История, в которой месье Хизер встречается с Мадам, ещё не подозревая о том, как это перевернёт его жизнь
Париж, дата неизвестна
Париж, Париж... средоточие красоты и моды. Здесь когда-то искал счастье и волю Жан Вольжан и преследовал его в вечной погоне месье Жавер. Здесь веселился и дрался на шпагах мушкетер Ее Величества д`Артаньян. Здесь танцевала, сводя с ума, Эсмеральда...
Город был переполнен мечтами. Мечтами о прошлом и будущем, о романтике и любви. Здесь опера Гранье принимала ценителей истинного искусства.
Здесь выступала мадам Аньес Патель, прима и одна из величайших оперных певиц того времени. Нелюдимая и прекрасная, она появлялась только на сцене, никогда не участвуя в шумных сборищах. Ее даже не видели вне стен театра.
Он пел всегда. С самого раннего детства. Музыка, сплетенные в кружева звуки, казалась живой, струящейся рекой. Только протяни руку, дай волю голосу - и она примет тебя в свои теплые, яркие объятья, позволит раскрыться. Даст сил, напитает надеждой, позволит подняться после того как упал. Его всегда манили самые лучшие певцы - научиться, стать равным, превзойти. По этому он в тайной надежде узнать секреты мастерства пошел в оперу, надеясь словить столь прекрасную певицу. Надежда попасть к ней в ученики была вполне обоснована - его голос брал четыре октавы, он был зверски трудолюбив и чертовски целеустремлен. По этому он, в надежде все же словить столь неуловимую приму, ждал ее появления в одном и коридоров, ведущих к гримеркам.
- Вы кого-то ждете, месье? - обратился к нему невзрачный человек, похожий на работника сцены. Он был худ, стар и не слишком красив, но его глаза горели жизнью. Такие французы и в девяносто лет соблазняли и женились на молоденьких девушках, а потом праздновали свадьбу в компании тридцати друзей.
- Да, - он улыбнулся и продемонстрировал довольно дорогой букет из свежих роз цвета темного вина. - Несравненную Мадам Патель. Ее ярчайший талант столь сильно покорил мою душу, что я позволил себе дерзость проникнуть в святая святых, чтобы принести ей в знак восхищения столь скромный букет и высказать свои чувства лично.
Француз улыбнулся шире.
- О, я могу это устроить, месье. За совсем небольшую, буквально символическую плату... Видите ли, Мадам очень придирчива и капризна, она устала от поклонников, и вам придется доказать, что вы достойны ее внимания.
- Несомненно, вкусы Мадам безупречны, - он протянул простой конверт из тисненой бумаги с достойным вознаграждением. Все таки он знал эту сферу изнутри, пусть и не так глубоко, как хотел бы, - По этому ее время не будет истрачено на то, что недостойно ее взгляда и слуха.
- И что мне доложить Мадам? - конверт был принят и упрятан в глубины костюма.
- Что аудиенции смиренно жаждет месье Хизер: ее самый верный поклонник, желающий принести в дар нечто уникальное, - он мягко улыбнулся, выжидающе глядя на француза.
Тот поклонился и у удалился, скрывшись к тени коридоров. Вернулся через двадцать минут.
- Месье Хизер, Мадам согласна принять вас. Пройдемте.
Они шли недолго, но куда-то в глубины здания и даже, кажется, вниз. Оставив месье перед изящной. отделанной перламутром дверью, француз еще раз поклонился и ушел.
Он постучал осторожно, словно боясь потревожить ту, что скрывалась за столь утонченной преградой. Чувство предвкушения и легкого ажиотажа билось в груди мотыльком.
- Мадам Патель, - он толкнул дверь и вошел внутрь.
Роскошно, но небрежно отделанный будуар встретил его запахами цветов. Свет был приглушен, а на постели лежал... труп мадам Патель.
