Ночь, в которой Леон кормит своего Тремера с рук, а енот с трудом протискивается в люк
Новый Орлеан, 27 августа
В вагоне было тихо, темно.
Алан забился в дальнее купе, забравшись с ногами в самый угол дивана и прикрыв глаза. Во рту всё ещё стоял привкус чужой крови. И Голод никуда не уходил.
Стрелки наручных часов отмерили два с половиной часа до рассвета. Алан знал, что не успеет выбраться за пределы города, поохотиться и вернуться. И ещё он знал: удержать на привязи голодного Зверя будет очень сложно.
А завтра… завтра будет ещё хуже.
- Хватит скулить, - Леон открыл дверь и остановился на пороге. - Алан, в чем, мать твою, дело?
Алан вскинул на него глаза. И, помедлив, отозвался, пытаясь не обращать внимания на защекотавший нос запах чужой крови - слабый, но всё же ощутимый.
- Не удержал Зверя. Такого больше не повторится, я… я же пообещал.
- Это я понял. Я не понял, почему. В чем твоя проблема с Алексом. В чем ЕГО проблема с тобой? В чем твоя проблема... вообще? Та, из-за которой ты чуть не сравнял с землей этот город, на который у меня, вообще-то, есть планы?
Алан едва заметно подался назад. «Я не хочу про это говорить. Не хочу. Пожалуйста. Не надо».
Но молчать, когда вопросы задавал Леон, он не мог.
- Моя проблема, она… - «в том, что твой Сир не убил меня, хотя должен был» - в моей ублюдочной самонадеянности. Я… я думал, что если смог выбраться из, ну… из фургона с тем осколком один раз, то смогу и второй.
Он невольно перевёл взгляд к раненой ладони Леона. Кровь. Алан с силой зажмурился.
- Моя проблема - в моей ублюдочной гордости. В том, что я… не задумываясь, открываю двери.
- А. Мирр и его покаяние. - Леон подошел и сел рядом. - С этой дверью я обосрался сильнее тебя. С самого начала. Впрочем, думать о том, что ты делаешь, в любом случае стоит начать, потому что... Виктор прав, я не могу все делать сам. Почему ты напал на Алекса? От голода?
Запах крови стал ближе. Алан чуть крепче обхватил колени руками, стиснул на мгновение зубы, ощущая, как сильней, чем обычно, выступают клыки.
- Да. - Враньё, беспомощное враньё. Алан никогда этого не умел. - И он… говорит то, чего не стоило говорить. Я разозлился. Прости за это. Такого действительно больше не повторится.
«Потому что я в полной мере осознал, что нельзя ничего никому… рассказывать»
- Алан. Он говорил мне про тебя, но я нихера так и не понял. И было бы лучше, если бы ты мне объяснил, что он имел в виду. - Леон повернул Тремера к себе, расцепил пальцы на коленях. Протянул разорванную Алексом руку. - Ешь.
Взгляд Алана замер на протянутой к нему руке - запах крови сводил с ума, застилал глаза, подталкивал между лопаток и шептал о том, каким наслаждением будет ощутить на языке этот единственно важный медный вкус.
Он знал, что значит кровь другого Собрата. Знал про силу, которой она обладает. И ещё знал, что не сможет оттолкнуть протянутую к нему руку.
- Эта херня… - он заставил себя заговорить, хрипло и тихо, - про которую сказал… Алекс. Это не… не причинит нам проблем. Обещаю.
Сдерживать себя он больше не мог. Подавшись вперёд, Алан поймал ладонь Леона в свои и лишь усилием воли удержался от того, чтобы не впиться в неё, но укусить как можно более аккуратно. Чтобы не было больно.
Леон чувствовал, как вытекает кровь и с ней - его сила. Чувствовал сдерживаемую изо всех сил Жажду Алана. Чувствовал непрятие обычно послушных Теней.
Чувствовал нити судьбы, натянутые здесь и сейчас, неуловимые и неподвластные ему, но все же реальные.
Чувствовал, как раскручивается вместе со всем миром его личное колесо.
Он протянул левую руку и погладил Алана по волосам.
Алан не вдрогнул под прикосновением.
