Ночь, в которой Алан всё же решается задать Альченцо весьма важный вопрос, но на самом деле отвлекает благородного Ласомбру от размышлений и ожидания
Новый Орлеан, 27 августа
Вой превратился в тихий скулёж, а потом и вовсе затих. Алан сидел, прикрыв глаза, вслушиваясь в хрупкую тишину вокзального отстойника. Нужно было встать. Встать, как бы ни было страшно это делать.
Он заставил себе рывком подняться. Повёл изодранной клыками ладонью, поморщился от боли и, спрятав ладони в карманы, пошёл вдоль поезда, ощущая плечом его молчаливое присутствие. Пошёл обратно, к последнему вагону.
Ему нужно было найти Альченцо.
Ласомбра был там же, где его оставили. В последнем вагоне, в темноте, полулежащий на диване.
Алан остановился в дверях, вглядываясь в окутывающую всё темноту. Обычную, почти не страшную. Почти.
А потом он коротко спросил:
- Почему енот?
- Просто так. Это ваш маскот и эмблема цирка, - тот не повернул головы.
- Леон никогда ничего не делает просто так. Значит - вы тоже.
- Интересная логика.
- «Интересная». Вы не сказали, что она… неправильная. Так почему? - Алан смотрел в темноту, но не туда, откуда раздавался голос Альченцо.
- Потому что это ваш маскот и эмблема цирка, - терпеливо повторил Ласомбра.
- Вы присылаете зеркало. Как… символ. И послание. Или ещё что-то. И просто так помещаете на него енота? - Алан помолчал. - Спроси это Леон, вы бы ему ответили, ну, тоже самое?
- Алан. Я сказал, почему именно енот. Леону да, то же самое. Или ты думаешь, я к нему добрее?
- Не думаю. Я знаю, что это не так.
Пауза. В вагоне царили тишина, такая же глубокая, непроницаемая, как и темнота. Темнота…
Алан сощурился, вглядываясь в неё, туда, где сидел Альченцо, пытаясь увидеть его.
Темнота. Тьма. И багровые сполохи в глубине, как костры, как огни в ждущем тебя доме...
Огонь… Алан, не моргая, сделал шаг вперёд, к этой расчерченной багровыми искрами тьме, и протянул к ней руку, отпуская дверь. Та тихо скрипнула за спиной, закрываясь, и Алан, зажмурившись, рывком отступил назад.
Из тьмы раздалось низкое угрожающее рычание.
Алан вжался лопатками в дверь, всё ещё зажмурившись, чтобы не смотреть - не смотреть! - в Тьму. Где было багровое пламя, до которого хотелось дойти. Которое звало и которого хотелось коснуться…
Он не имел права на это.
- Два часа. Каждый раз, делая шаг в неизвестность, ты запускаешь свои часы назад.
Два часа и две минуты. Секундная стрелка дёргается, чтобы вот-вот сдвинуться и побежать вперёд…
Алан сжался, словно пытаясь раствориться в двери. А потом спросил, резко, хрипло, всё ещё не открывая глаза:
- Почему вы… почему вы не убили меня? Так было бы проще - всем!
- Потому что считаю, что у Леона тоже должна быть друзья, и если есть шанс их не убивать, то стоит наверное это сделать. Убить не значит решить проблему, только отложить.
Это звучало странно. Алан открыл глаза, в первый раз с того момента, как начался разговор, посмотрев туда, откуда раздавался голос Альченцо. Посмотрев ему в глаза - недоверчиво, почти удивлённо.
- Мы…
«Ты называешь его другом». Вспомнилось раздражённое яхонтовское «влюблённый дебил. Алан снова зажмурился на мгновение. Это было не важно. Не. Важно.
Он проглотил остатки слов, помолчал - с секунду, две, а потом спросил:
- Что теперь? Леон… будет в ярости, когда увидит вас.
- Он наговорит много глупостей, - Ласомбра махнул рукой крупным металлическим перстнем на среднем пальце. Перстень напоминал коготь. - Это личная беседа.
