Ночь, в которой Змей и Тварь танцуют среди раскалённых песков и предначальных болот
11 сентября, Новый Орлеан, клуб «Двойная Лиана»
Судя по всему, жеребец был вполне тот. Хотя, рассмотреть действительно было что- чужоре гармонично скроенное природой тело- это всегда хорошо. Тело вообще хорошо. Особенно если формировалось это тело для работы и использования, а не позирования на стенде. И таки использовалось по назначению, да- шрамы соврать не дадут. В отличие от Джо, Гленн из одежды можно сказать что вылинивала, как ящерица из старой кожи. А вот рассматривать глазами- это было явно не про цимисха. В отличие от большинства, она смотрела руками. Ладони Гленн легли по обе стороны от шеи бруджи, плотным, липким движением, совершенно синхронно двинулись в стороны, вылизывая контур плеч.Большими пальцами она отчертила линию ключиц, тем движением, которым скульптор мог бы разглаживать глину. Как под наятнутой кожей напрягауются мышцы? как утоплены в них кости? В какой то момент она все тем же тягуче-вязким движением потянула мужчину на себя- в том числе чтобы иметь возможность проследить изгиб подвоночника и ритм отростков на нем, которые были бы колючими, если бы не прикрывшие их ткани.
Джо подался вперед, туда, куда его тянули. Мышцы на спине, под внимательными пальцами Гленн, напряглись, перекатились, когда испанец потянулся и сам протянул руки, обнимая рыжую за талию. Внезапно потеплевшими ладонями он провел по ее спине, погладив кожу на лопатках, поднялся чуть выше, проведя с нажимом по плечам. Немного отвел в сторону голову, прислушиваясь к себе, своим ощущениям, которые дарило оживающее тело, привыкая к странным касаниям липких пальцев. Вновь опустил руки на талию Гленн, потянув на себя, прижимая к своей груди её грудь, совершенно мужскую и плоскую. С каким-то удовлетворением отмечая, что это ему не мешает воспринимать цимисха как женщину.
Ладони Джо двинулись дальше, согревая бледную кожу, протиснулись за пояс мужских штанов, сжимая пальцами округлые бедра. Эрреро тихо рыкнул на ухо ирландке, утробно и требующе, ткнулся в шею за ухом холодным носом, повел вверх ласкающим движением, одновременно вдыхая ее запах и обнюхивая так, как самец обнюхивает понравившуюся самку.
Проникновению за пояс штанов Гленн не препятствовала никак. Зато мягким по звериному двитжением переступила с ноги на ногу, избавляясь от обуви. Наощупь ее тело, мужское на первый взгляд, было несколько более костлявым, чем нужно для притяности форм. Холодная плотная кожа постепенно теплела, разогреваямая током проитвоестесвенной, не живой жизни. И да, запах вполне имел место быть- уверенно ощутимый, плотно въевшийся запах зверинца, где она проводила значительную часть времени. И более свежий- запах отмытой крови, как халявной еды, так и частично- крови не-мертвого. Стойкий запах, не в раз отмывается... Все тем же вязким- кажется, еще немного, и оно окажется чуть глубже чем положено, движением, она прогладила спину мужчины до конца, обвела ладонями крестец и... Что то пошло не так. ЧТо то было лишнее, ненужное. Неестественное. Не кожа. Цимисх неодобрительно заворчала, почти неслышным, низким звуком на вдохе. И предприняла решительную попытку это лишнее убрать. Совсем, чтоб не было. Скромностью приличной женщины тут и не пахло, равно как и подчеркнутой игривостью опытной соблазнительности. Ничего подобного. Это был тупой и прямой, как рельса, звериный напор. Обернувшийся в реальности резким звуком рвущейся тряпки. Ценнность любых штанов для бессмысленной, но сильной твари была величиной непостижимой и штанам пришлось умереть во имя торжества того примитивного и древнего, о чем всякий человек предпочитает не всопминать слишком громко. Цимисх удовлетворенно выдохнула, и лизнула Джо чуть ниже ключицы. Клыки скользнули по коже, но не пробили ее.