Сказать, что он был ошарашен - ничего не сказать. "Месье Хизер" недоверчиво шагнул внутрь будуара, справедливо надеясь, что это всего лишь грим. Артисты иногда питали излишнюю любовь к пафосу и перегибали палку с экспрессией, но что-то внутри говорило... нет, даже кричало, чтобы он уходил. Что это не искусная игра несравненной Мадам Патель, а действительно ее труп. И хотя бы во имя соблюдения Закона, он обязан выйти и сообщить о своей столь печальной находке. И в то же время он бы выглядел крайне глупым, раз купился бы на уловку, пусть и не имеющую изъяна. Еще пара шагов и он остановился на середине пути от дверей к ложу.
- Мадам Патель, ваше искусство непревзойденно, - голос не дрогнул, но тело напряглось. Он готов был как двинуться вперед, так и броситься назад. - Мне сказали, что вы головы принять меня.
Он поклонился, надеясь на реакцию певицы - смех, насмешку, что угодно.
Она действительно шевельнулась. Плавным движением поправила волосы, слегка улыбнувшись. Бледность никуда не ушла, и грация Мадам была какой-то неестественной, как будто она не была человеком.
- Благодарю вас... месье Хизер, - сказала она своим мягким, прекрасно поставленным голосом. - Вы хотели чего-то?
- Ваша игра столь прекрасна, что я на мгновение не усомнился в том, что вижу, - он улыбнулся, но ощущение опасности никуда не делось. Что-то было не так, и он никак не мог понять, что же его так настораживает. - Я бы хотел принести свое искреннее восхищение вашим талантом и великолепным голосом. И желал бы стать учеником столь великой примы. Мой голос не оставит вас равнодушной, Мадам Патель.
Стоило поднести ей букет, который он все еще держал в руках. Но что-то не пускало, заставляя струйки холода бежать по позвоночнику. И это был не страх опозориться или получить отказ.
- Моим учеником, - она плавно приподнялась и крутанула кистью, повернувшись в профиль. Теперь она была похожа на Данаю, рассматривающую свои изящные пальцы. - Спой мне.
- Как будет угодно Мадам.
Он поклонился. Партии из новомодной оперы Джакомо Пуччини были им выбраны заранее. Если уж покорять сердце Примы, то делать это нужно красиво, с размахом, демонстрируя веси диапазон. По этому его голос, созданный годами тренировок и обточенный усердием, взмывал к потолку будуара то баритоном, то переключался на тенор, то брал совершенно несвойственные партии контральто. Он знал, что мог преподнести в качестве доказательства своего права обучаться у Лучшей. На последней ноте, он подошел к Мадам Патель и встал на одно колено, преподнося ей букет так, словно тот был не из темных роз, а из рубинов редчайшей чистоты.
От нее исходило странное ощущение. Как будто запах цветов перемешался с запахом земли. Могильной земли. Она одним движением оказалась рядом, встав на колени и положив на щеки и шею певца неожиданно холодные ладони.
- Ты будешь моим учеником, Хизер, - проговорила она. От ее дыхания шел тот же запах земли, а во рту мелькнули острые, слишком длинные для человека клыки.
Люди, живые люди, не бывают такими холодными. Чувство страха оформилось и он понял, что возможно именно сейчас совершил самую большую ошибку в жизни. Мадам Патель вряд ли была живым человеком. "Самонадеянный кретин".
Он дернулся, пытаясь отшатнуться от певицы, но замер, понимая что не должен выпустить это из будуара. Кто бы она ни была, но искусство должно дарить чистые эмоции, а не запах могилы и смертельный холод. Что-то метнулось внутри, сминая страх, вскидывая голову и яростно улыбаясь в опасности в лицо.
- Кто ты и почему заняла место Примы? - тело рванулось назад, чтобы получить возможность для маневра.
Она держала крепко. Очень крепко для такой слабой на вид женщины.
- Также, как и все, - певица прижалась холодной грудью к горячему телу мужчины, ощущая бешеное биение его сердца. - Я слышу Мелодию, которую играет сам Господь.
- Разве может слышать Его игру та, что мертва? - голос не дрогнул, хотя он все еще пытался вырваться из объятий, пахнущих могилой. Мимолетное ощущение скользнуло по краю сознания и кануло в Лету. Словно не хватало двух клинков в ладонях. Словно он знал, что надо делать, но не помнил как и почему. Но готов был остаться лежать тут, на плитах будуара, но не дать этому выйти отсюда в этом подобии жизни. - Отпусти меня, мертвец!