- Его злость это не глупость, - Алан невольно вскинулся.
«Идиот. Леону не нужна защита. Тем более - твоя »
- А причем тут его злость? У него язык без костей, а не эмоции. В чем ты хочешь меня убедить?
- Ни в чём. Всё равно бы не смог. Я просто, ну… хотел убедиться, что вы никуда не ушли. И спросить про зеркало.
Алан снова ощутил злость. На себя. За своё бессилие, за свою глупость. Вот перед ним был Собрат, могущественный, знающий так много - любой другой на месте Алана вёл бы себя… умней. Начал бы какую-нибудь чёртову хитрую игру, в которой бы наверняка проиграл, но это выглядело бы хоть немного достойно.
- Каждый раз, шагая через порог, ты должен иметь точное понимание того, зачем ты это делаешь. Ты достиг всех своих целей сейчас?
- Да, - коротко отозвался Алан и повернулся к Альченцо спиной, взявшись за ручку двери, чтобы открыть её. А потом замер. И проговорил:
- Я думал, что… что раз я справился с Ней один раз, вчера, то смогу сделать это снова.
Напоминанием дёрнулась секундная стрелка. Горло снова перехватила ледяной хваткой злость.
«Какой же ты идиот»
Алан сжал зубы и рванул дверь, почти вываливаясь в коридор.
- Ты не справился с ней вчера, - донеслось из-за закрывающейся двери.
Ложащаяся на ладонь темнота, колкая, холодная и пушистая одновременно. Расступающееся в сторону серое марево, ощущение свободы… не позволившее ему заметить, как отступает, но не исчезает темнота.
«Гордый идиот»
Алан ничего не ответил Альченцо. Только ускорил шаг, почти пробежал по коридору до конца выгона и выскочил на подножку, щурясь на тусклые фонари вокзального отстойника. Потом он опустился на ступеньку и замер, давя вновь рвущийся изнутри вой.
Хватит. Наскулился.
Новый Орлеан, 27 августа
Вой превратился в тихий скулёж, а потом и вовсе затих. Алан сидел, прикрыв глаза, вслушиваясь в хрупкую тишину вокзального отстойника. Нужно было встать. Встать, как бы ни было страшно это делать.
Он заставил себе рывком подняться. Повёл изодранной клыками ладонью, поморщился от боли и, спрятав ладони в карманы, пошёл вдоль поезда, ощущая плечом его молчаливое присутствие. Пошёл обратно, к последнему вагону.
Ему нужно было найти Альченцо.
Ласомбра был там же, где его оставили. В последнем вагоне, в темноте, полулежащий на диване.
Алан остановился в дверях, вглядываясь в окутывающую всё темноту. Обычную, почти не страшную. Почти.
А потом он коротко спросил:
- Почему енот?
- Просто так. Это ваш маскот и эмблема цирка, - тот не повернул головы.
- Леон никогда ничего не делает просто так. Значит - вы тоже.
- Интересная логика.
- «Интересная». Вы не сказали, что она… неправильная. Так почему? - Алан смотрел в темноту, но не туда, откуда раздавался голос Альченцо.
- Потому что это ваш маскот и эмблема цирка, - терпеливо повторил Ласомбра.
- Вы присылаете зеркало. Как… символ. И послание. Или ещё что-то. И просто так помещаете на него енота? - Алан помолчал. - Спроси это Леон, вы бы ему ответили, ну, тоже самое?
- Алан. Я сказал, почему именно енот. Леону да, то же самое. Или ты думаешь, я к нему добрее?
- Не думаю. Я знаю, что это не так.
Пауза. В вагоне царили тишина, такая же глубокая, непроницаемая, как и темнота. Темнота…
Алан сощурился, вглядываясь в неё, туда, где сидел Альченцо, пытаясь увидеть его.
Темнота. Тьма. И багровые сполохи в глубине, как костры, как огни в ждущем тебя доме...