Запах цимисха был такой же липкий и цепкий, как и её руки. Непривычный и чуждый этому месту. Животный и дикий. Эрреро резко повел головой вбок, глубже зарываясь носом в рыжий загривок, одновременно с этим сильнее притягивая к себе Гленн, практически впечатывая её в своё тело. Глухим урчанием отмечая то, что брюки канули в небытие, постепенно опьяняемый зверь дернул одной ногой, потом второй, отшвыривая в сторону от себя обрывки ненужной ткани и совершенно ненужную и лишнюю здесь и сейчас обувь. Это всё лишнее. Не высвобождая своих рук из-за пояса чужих штанов, Джо резко и силой дернул ими в стороны. Ремень лопнул, звякнув и разматываясь, как змея в броске, заскользив вниз на пол, к ногам, вместе с оторванными пуговицами. Ладони спускались ниже, стаскивая за собой и брюки, и бельё. Лишнее. Ненужное. Мужчина медленно опускался вслед за одеждой, провожая ладонями изгибы бёдер, жадными и потеплевшими губами прочерчивая путь от ямочки у острой ключицы, через грудь, вниз по плоскому животу. Всё еще вдыхая безумную смесь запахов с прикрытыми глазами. Зрение сейчас было таким же лишним, как и одежда. Но Джо всё же открыл глаза, когда выпрямился, подхватывая стоящую перед ним женщину и приподнимая её, глядя своими потемневшими глазами в болотную зелень её глаз, сдерживая пока что звериные инстинкты, рвущиеся наружу. Пока что... Еще немного.
Без мыслей, без слов, далекая от всего, что может именоваться разумом, тварь, согласилась с таким подходом. Лишнего быть не должно, лишнее надо убрать. Пусть не будет. Мир простых вещей, в котором что то знчат одежда, деньги, приличия, слова и еще тысяча и одна совершенно бесполезная вещь, оставался где то далеко, где-то очень не здесь. Здесь же происходило навреное, саое неестественное, что может быть. Мертвое, делало вид, что оно живо. Не веря в собственную смерть, а может не понимая, что умирать можно, оно рвалось к тому, что является вотчиной живых, с тупым звериным упорством, почти с яростью. Так, как живые никогда не делают. Им зачем, у них оно есть...
Бессмысленная, тупая тварь, по недоразумению похожая на человека внешне, обвилась вокруг другой твари, стремясь стереть границу между их телами, обмазаться, облить собой, утопить в себе, словно древнего ящера в асфальтовом озере.
В реальности же Гленн уперлась ладонями в плечи Джо, резко подаваясь вперед всем весом, стремясь опракинуть их обоих. Широкий рот женщины растянулся, являя собой нечто среднее между оскалом и улыбкой.
Крупный пятнистый зверь не поддался толчку, качнулся было спиной вперед, но выровнялся, ткнувшись носом аккурат между выпирающих под бледной кожей ключиц. Прихватил зубами, потянул немного кожу, не прокусывая, но сжимая крепко, до боли, которую Гленн бы почувствовала, будь она по прежнему полноценно живой. Поддаваться самке? Не сразу... Эрреро сделал шаг назад, еще один. Не выпуская из рук гибкое текучее тело, которое казалось было способно просочиться сквозь его пальцы. Не так быстро... Он вновь приподнял женщину, перехватывая ее под ягодицами, направил её к себе, втискиваясь между сильных ног, раздвигая их собой. Зверь глухо рычал и требовал, и он отпустил его с привязи, одновременно опуская Гленн на себя, но не выпуская её из рук, удерживая на весу, только инстинктивно дёрнувшись, чтобы войти глубже. Одним рывком, одновременно с глухим рычанием, раздавшимся из глотки. Теперь моё .
Жадная звериная похоть затопила сознание. Теперь двигался не он, а Зверь внутри него. И тот же Зверь, поблескивая янтарными глазами, сделал еще пару шагов назад, упираясь спиной в стену, и сползая по ней вниз на пол. Не падая, а перетекая в сидячее положение, обращенным вверх взглядом ловя отражение таких же животных эмоций на другом лице. Скользя и цепляясь за острый подбородок, широкий полуоскал, зеленую бездну, ведьмовскую рыжину... и над всем этим - острые темные крючковатые концы оленьих рогов...
