодушие. Ничего нельзя изменить. Ничего нельзя сделать.
Ничего. Ничего нет. Голые костяки деревьев опустили ветви, не в силах вскинуть их даже в мольбе. Он шел по серому, промозглому лесу... нет, парку. Строго расчерченному под циркуль и линейку французскому парку, где так любят спать клошары. Некогда нарядные листья скукожились, утонув в вязкой грязи. Солнце не смотрело больше на этот мир.
Пусто.
Ты ведь всегда хотел быть один?
Рыжий проблеск привлек внимание. Потом черный. Вспышка захлебывающегося, но знакомого смеха. Ржание взбешенной лошади.
Один. Да, он хотел быть один. В безопасности. Потому что он был слишком слаб для того, чтобы защитить себя и то, что было ему дорого. Чтобы от души, с оттяжкой всмазать кулаком по этим гнусным харям. Чтобы защитить себя и тех, кто ему дорог, от всех этих трусливых недоумков. Чтобы сбежать в свою воображаемую страну, закрыться у себя дома, взять дробовик и до последнего патрона защищать свое право быть собой. Чтобы общаться только с теми, кто был ему на самом деле близок и приятен. Чтобы самому выбирать, куда и с кем идти, а не быть собакой в ошейнике, которую тащат за поводок туда, куда хочет хозяин.
Но собака может хотя бы кусаться, а он? Он лишен даже этой привилегии. Сам, своими руками, он оба раза привел себя к текущему бедственному положению. И выхода не было. Пан Соломонстр и Джуд-Алекс, оба они были масками - хорошей и плохой - одного безликого молоха, последовательно уничтожавшего все, что было ему дорого. Растаптывающего, унижающего, пытающегося расплавить его и вылить в свою форму, чтобы получить на выходе хорошего, удобного, послушного раба. У которого не будет ничего кроме того, что угодно его господину. Ни чувств, ни грез, ни даже собственного мнения по поводу того светлого будущего, куда его так старательно гонят пинками.
Услышав смех, он только раздраженно скривился. Конечно, это Тэйн. Тэйн и его новые лучшие друзья. Пусть катится к ним и вместе с ними - куда пожелает, хоть в ад. Эта лошадь сдохла и пора слезть с нее и пойти поискать чего получше.
Или нет... это был Алекс. Алекс, а не Тэйн, сначала связался с подлецом и мудаком, потом притащил его в дом - их общий дом, позволил едва ли не убить, да еще и наглаживал довольно. Тэйн бы так не сделал. Он тоже был мудаком - но не таким, как Алекс. Приняв решение, Тадеуш пошел на смех.
Бой уже был окончен. Тэйн был стар. Тэйн был отвратительно уродлив. Тэйн был искажен. Также, как и все вокруг. Он умирал, как тонущие в лужах листья. Седые волосы расплескались в грязи.
Добей.
Тэйн открыл глаза. Единственное, что еще оставалось в нем живым.
Он бросился к Тэйну, чувствуя, как из горла поднимается то ли стон, то ли вой. Опустился перед ним на колени, чувствуя, как погружается в такие глубины отчаяния, в которых еще не был.
Тэйн умирает. Значит все было бессмысленным и напрасным - и попытки понять, что происходи с грезой, и его поиски того, что могло бы отсрочить растворение их обоих.
Он не сумел. Оказался слишком глуп и слаб. Потерял бдительность и повелся на уловку искуснейших манипуляторов тремеров. Упустил момент, когда было еще можно что-то изменить, когда сила Грезу еще пела в нем. А теперь - что он может теперь? Выцветший, искалеченный, забывший все, что когда то было так дорого? Что они могут кроме того, чтобы лечь и умереть рядом?
Он баюкал на руках седую голову и смотрел вникуда, терзаемый демоном отчаянья.
Добей.
Эта мысль билась в голове. Если все напрасно, зачем страдать дальше? Добей его и себя. Это просто.
Просто лечь в снег и закрыть глаза... И со временем станет теплее.
Тадеуш хотел жить. Несмотря ни на что хотел. К тому же что-то в нем противилось тому, чтобы сдаться вот так сразу, без борьбы. Нет, пока он жив - пока они оба живы - он не перестанет пытаться. Это не может быть бесполезно, просто не может. Даже если станет только хуже, как было до сих пор - это будет движение, путь, поиск. Все лучше, чем неподвижность в этом отвратительном месте.
Подняв Тэйна на руки, он острожно прижал его к себе и понес вникуда, шепча, что все будет хорошо, что осталось потерпеть немного - и он что-нибудь придумает, обязательно что-нибудь придумает. И старался давать в сосзнании горькую мысль о том, что все это бесполезно.
Может быть. Листья хрустели под ногами, продернувшись инеем.
Все меняется.
Во всех мирах, во все времена нет ничего неизменного. Простая, набившая оскомину философия, которая оставалась единственным, что неизменно. Все можно изменить, переплавить.
Где твой огонь, Энгус аэп Дугал?
Огонь? Да, конечно же, огонь. На границе сознания промелькнула мысль, что не все тут чисто, не все настоящее, но он отмел ее как несущественную.
Огонь, да. Он может теперь хотя-бы попытаться. Его хорошо научили этому в Мире Осени. Проигрыш в стратегии дал небольшой выигрыш в тактике. Если не согреться, то хотя бы сделать хоть что-то, внести нотку диссонанса в осточертевший ему промозглый порядок.