Голос стал жестким и резким, превращая слова в команды.
Она рассмеялась хриплым смехом гиены. Безумным и лишенным веселья.
- Ты поймешь и услышишь. Ты ведь хотел стать моим учеником, Хизер, - ее губы, холодные и мягкие, коснулись шеи, бьющейся нитки артерии. - Навсегда.
Он рванул изо всех сил, пытаясь уйти от холодных объятий и мертвых губ. Разорвать контакт, уйти в сторону, найти оружие. Он сжал зубы и уперся обоими руками ей в грудь.
- Я хотел быть учеником Примы. Живой и талантливой. А не тебя, чудовище!
- Какое уничижение моему таланту, которому ты тут распинался, продажная маленькая тварь, - она как будто играла. Ее голос теперь доносился отовсюду, заполняя будуар, голову и саму душу.
- Твой ли голос звучал со сцены, мертвец? - он оскалился, все так же смотря на нее. Голос, идущий из разных углов, заполнял помещение, сбивал с толку, но не он был его целью.
- Конечно, - ее ногти раздирали одежду на спине в порыве мертвой страсти. - Голоса мертвых всегда чище и сильнее, чем голоса живого, ведь поет самая их суть, а не тело.
Она подалась вперед, подминая мужчину под себя и вцепившись длинными острыми клыками ему в шею.
- Мертвые не дышат! - он яростно пытался вырваться из совершенно не женских объятий. Отчаянно пытался вырваться, не дать себя укусить. - Тебе нечем петь!
Он ударил раскрытой ладонью ей в бок, пытаясь сбить с себя, откинув ее голову в сторону от своей шеи.
Она рассмеялась и выдохнула, пощекотав холодом шею. Гибкая, сильная, она не выпускала горячее тело, раз за разом возвращаясь к попыткам укусить.
Пока ей это наконец не удалось.
Он вскрикнул, все еще пытаясь вырваться, не желая верить в то, что ей все же удалось вонзить в него клыки. Сознание заволокло туманом, но он сопротивлялся до последнего, пока свет не померк окончательно.
Париж, дата неизвестна
Париж, Париж... средоточие красоты и моды. Здесь когда-то искал счастье и волю Жан Вольжан и преследовал его в вечной погоне месье Жавер. Здесь веселился и дрался на шпагах мушкетер Ее Величества д`Артаньян. Здесь танцевала, сводя с ума, Эсмеральда...
Город был переполнен мечтами. Мечтами о прошлом и будущем, о романтике и любви. Здесь опера Гранье принимала ценителей истинного искусства.
Здесь выступала мадам Аньес Патель, прима и одна из величайших оперных певиц того времени. Нелюдимая и прекрасная, она появлялась только на сцене, никогда не участвуя в шумных сборищах. Ее даже не видели вне стен театра.
Он пел всегда. С самого раннего детства. Музыка, сплетенные в кружева звуки, казалась живой, струящейся рекой. Только протяни руку, дай волю голосу - и она примет тебя в свои теплые, яркие объятья, позволит раскрыться. Даст сил, напитает надеждой, позволит подняться после того как упал. Его всегда манили самые лучшие певцы - научиться, стать равным, превзойти. По этому он в тайной надежде узнать секреты мастерства пошел в оперу, надеясь словить столь прекрасную певицу. Надежда попасть к ней в ученики была вполне обоснована - его голос брал четыре октавы, он был зверски трудолюбив и чертовски целеустремлен. По этому он, в надежде все же словить столь неуловимую приму, ждал ее появления в одном и коридоров, ведущих к гримеркам.
- Вы кого-то ждете, месье? - обратился к нему невзрачный человек, похожий на работника сцены. Он был худ, стар и не слишком красив, но его глаза горели жизнью. Такие французы и в девяносто лет соблазняли и женились на молоденьких девушках, а потом праздновали свадьбу в компании тридцати друзей.
- Да, - он улыбнулся и продемонстрировал довольно дорогой букет из свежих роз цвета темного вина. - Несравненную Мадам Патель. Ее ярчайший талант столь сильно покорил мою душу, что я позволил себе дерзость проникнуть в святая святых, чтобы принести ей в знак восхищения столь скромный букет и высказать свои чувства лично.