На покус тварь откликнулась низким горловым ворчанием, как если бы тираннозавр умел мурлыкать. Тот-другой вел себя правильно. Хороший самец сразу не сдается. Не сдается, и не пугается того, что ему могут дать. Что у него могут взять. Потому вбирающая в себя чужую плоть, раскрывающаяся перед самцом, тварь именно что бралал свое. не зря тьма, тягучая и влажная, полная кошмаров и запретного - женского рода. Сейчас нечеловечески гибкое, тело твари выглулось, тяжелой волной прижимаясь к тому-другому везде, где это возможно. Смерть и жизнь теряли различие между собой, выворачиваясь наизнанку. Твари было много, и она хотела делиться тем, что есть у нее, есть в ней, потому что не видела разницы между своим и чужим. Двигаясь в ритме, который много старше, чем человек, она дарила тупую звериную ласку, нежно проникая под кожу пальцами, следуя изгибам чужих ребер.
Она топила руки в чужой, сейчас- теплой плоти, нежно касаясь натянутых сухожилий, как можно касаться струн арфы. Как это- когда диафрагму поглаживают изнутри? Как это- когда проводят ладонью по позвоночнику, когда собственная плоть расступается перед самкой, которая пришла брать свое по праву рождения. По праву бытия тварью, по тому просто праву, что она не знает о самой возможности получения отказа... Тварь ворочалась в тесной оболочке, тянулалсь наружу. Джо мог ощутить, как под кожей у женщины, которой он сейчас касался и внутри которой он был, что то двигается. Что то другое, отличное от привычной формы. Как по мышцам проходят волны, как выпирают кости. Словно под толщей густой и маслянистой жидкости движется кто то, кто вот вот покажется на поверхности, всплывая тяжело и медленно. Как из под человеческого лица проступает маска несущестующего и никогда не существовавшего создания...
Тварь была в нем, тварь была вокруг него, тварь дышала запахами разрытой почвы и мускуса, крови и смятых ростков, хотя, может быть это казалось. Тварь вылизывала его изнутри ладонями, и это будило то, что казалось бы отмерло вместе с небходимостью дышать. Она хотела, чтобы ему было хорошо и неважно, делала, как умела, не спрашивая.
Хорошо... Хор-р-р-р-рошо ... Тяжелая тягучая волна прокатилась от кончиков пальцев до кончиков ушей, вздыбливая шерсть на загривке, раздвигая губы в безумном оскале. Тело выгибалось навстречу ласке. Не такой, необычной, пугающе проникновенной . Зверь не спасовал перед Тварью. Он вбирал в себя новые ощущения, настолько же пугающие, насколько и восхитительные. И не останавливался, ни на мгновение. Продолжая ритм первобытных движений. То приникая вплотную к такому же неестественно горячему телу, то вновь упираясь спиной в прохладную стену. Её руки... О, вначале он всё же застыл, пробуя это новое ощущение на вкус, прислушиваясь к разливающемуся по внутренностям, словно жидкое масло, желанию.
Больше. Еще больше! Не только позвоночник, не только ребра... Пусть её пальцы двинутся дальше, ниже, и глубже. Пусть мягко коснутся, оглаживая низ желудка, плутоватым движением скользнут по хитросплетению кишечника. Пусть она возьмет его всего. Зверь не протестовал. Он коротко взрыкивал, требуя еще больше ласки, рвался вперед, постепенно убыстряя темп движений, впиваясь когтями в жесткие выступы под кожей Твари, жмуря янтарные глаза, и стремясь с каждым толчком взять еще больше и самому проникнуть в чужое тело дальше и глубже.
В ответ на волну чужого тела, прокатившуюся по напряженным мышцам, Зверь не зарычал - зашипел, чувствуя, что прокатившаяся волна перехлестывается на него, накрывает собой, заставляя мышцы сокращаться сильнее, быстрее, покрывая кожу странной маслянистой и плотной плёнкой. Она расползалась по всему телу, казалось бы хаотичными темными пятнами, заменяя привычную загорелую человеческую кожу. Пятна расплывались, то сходились, то расходились на движущихся в животном ритме конечностях, перетекали одно в другое, разбивались друг о друга, дробясь и создавая геометрически верный узор. Некоторые светлели, другие приобретали более темный оттенок. Зверь терся о Тварь всем телом, тихо шелестя мягкими тонкими чешуйками. И больше не рычал. Из приоткрытого рта вместе с неправильным, не-живым дыханием вырывалось громкое шипение, прерывистое и захлебывающееся.