Чужая кровь была на вкус, как темнота. Как холод Бездны. Как прикосновение тени. Как ночь, которую он увидел тогда, в Грезе, обернувшись через плечо.
Её хотелось пить вечно, но Алан заставил себя разжать клыки. Голод не ушёл, но теперь он мог продержаться эти предрассветные часы, и завтра - тоже смог бы удержать Зверя. Он осторожно зализал след от своего укуса, и лишь потом вскинул на Леона глаза.
Леон поморщился, заматывая руку.
- Яхонт, - позвал он громко. - Иди сюда, все равно подслушиваешь.
Алан моргнул. А потом рывком выпрямился, слизывая с губ последние капли чужой крови. Его взгляд метнулся к двери купе.
В люк на крыше заскреблись. Енот отодвинул крышку и пролез внутрь, встряхиваясь.
Леон смерил енота долгим взглядом. Хотелось спросить, как давно он тут сидит и о чем говорил с Мирром, но вероятность правдивого ответа стремилась к нулю.
- Сейчас я пойду в купе к Виктору, для тебя, Яхонт, мистеру Картеру. У меня сегодня еще куча дел, которые я уже не успеваю сделать. Ты проследишь, чтобы Алан пришел в себя и не отойдешь на него ни на шаг, пока я не разрешу. Ты будешь его мамочкой, не разрешишь ему больше устраивать апокалипсисы, и будешь спрашивать, поел ли он. Завтра вечером, Алан, пока я буду спать, ты вместе с Виктором займешься бумагами и деньгами. Вопросы?
- А ты не охуел? Это риторический, - енот махнул лапой. - Разберемся.
Алан слабо дёрнул уголками губ, пытаясь изобразить что-то, похожее на улыбку.
- Вопросов нет.
- На этот вагон навесьте самый большой замок и единственный ключ отдайте мне. А, да, притащи сюда зеркало и поставь где-нибудь, у меня есть пара идей. Но сюда больше никто не должен заходить, пусть заварят окна и запасные выходы. Никто. Кроме меня.
- Точно охуел, - енот споро слез по стене. - А звук?
Алан открыл было рот, чтобы задать вопрос - хотя бы один… но промолчал, проглотив все слова. И просто кивнул.
Леон раздраженно дернул рукой.
- Придумай что-нибудь со звуком, но я пока не собираюсь тут никого резать живьем. Достаточно приварить глухие ставни.
Енот промолчал.
Леон еще раз скептически посмотрел на обоих и вышел.
Алан проводил его долгим взглядом - он смотрел на дверь, даже когда та уже закрылась за Леоном. Потом моргнул и повернулся к Яхонту.
- Ты два раза сказал, что он… охуел. И он ничего не сделал. Кажется, вы, эмм… нравитесь друг-другу.
- Правильно. Я его еще с первого раза матом послал, а он не пошел. Он различает не слова, а... хмэээ... суть за словами.
- Я рад, - коротко отозвался Алан, не став пояснять, чему именно. Потом он сгрёб енота, взяв его на руки, и поднялся с дивана; пожалуй, просьбу Леона о том, что никто больше не должен входить в этот вагон, стоило исполнить прямо сейчас.
Енот переполз на плечо и загривок.
Алан выбрался из вагона и, отойдя от него на пару метров, остановился, в задумчивости глядя на тёмные провалы окон. Замок. Бронированные ставни. Зеркало. Проще было думать о каких-то… приземлённых вещах, чем о произошедшем этой ночью.
Проще, но трусливей.
- Яхонт. Я… я действительно причинял так много боли другим?
Енот только вздохнул.
- Я старался исправить, но я тоже не ангел. За тобой и боль, и счастье. Ты ускорял события самим собой, а потом убегал.
Плечи под енотом слегка дрогнули.
- Почему тогда никто не убил меня? Не остановил это. Всю эту боль.
- Не догнали. А те, кто был рядом с тобой, включая меня - мудаки. Да, со мной во главе. Когда мы вернулись в Грезу, я долго думал. Долго смотрел. Кхм, будь я менее циничен, покончил бы с собой.
Алан всё ещё смотрел на вагон. И слышал в своей голове голос Леона: «Хватит скулить».