Француз улыбнулся шире.
- О, я могу это устроить, месье. За совсем небольшую, буквально символическую плату... Видите ли, Мадам очень придирчива и капризна, она устала от поклонников, и вам придется доказать, что вы достойны ее внимания.
- Несомненно, вкусы Мадам безупречны, - он протянул простой конверт из тисненой бумаги с достойным вознаграждением. Все таки он знал эту сферу изнутри, пусть и не так глубоко, как хотел бы, - По этому ее время не будет истрачено на то, что недостойно ее взгляда и слуха.
- И что мне доложить Мадам? - конверт был принят и упрятан в глубины костюма.
- Что аудиенции смиренно жаждет месье Хизер: ее самый верный поклонник, желающий принести в дар нечто уникальное, - он мягко улыбнулся, выжидающе глядя на француза.
Тот поклонился и у удалился, скрывшись к тени коридоров. Вернулся через двадцать минут.
- Месье Хизер, Мадам согласна принять вас. Пройдемте.
Они шли недолго, но куда-то в глубины здания и даже, кажется, вниз. Оставив месье перед изящной. отделанной перламутром дверью, француз еще раз поклонился и ушел.
Он постучал осторожно, словно боясь потревожить ту, что скрывалась за столь утонченной преградой. Чувство предвкушения и легкого ажиотажа билось в груди мотыльком.
- Мадам Патель, - он толкнул дверь и вошел внутрь.
Роскошно, но небрежно отделанный будуар встретил его запахами цветов. Свет был приглушен, а на постели лежал... труп мадам Патель.
Сказать, что он был ошарашен - ничего не сказать. "Месье Хизер" недоверчиво шагнул внутрь будуара, справедливо надеясь, что это всего лишь грим. Артисты иногда питали излишнюю любовь к пафосу и перегибали палку с экспрессией, но что-то внутри говорило... нет, даже кричало, чтобы он уходил. Что это не искусная игра несравненной Мадам Патель, а действительно ее труп. И хотя бы во имя соблюдения Закона, он обязан выйти и сообщить о своей столь печальной находке. И в то же время он бы выглядел крайне глупым, раз купился бы на уловку, пусть и не имеющую изъяна. Еще пара шагов и он остановился на середине пути от дверей к ложу.
- Мадам Патель, ваше искусство непревзойденно, - голос не дрогнул, но тело напряглось. Он готов был как двинуться вперед, так и броситься назад. - Мне сказали, что вы головы принять меня.
Он поклонился, надеясь на реакцию певицы - смех, насмешку, что угодно.
Она действительно шевельнулась. Плавным движением поправила волосы, слегка улыбнувшись. Бледность никуда не ушла, и грация Мадам была какой-то неестественной, как будто она не была человеком.
- Благодарю вас... месье Хизер, - сказала она своим мягким, прекрасно поставленным голосом. - Вы хотели чего-то?
- Ваша игра столь прекрасна, что я на мгновение не усомнился в том, что вижу, - он улыбнулся, но ощущение опасности никуда не делось. Что-то было не так, и он никак не мог понять, что же его так настораживает. - Я бы хотел принести свое искреннее восхищение вашим талантом и великолепным голосом. И желал бы стать учеником столь великой примы. Мой голос не оставит вас равнодушной, Мадам Патель.
Стоило поднести ей букет, который он все еще держал в руках. Но что-то не пускало, заставляя струйки холода бежать по позвоночнику. И это был не страх опозориться или получить отказ.
- Моим учеником, - она плавно приподнялась и крутанула кистью, повернувшись в профиль. Теперь она была похожа на Данаю, рассматривающую свои изящные пальцы. - Спой мне.
- Как будет угодно Мадам.
Он поклонился. Партии из новомодной оперы Джакомо Пуччини были им выбраны заранее. Если уж покорять сердце Примы, то делать это нужно красиво, с размахом, демонстрируя веси диапазон. По этому его голос, созданный годами тренировок и обточенный усердием, взмывал к потолку будуара то баритоном, то переключался на тенор, то брал совершенно несвойственные партии контральто. Он знал, что мог преподнести в качестве доказательства своего права обучаться у Лучшей. На последней ноте, он подошел к Мадам Патель и встал на одно колено, преподнося ей букет так, словно тот был не из темных роз, а из рубинов редчайшей чистоты.