Ещё! Зверь бросился вперед, отрываясь от стены, валя Тварь на спину, невозможным практически движением почти обвиваясь вокруг неё. Пусть она погладит его еще там, куда не успела дотянуться из предыдущего положения. Пусть не останавливается! Да! Он застыл над Тварью, медленно покачиваясь из стороны в сторону. Узорчатый, чешуйчатый, полностью лишившийся всей своей шерсти. Он не видел её метаморфозы, не видел своих. Всё это время янтарные глаза Зверя были закрыты. И сейчас он открыл их. Пронзительно-желтые. С узким вертикальным зрачком. На Тварь смотрел Змей.
И Тварь посмотрела на Змея, выглядывая с изнанки человеческого черепа через ямы глазниц зеленью болотного мха и молчаливой тьмой торфяной трясины. Прошлась язком ладоней по внутренностям, заполняя изнутри собой, обвивая с изнанки, если так может быть. Ей была не знакома разница между видами, разница между телами, она вообще не знала такого понятия- "разница".
Нет ничего, есть только дремучая, первобытная тяга смерти вывернуться наизнанку, стать жизнью. Быть. Так умерший становится землей, плодородной почвой, чтобы прорваться к небу травой, и трава ломает камни, чтобы ее сожрали. Дикий, яростный экстаз круговорота жизни, заключенный в сосуд из двух не живых тел, сжатый до предела. Рвущийся наружу вместе с дыханием, которое не нужно. Бесплодный, вхолостую, в пустоту, в бездну, которая не способна исторгнуть из себя ничего, ибо пуста.
Но бездна о том не знала, и от того становилась вместилищем всего. В ней выли и скалили молочные зубы никогда и никем не рожденные детеныши, в нее падали те, кому не дано умереть, потому что они и не жили. Она кипела, бурлила, захлестывая сама себя.
И из ее глубин Тварь потянуллась вперед, встопорщивая матово блестящие пластины, с влажным хрустом продираясь через чужие кости и делая их своими, выворачивая суставы и глядя в кипящий мед змеиных глаз через узкие прорези на кофейно-черной маске. Массивный хвост обвился вокруг них обоих, широкая пасть распахнулась, придвигаясь ближе к Джо, чтобы облизать длинным движением, от ооснования шеи и выше, через скулу и висок. Когти с шелестом проехались по плечам и спине царапая ощутимо- еще не рана, но уже больно, и большой удачей было то, что когда Тварь явила наконец себя как есть, руки цимисха были не внутри Змея. Тварь плотнее обхватила его бедрами- впечатывая жесткие пластины брони в пятнистую шкуру и низко, с придыханием зарычала.
Тягучий, маслянистый почти голос ее говорил о том, что она торжествует, что она получила что хотела, и не меньше отдала, о том что ночь хороша и темна, и весь мир, который умещается в раковине ее тела хорош и будет всегда. Хор нерожденных никогда и тех, кому родиться не мог в принципе, вторил ей, неслышно и мощно. Океан, в котором еще только должна была появиться жизнь, вылизывал пустынный берег, на который не ступала еще ни одна лапа, в едином ритме с ее движениями и выплевывал в свои темные воды моллюсков и кистеперых рыб., рыбы отращивали лапы и выходили на берег, забирая себе сушу, а луна рушилась в море, чтобы смеси их всех и дать место новому.
Берег поддавался ласкам океана, то небрежно неторопливым, то накатывавшим сильными волнами. Всё как заведено самой Природой - приливы и отливы, вечное движение сфер по небу, неустанное перемещение песков. Чешуя Змея шелестела, словно миллионы песчинок. Гибкое тело прогибалось в когтях Твари, свиваясь кольцами, переплетаясь с её суставчатым хвостом, и сжимая её сильнее в своих тисках, до боли, до хруста... Накрывая Тварь многотонным горячим слоем песка, дарящего одним жизнь, а у других - отнимающего её. Призывая выйти из Океана и утонуть с ним в его собственном сыпучем океане. Скользить с ним по барханам, ощущая как песчинки щекочут его чешую... её пластины.