Спалить этот мир? А почему нет?
Только одна мысль привела его в чувство. Мысль о живых деревьях. Которые не виноваты в его проблемах, и вообще ни в чем не виноваты. Они уснули до весны, которая будет, обязательно будет, даже если две глупые бабочки до нее не доживут.
Тяжело привалившись к ближайшему дереву, он перехватил Тэйна поудобнее и уставился на кору, отковырял кусочек, стремясь подтвердить или опровергнуть свои предположения.
Кора. Промокшая, холодная кора, под которой обнаружилась розоватая древесина.
Лес был живым - и это давало надежду, что все не напрасно. Наступит новая весна, взлетят новые бабочки, и, может быть, шанс встретить эту весну будет и у них с Тэйном. Все, что им надо - построить убежише. Шалаш и костер, чтобы согреться, наполнить свой дом теплом и попытаться пережить зиму.
Осторожно положив Тэйна на наиболее сухое место, он принялся за работу.
Было мокро. В основном поваленные ветви оказывались гнилыми и полными отвратительного вида насекомых. Но невдалеке нашлась ель. Она была огромна, полог темно-зеленых иголок свисал до самой земли. Она выглядела бы темной и зловещей в ярком, наполненном светом, лесу, но здесь эта ель смотрелась олицетворением упрямой и грозной Жизни, которая не собиралась сдаваться просто так.
Она изменилась и приспособилась.
Вспомнив некстати, что ель - дерево мертвых, он осторожно перенес Тэйна внутрь. Руками ощупал землю под ветвями, выбросил наружу напитавшийся водой мох и шишки - они пригодятся позже, если удастся их высушуть. Не колеблясь - Тэйн важнее- наломал еловых лап, соорудил внутри некое подобие настила. Раздевшись до белья, как мог укутал Тэйна в свою одежду - чтобы было теплее. И только потом выполз наружу, в поисках растопки. Гнилые ветви должны гореть, даже такие влажные.
Собрав их в некое подобие шалашика, он положил внутрь разорванное на полосы белье, наклонил над ним ладонь, и, сосредоточившись, позвал огонь по имени.
Огонь не отзывался долго. Мучительно долго. И в откликнувшемся потрескивании не было приязни.
Кто ты? Зачем ты зовешь, мертвец?
- Я живой, - возразил он. - И зову тебя, чтобы сделать это место тоже живым. Ярким. Теплым.
Ты мертв. Это место - ты сам.
- Я жив. Мертвые не двигаются, не думают и ничего не хотят.
И ты не хочешь.
- Хочу. Иначе не позвал бы тебя.
Чтобы я сделал всю работу за тебя? Чем ты готов заплатить за это, мертвец?
- Я не буду с тобой торговаться. Ты сделаешь это потому, что я так хочу.
Нет. Я не слушаю тех, кто не умеет платить.
- Хорошо. Что ты хочешь?
Чем ты готов расплатиться. И за что именно?
Он задумался, что важнее - согреть Тэйна или все вокруг. Думал долго, перебирая все за и против. Ответ лежал на поверхности, как бы не хотелось его признавать.
- Помоги мне устроить Весну, и проси, чего пожелаешь.
На присыпанную первым снегом землю ступила гибкая огненная ящерица. Язык пламенем метнулся из пасти, ощупывая и пробуя воздух.
- Ты не ответил. Это все не ответ. Ты пытался сначала приказывать мне, но сломался при первом же возражении. Значит, ты не правитель. Ты не готов принять решение и отказаться от чего-то. Значит, ты слаб. Ты не видишь цели и будущего, мечась из стороны в сторону и вцепляясь в умирающую любовь, которую сам же и убивал долгое время. Значит, ты мертв.
- Окей, я слабый не-правитель, который не видит цели и смысла, с недобитой любовью за плечами, - охотно согласился он с ящерицей. - Но именно поэтому я жив. Мертвые не делают ошибок, оно вообще ничего не делают. Им не к чему стремиться, нечего узнавать и хотеть. И потом, ты же пришел сюда.
- Да ты тоже ничего не делаешь. Я пришел, потому что я - погребальный костер.
- Что могу, то и делаю, - ситуация стала казаться ему абсурдной. - С тобой забыл посоветоваться. Как говорил мой наставник, любой огонь может стать смертельным, если не соблюдать технику безопасности, а если ее соблюдать превращается в полезный инструмент. Поэтому давай начнем вот с этой кучи дров.
- Встань на нее, - саламандра зашла внутрь полога.
- Это еще зачем?- рассеянно спросил он и пошел за ней. Ему вдруг стало интересно, насколько эффективно саламандра может высушить всю окружающую дрянь. Вообще насколько реально использование саламандры в делах плавильных, можно ли таким образом отливать каменные формы и будут ли они обладать интересными магическими свойствами. - Хотя можешь не отвечать. Но я не это не куплюсь. И сбавь пожалуйста пафос, а то скулы сводит, как от незрелой хурмы.
Мир вокруг вспыхнул. Нестерпимым всепоглощающим пламенем, сжигающим... все. И всех. Мир превращался в пепел, корчась в мареве последнего вздоха. Деревья рассыпались, и даже гниль горела ярче десяти тысяч солнц...
@темы: Другие миры, Тадеуш