От нее исходило странное ощущение. Как будто запах цветов перемешался с запахом земли. Могильной земли. Она одним движением оказалась рядом, встав на колени и положив на щеки и шею певца неожиданно холодные ладони.
- Ты будешь моим учеником, Хизер, - проговорила она. От ее дыхания шел тот же запах земли, а во рту мелькнули острые, слишком длинные для человека клыки.
Люди, живые люди, не бывают такими холодными. Чувство страха оформилось и он понял, что возможно именно сейчас совершил самую большую ошибку в жизни. Мадам Патель вряд ли была живым человеком. "Самонадеянный кретин".
Он дернулся, пытаясь отшатнуться от певицы, но замер, понимая что не должен выпустить это из будуара. Кто бы она ни была, но искусство должно дарить чистые эмоции, а не запах могилы и смертельный холод. Что-то метнулось внутри, сминая страх, вскидывая голову и яростно улыбаясь в опасности в лицо.
- Кто ты и почему заняла место Примы? - тело рванулось назад, чтобы получить возможность для маневра.
Она держала крепко. Очень крепко для такой слабой на вид женщины.
- Также, как и все, - певица прижалась холодной грудью к горячему телу мужчины, ощущая бешеное биение его сердца. - Я слышу Мелодию, которую играет сам Господь.
- Разве может слышать Его игру та, что мертва? - голос не дрогнул, хотя он все еще пытался вырваться из объятий, пахнущих могилой. Мимолетное ощущение скользнуло по краю сознания и кануло в Лету. Словно не хватало двух клинков в ладонях. Словно он знал, что надо делать, но не помнил как и почему. Но готов был остаться лежать тут, на плитах будуара, но не дать этому выйти отсюда в этом подобии жизни. - Отпусти меня, мертвец!
Голос стал жестким и резким, превращая слова в команды.
Она рассмеялась хриплым смехом гиены. Безумным и лишенным веселья.
- Ты поймешь и услышишь. Ты ведь хотел стать моим учеником, Хизер, - ее губы, холодные и мягкие, коснулись шеи, бьющейся нитки артерии. - Навсегда.
Он рванул изо всех сил, пытаясь уйти от холодных объятий и мертвых губ. Разорвать контакт, уйти в сторону, найти оружие. Он сжал зубы и уперся обоими руками ей в грудь.
- Я хотел быть учеником Примы. Живой и талантливой. А не тебя, чудовище!
- Какое уничижение моему таланту, которому ты тут распинался, продажная маленькая тварь, - она как будто играла. Ее голос теперь доносился отовсюду, заполняя будуар, голову и саму душу.
- Твой ли голос звучал со сцены, мертвец? - он оскалился, все так же смотря на нее. Голос, идущий из разных углов, заполнял помещение, сбивал с толку, но не он был его целью.
- Конечно, - ее ногти раздирали одежду на спине в порыве мертвой страсти. - Голоса мертвых всегда чище и сильнее, чем голоса живого, ведь поет самая их суть, а не тело.
Она подалась вперед, подминая мужчину под себя и вцепившись длинными острыми клыками ему в шею.
- Мертвые не дышат! - он яростно пытался вырваться из совершенно не женских объятий. Отчаянно пытался вырваться, не дать себя укусить. - Тебе нечем петь!
Он ударил раскрытой ладонью ей в бок, пытаясь сбить с себя, откинув ее голову в сторону от своей шеи.
Она рассмеялась и выдохнула, пощекотав холодом шею. Гибкая, сильная, она не выпускала горячее тело, раз за разом возвращаясь к попыткам укусить.
Пока ей это наконец не удалось.
Он вскрикнул, все еще пытаясь вырваться, не желая верить в то, что ей все же удалось вонзить в него клыки. Сознание заволокло туманом, но он сопротивлялся до последнего, пока свет не померк окончательно.
@темы: Джуд/Алекс/Эш, предыстория