- Яхонт? Клятва вассала сюзерену, она же не… это же не как в Японии, где самурай был обязан покончить с собой, если лишился или обесчестил своего господина. Только ответь, ну… честно. Это важно.
- Нет. Все сугубо индивидуально. Просто я мудак не меньше тебя. А теперь подбирай сопли и пошли уже сбрую твоему Ласару выбирать, а то он как-то вообще... небось и не кормлен.
Алан осторожно погладил енота по боку, кивнул и двинулся вдоль поезда.
- У нас нет денег, чтобы его… кормить. Пока нет. Мне нужно поговорить с господином Шмейерсоном об этом. Но - завтра, а то он и так, ну… не слишком здоров, чтобы выдерживать предрассветный разговор со мной, - он замолчал, скользя взглядом по длинному составу, тёмному на фоне тёмного неба.
«Надеюсь, если я ошибусь снова, рядом кто-то будет достаточно быстрый, чтобы это остановить. Раз и навсегда»
- Денег можно добыть. Ты собираешься искать сварщика или кто там будет двери-то заваривать? И сколько-то денег у тебя есть, бухгалтер?
- Эм-мм… - Алан сощурился, вспоминая ровные колонки цифр. Вздохнул. - Не знаю, что тут творилось, пока мы… отсутствовали. Деньги были, но большая часть в обороте. Я не успел заняться бумагами.
Он подошёл ближе к поезду, коснулся пальцами шероховатого, битого временем, ветром и пылью металла.
- Найти сварщика. Двух. Молчаливых и не задающих вопросы. Найти… много краски. Рыжей.
Енот молчал, грея теплым животом.
Алан снова легко коснулся меха на боку Яхонта. И пошёл дальше: до рассвета ещё оставалось время, и он мог успеть хотя бы заглянуть в бумаги. Может быть - даже перетащить это клятое зеркало в вагон.
Дрожит, готовая в любой момент сорваться в стремительный, несущий кровь и смерть бег, секундная стрелка, отмеряя два часа и две минуты.
Дрожи, стрелка, дрожи. Я не дам тебе двинуться. Не дам.
Новый Орлеан, 27 августа
В вагоне было тихо, темно.
Алан забился в дальнее купе, забравшись с ногами в самый угол дивана и прикрыв глаза. Во рту всё ещё стоял привкус чужой крови. И Голод никуда не уходил.
Стрелки наручных часов отмерили два с половиной часа до рассвета. Алан знал, что не успеет выбраться за пределы города, поохотиться и вернуться. И ещё он знал: удержать на привязи голодного Зверя будет очень сложно.
А завтра… завтра будет ещё хуже.
- Хватит скулить, - Леон открыл дверь и остановился на пороге. - Алан, в чем, мать твою, дело?
Алан вскинул на него глаза. И, помедлив, отозвался, пытаясь не обращать внимания на защекотавший нос запах чужой крови - слабый, но всё же ощутимый.
- Не удержал Зверя. Такого больше не повторится, я… я же пообещал.
- Это я понял. Я не понял, почему. В чем твоя проблема с Алексом. В чем ЕГО проблема с тобой? В чем твоя проблема... вообще? Та, из-за которой ты чуть не сравнял с землей этот город, на который у меня, вообще-то, есть планы?
Алан едва заметно подался назад. «Я не хочу про это говорить. Не хочу. Пожалуйста. Не надо».
Но молчать, когда вопросы задавал Леон, он не мог.
- Моя проблема, она… - «в том, что твой Сир не убил меня, хотя должен был» - в моей ублюдочной самонадеянности. Я… я думал, что если смог выбраться из, ну… из фургона с тем осколком один раз, то смогу и второй.
Он невольно перевёл взгляд к раненой ладони Леона. Кровь. Алан с силой зажмурился.
- Моя проблема - в моей ублюдочной гордости. В том, что я… не задумываясь, открываю двери.
- А. Мирр и его покаяние. - Леон подошел и сел рядом. - С этой дверью я обосрался сильнее тебя. С самого начала. Впрочем, думать о том, что ты делаешь, в любом случае стоит начать, потому что... Виктор прав, я не могу все делать сам. Почему ты напал на Алекса? От голода?