Огонь… Алан, не моргая, сделал шаг вперёд, к этой расчерченной багровыми искрами тьме, и протянул к ней руку, отпуская дверь. Та тихо скрипнула за спиной, закрываясь, и Алан, зажмурившись, рывком отступил назад.
Из тьмы раздалось низкое угрожающее рычание.
Алан вжался лопатками в дверь, всё ещё зажмурившись, чтобы не смотреть - не смотреть! - в Тьму. Где было багровое пламя, до которого хотелось дойти. Которое звало и которого хотелось коснуться…
Он не имел права на это.
- Два часа. Каждый раз, делая шаг в неизвестность, ты запускаешь свои часы назад.
Два часа и две минуты. Секундная стрелка дёргается, чтобы вот-вот сдвинуться и побежать вперёд…
Алан сжался, словно пытаясь раствориться в двери. А потом спросил, резко, хрипло, всё ещё не открывая глаза:
- Почему вы… почему вы не убили меня? Так было бы проще - всем!
- Потому что считаю, что у Леона тоже должна быть друзья, и если есть шанс их не убивать, то стоит наверное это сделать. Убить не значит решить проблему, только отложить.
Это звучало странно. Алан открыл глаза, в первый раз с того момента, как начался разговор, посмотрев туда, откуда раздавался голос Альченцо. Посмотрев ему в глаза - недоверчиво, почти удивлённо.
- Мы…
«Ты называешь его другом». Вспомнилось раздражённое яхонтовское «влюблённый дебил. Алан снова зажмурился на мгновение. Это было не важно. Не. Важно.
Он проглотил остатки слов, помолчал - с секунду, две, а потом спросил:
- Что теперь? Леон… будет в ярости, когда увидит вас.
- Он наговорит много глупостей, - Ласомбра махнул рукой крупным металлическим перстнем на среднем пальце. Перстень напоминал коготь. - Это личная беседа.
- Его злость это не глупость, - Алан невольно вскинулся.
«Идиот. Леону не нужна защита. Тем более - твоя »
- А причем тут его злость? У него язык без костей, а не эмоции. В чем ты хочешь меня убедить?
- Ни в чём. Всё равно бы не смог. Я просто, ну… хотел убедиться, что вы никуда не ушли. И спросить про зеркало.
Алан снова ощутил злость. На себя. За своё бессилие, за свою глупость. Вот перед ним был Собрат, могущественный, знающий так много - любой другой на месте Алана вёл бы себя… умней. Начал бы какую-нибудь чёртову хитрую игру, в которой бы наверняка проиграл, но это выглядело бы хоть немного достойно.
- Каждый раз, шагая через порог, ты должен иметь точное понимание того, зачем ты это делаешь. Ты достиг всех своих целей сейчас?
- Да, - коротко отозвался Алан и повернулся к Альченцо спиной, взявшись за ручку двери, чтобы открыть её. А потом замер. И проговорил:
- Я думал, что… что раз я справился с Ней один раз, вчера, то смогу сделать это снова.
Напоминанием дёрнулась секундная стрелка. Горло снова перехватила ледяной хваткой злость.
«Какой же ты идиот»
Алан сжал зубы и рванул дверь, почти вываливаясь в коридор.
- Ты не справился с ней вчера, - донеслось из-за закрывающейся двери.
Ложащаяся на ладонь темнота, колкая, холодная и пушистая одновременно. Расступающееся в сторону серое марево, ощущение свободы… не позволившее ему заметить, как отступает, но не исчезает темнота.
«Гордый идиот»
Алан ничего не ответил Альченцо. Только ускорил шаг, почти пробежал по коридору до конца выгона и выскочил на подножку, щурясь на тусклые фонари вокзального отстойника. Потом он опустился на ступеньку и замер, давя вновь рвущийся изнутри вой.
Хватит. Наскулился.
@темы: Алан, 27 августа, 1926 год, Альченцо