Он замедлился, поднимаясь над Ней, покачиваясь из стороны в сторону всем телом, переливающейся узорчатой волной, танцуя для неё свой танец. Смотри. Смотри на меня Шептали его желтые глаза, в расширяющихся зрачках которых Тварь видела своё отражение. Прекрасная как сама Мать, как Исида, как плодородные воды священной Реки. Змей танцевал перед ней и дарил ей себя, вбирая саму Жизнь и отдавая саму Смерть, заставляя их сплетаться и свиваться в таком же страстном танце, в котором сейчас и здесь сплелись Тварь и Змей. С-с-с-слушай. Слушай мою песню
Шептал он не отводя взгляда от поблескивающей маски, и шепот его шелестом шипящей мелодии заполнял всю комнату. Тихие звуки чужого древнего языка, языка тайн и запретов, языка богов и богинь, языка клятв и проклятий. Он звал её с собой. Он был Богом. А она сама была - Богиней. Шепот манил за собой, звал остаться с ним там, где пески тянутся от одного края земли, до другого, сливаясь с небом. Там, где небо попирали острые вершины пирамид. Туда, где их покой будет охранять грозный Сфинкс, а пальмы будут обмахивать их своими зелеными опахалами листьев. Где огромный Змей спит, смежив мудрые и лукавые желтые глаза. Там, где они будут петь и танцевать Ему вдвоем.
С-с-скажи ДА
Говорить Тварь не умела. Она вообще не знала, что можно мыслить сложными сочетаниями звуков, которые будут означать предметы и явления, это наносное и лишнее было ей без надобности. Она воспринимала все более непосредственно, можно сказать- прямо. На уровне посыла. Смотри. Слушай. Иди. Это было просто и понятно. Другой чешуйчатый, упргуий как литая резина, звал ее к себе. На свою территорию, в свои владения. Ходить по одной земле, охотиться вместе, не вступая в схватку за место и пространство.
Змее нечего делить с тиранозавром, и потому они могут быть вместе. Так пустыня ничего не делит и не сражается с разливыющимися водами Нила. Всему свое место и время, одно сочетается с другим в цикле жизни и смерти. Влажная, тягучая тьма торфяных болот выливалась на раскаленные пески, делая их плодородными на время. Позже сухость и жар убьют выросшие из этой влаги растения, но так и должно быть. Все умирает.
И молчаливые недра топи впускали в себя безумный огонь вылизанной злым солнцем земли, согреваясь его теплом и отдавая это тепло всем, кто живет в непроглядных ее глубинах. Все рождается. Сати сжирает себя на костре во имя супруга и одновременно Кали пляшет на его разодранном теле. Да, они могут быть вместе, могут быть рядом, потому что они- нечеловеческие твари, и весь мир- их. Достаточно, чтобы не было того, что можно отнять. ЧТо нужно отнимать.
Он обрушился на Тварь песчаной лавиной, прижимая её к полу, впитывая собой запах плодородного ила, смешиваясь тиной и торфом, утопая в трясине и заполняя её собой. Змей услышал ответ Твари в её гортанном рычании. Змей почувствовал её ответ в трепете скользнувшего по его спине матово поблескивающего хвоста. Змей уловил её ответ в резко изменившемся запахе, исходящем от Твари. И он торжествуя принял его, приникая к твердым хитиновым пластинам, переваливая через себя тяжелое кофейно-коричневое тело, оказываясь ненадолго снизу, чтобы вновь перекатиться дальше, сплестись еще плотнее и замысловатее. Так, чтобы невозможно было различить где болото, а где песок, где тьма, а где палящий жар пустынь, где Тварь, а где Змей.
Остановился он только когда уперся спиной в стену. В ту самую, по которой сползал в самом начале, удерживая еще не Тварь, не Богиню, но нечто, что стало ими. Пронзительные желтые глаза закрылись, когда комнату огласило громкое шипение и Змей замер, конвульсивно стискивая свои кольца вокруг Твари.
И Тварь отозвалась, низким горловым воем, вызверив в никуда белые игры зубов. Темное сплеталось с ярко-пятнистым, тяжелый хвост хлестнул, размалывая в щепки стойку для тростей, слишком хрупкую и изящную для первобытной страсти, достигшей апогея.Ком сплетенных тел покатился по полу, раздирая ковер на лоскуты, опаркидывая низкий журнальный столик... Двое были одним в самой прямой и древней форме, как сходящиея тектанические плиты, как разливающаяя магма вулканов. С тяжелым грохотом два тела впечатались в стену.Темная и вялкая волна поднялась, захлестнув Тварь и та сжала свои объятия, втискивая в себя Того-Другого почти до хруста, обдавая его жарким и влажным дыханием, царапая гранями хитиновых пластин, придавливая весом... Это могло бы быть смертельным объятием, но не сегодня. И- через секунду, которая длилась примерно полторы вечности- двое снова стали двумя, распадаясь каждый на себя самого. Все еще переплетенные, но уже не единые телом. Тварь потянулась, жесткой щекой потершись о плечо Змея, встопорщила мялкой волной яркие иглы вдоль шеи,и негромко заворчала. Если бы тираннозавры могли мурлыкать, да-да. В узких прорезях глазниц медленно гасли болотные огни, уходя на дно черепа как в трясину, но не исчезая до конца.