Запах крови стал ближе. Алан чуть крепче обхватил колени руками, стиснул на мгновение зубы, ощущая, как сильней, чем обычно, выступают клыки.
- Да. - Враньё, беспомощное враньё. Алан никогда этого не умел. - И он… говорит то, чего не стоило говорить. Я разозлился. Прости за это. Такого действительно больше не повторится.
«Потому что я в полной мере осознал, что нельзя ничего никому… рассказывать»
- Алан. Он говорил мне про тебя, но я нихера так и не понял. И было бы лучше, если бы ты мне объяснил, что он имел в виду. - Леон повернул Тремера к себе, расцепил пальцы на коленях. Протянул разорванную Алексом руку. - Ешь.
Взгляд Алана замер на протянутой к нему руке - запах крови сводил с ума, застилал глаза, подталкивал между лопаток и шептал о том, каким наслаждением будет ощутить на языке этот единственно важный медный вкус.
Он знал, что значит кровь другого Собрата. Знал про силу, которой она обладает. И ещё знал, что не сможет оттолкнуть протянутую к нему руку.
- Эта херня… - он заставил себя заговорить, хрипло и тихо, - про которую сказал… Алекс. Это не… не причинит нам проблем. Обещаю.
Сдерживать себя он больше не мог. Подавшись вперёд, Алан поймал ладонь Леона в свои и лишь усилием воли удержался от того, чтобы не впиться в неё, но укусить как можно более аккуратно. Чтобы не было больно.
Леон чувствовал, как вытекает кровь и с ней - его сила. Чувствовал сдерживаемую изо всех сил Жажду Алана. Чувствовал непрятие обычно послушных Теней.
Чувствовал нити судьбы, натянутые здесь и сейчас, неуловимые и неподвластные ему, но все же реальные.
Чувствовал, как раскручивается вместе со всем миром его личное колесо.
Он протянул левую руку и погладил Алана по волосам.
Алан не вдрогнул под прикосновением.
Чужая кровь была на вкус, как темнота. Как холод Бездны. Как прикосновение тени. Как ночь, которую он увидел тогда, в Грезе, обернувшись через плечо.
Её хотелось пить вечно, но Алан заставил себя разжать клыки. Голод не ушёл, но теперь он мог продержаться эти предрассветные часы, и завтра - тоже смог бы удержать Зверя. Он осторожно зализал след от своего укуса, и лишь потом вскинул на Леона глаза.
Леон поморщился, заматывая руку.
- Яхонт, - позвал он громко. - Иди сюда, все равно подслушиваешь.
Алан моргнул. А потом рывком выпрямился, слизывая с губ последние капли чужой крови. Его взгляд метнулся к двери купе.
В люк на крыше заскреблись. Енот отодвинул крышку и пролез внутрь, встряхиваясь.
Леон смерил енота долгим взглядом. Хотелось спросить, как давно он тут сидит и о чем говорил с Мирром, но вероятность правдивого ответа стремилась к нулю.
- Сейчас я пойду в купе к Виктору, для тебя, Яхонт, мистеру Картеру. У меня сегодня еще куча дел, которые я уже не успеваю сделать. Ты проследишь, чтобы Алан пришел в себя и не отойдешь на него ни на шаг, пока я не разрешу. Ты будешь его мамочкой, не разрешишь ему больше устраивать апокалипсисы, и будешь спрашивать, поел ли он. Завтра вечером, Алан, пока я буду спать, ты вместе с Виктором займешься бумагами и деньгами. Вопросы?
- А ты не охуел? Это риторический, - енот махнул лапой. - Разберемся.
Алан слабо дёрнул уголками губ, пытаясь изобразить что-то, похожее на улыбку.
- Вопросов нет.
- На этот вагон навесьте самый большой замок и единственный ключ отдайте мне. А, да, притащи сюда зеркало и поставь где-нибудь, у меня есть пара идей. Но сюда больше никто не должен заходить, пусть заварят окна и запасные выходы. Никто. Кроме меня.
- Точно охуел, - енот споро слез по стене. - А звук?
Алан открыл было рот, чтобы задать вопрос - хотя бы один… но промолчал, проглотив все слова. И просто кивнул.
Леон раздраженно дернул рукой.
- Придумай что-нибудь со звуком, но я пока не собираюсь тут никого резать живьем. Достаточно приварить глухие ставни.
Енот промолчал.
Леон еще раз скептически посмотрел на обоих и вышел.
Алан проводил его долгим взглядом - он смотрел на дверь, даже когда та уже закрылась за Леоном. Потом моргнул и повернулся к Яхонту.
- Ты два раза сказал, что он… охуел. И он ничего не сделал. Кажется, вы, эмм… нравитесь друг-другу.
- Правильно. Я его еще с первого раза матом послал, а он не пошел. Он различает не слова, а... хмэээ... суть за словами.
- Я рад, - коротко отозвался Алан, не став пояснять, чему именно. Потом он сгрёб енота, взяв его на руки, и поднялся с дивана; пожалуй, просьбу Леона о том, что никто больше не должен входить в этот вагон, стоило исполнить прямо сейчас.
Енот переполз на плечо и загривок.
Алан выбрался из вагона и, отойдя от него на пару метров, остановился, в задумчивости глядя на тёмные провалы окон. Замок. Бронированные ставни. Зеркало. Проще было думать о каких-то… приземлённых вещах, чем о произошедшем этой ночью.
Проще, но трусливей.
- Яхонт. Я… я действительно причинял так много боли другим?
Енот только вздохнул.
- Я старался исправить, но я тоже не ангел. За тобой и боль, и счастье. Ты ускорял события самим собой, а потом убегал.
Плечи под енотом слегка дрогнули.
- Почему тогда никто не убил меня? Не остановил это. Всю эту боль.
- Не догнали. А те, кто был рядом с тобой, включая меня - мудаки. Да, со мной во главе. Когда мы вернулись в Грезу, я долго думал. Долго смотрел. Кхм, будь я менее циничен, покончил бы с собой.
Алан всё ещё смотрел на вагон. И слышал в своей голове голос Леона: «Хватит скулить».
- Яхонт? Клятва вассала сюзерену, она же не… это же не как в Японии, где самурай был обязан покончить с собой, если лишился или обесчестил своего господина. Только ответь, ну… честно. Это важно.
- Нет. Все сугубо индивидуально. Просто я мудак не меньше тебя. А теперь подбирай сопли и пошли уже сбрую твоему Ласару выбирать, а то он как-то вообще... небось и не кормлен.
Алан осторожно погладил енота по боку, кивнул и двинулся вдоль поезда.
- У нас нет денег, чтобы его… кормить. Пока нет. Мне нужно поговорить с господином Шмейерсоном об этом. Но - завтра, а то он и так, ну… не слишком здоров, чтобы выдерживать предрассветный разговор со мной, - он замолчал, скользя взглядом по длинному составу, тёмному на фоне тёмного неба.
«Надеюсь, если я ошибусь снова, рядом кто-то будет достаточно быстрый, чтобы это остановить. Раз и навсегда»
- Денег можно добыть. Ты собираешься искать сварщика или кто там будет двери-то заваривать? И сколько-то денег у тебя есть, бухгалтер?
- Эм-мм… - Алан сощурился, вспоминая ровные колонки цифр. Вздохнул. - Не знаю, что тут творилось, пока мы… отсутствовали. Деньги были, но большая часть в обороте. Я не успел заняться бумагами.
Он подошёл ближе к поезду, коснулся пальцами шероховатого, битого временем, ветром и пылью металла.
- Найти сварщика. Двух. Молчаливых и не задающих вопросы. Найти… много краски. Рыжей.
Енот молчал, грея теплым животом.
Алан снова легко коснулся меха на боку Яхонта. И пошёл дальше: до рассвета ещё оставалось время, и он мог успеть хотя бы заглянуть в бумаги. Может быть - даже перетащить это клятое зеркало в вагон.
Дрожит, готовая в любой момент сорваться в стремительный, несущий кровь и смерть бег, секундная стрелка, отмеряя два часа и две минуты.
Дрожи, стрелка, дрожи. Я не дам тебе двинуться. Не дам.
@темы: Алан, 27 августа, Яша (Яхонт), 1926 год, Леон