Удерживать в руках первородную тьму невозможно. Можно попробовать, можно прикоснуться, можно попробовать унести кусочек. Но никогда ты не сможешь её удержать. Если она сама не согласится. Сегодня тьма согласилась и сама прижалась к нему, окутала, сжала свои объятия, на короткое время подарила ему себя, и сейчас жесткими прикосновениями напоминала о том, что она всё еще здесь, рядом. Змей растянул рот в широкой улыбке, поглаживая гибкими сильными пальцами острые грани позвоночного гребня, словно взволнованное животное, успокаивая и благодаря за то, что Тьма ему подарила и отдала.
Тварь шелохнула хвостом, с задорным перестуком смахнув в сторону ошметки подставки для тростей, уперлась в пол левой лапой, прижимая длинный шестой коготь к предплечью и "приподнялась на локте". С поправкой на анатомию. Широкая пасть, обрамленная почти человеческими губами, распахнулась и из нее раздался странный звук-смесь влажного кашля и фырканья. Что в целом означало изумление. Мозг у Гленн начал работать, выходя на штатные обороты, и пятнистый лысый мужчина вместо однотонного и волосатого был, мягко говоря, неожиданным. Но не шокирующим, потому что мало ли у кого какие особенности.
- Крас-сиво. Но как?
Нечеловечески низко, с учетом нечеловеческой глотки, спросила она, пальцами правой руки очерчивая контур змеиного пятна на плече Джо. Ситуация была непонятной, потому что ну вот ее соклановцы внешность менять могут. Но! Если бы Джо был из них, то справился бы сам с бедой Джуда(то есть Эша, ну да ладно). А ему понадобился спец со стороны... Тайна!
- Что - "как"? - Джо тоже постепенно приходил в себя, не сразу осознавая произошедшие в нём изменения. Да и вид сидящей на нём верхом Твари его, мягко говоря, "удивлял". Ничего себе, ирландская девка попалась! И как он это вот эээээ... трахал-то вообще? Он пошевелился, расправляя плечи, и наконец присмотрелся к своим рукам, которыми всё еще поглаживал темные пластинки брони на теле Гленн. Удивленно фыркнул и поднес левую руку к глазам, глядя как переливаются на ней мелкие узорчатые чешуйки. А он ведь что-то такое говорил, припоминалось, про Змея, про пески, пальмы и пирамиды. Откуда вот-это-всё внезапно взялось? - Я думал это твоих рук дело...
- Не. Это не я. Я точно знаю. Это кропотливая и долгая работа...
Гленн S-образно выгнула шею и с шелестом втопорщила оранжевые иглы, чтобы с сухим щелчком опустить их.
- Да и не до кропотливых дел было то. Мы были заняты.
Тварь растянула пасть и издала некий хрипловатый звук, означающий смешок. И шевельеулась, обманчиво тяжеловесно поднимаясь с пола, чтобы оглядеться. Нда. Кабинету конечно еще не пришел конец, но.
- Тогда не знаю, - Джо остервенело почесал голову, с удивлением обнаружив, что череп лысый. Оглянулся по сторонам. Нет, нигде его волосы не валялись, снятые аккуратным скальпиком вот этим вот острым когтем, заменяющим шестой палец у Твари. Он тоже встал вслед за Гленн. Всё еще непривычно было называть вот это вот хитиновое существо именем ирландки. И он всё еще не понимал как он умудрился вот это вот... того самого... туда-сюда-обратно. Жеребец, блин! Могучий... Из зеркальной дверцы шкафа на него смотрел вроде бы и он сам, но весь в пятнышко, лоснящийся, словно намазанный маслом, с какой-то текучей неестественной грацией и изгибами тела. - Ну ни хера себе...
Он вновь почесал голову, с упоением, чувствуя как под этой чешуйчатой кожей что-то отчаянно зудит, словно пробивается наружу. Пальцы нащупали короткую щетину волос, которой только что там не было. Почесался еще, и еще. Казалось, что зудеть начало все тело разом, словно с него слезала корка обгоревшей на солнце кожи (о как же давно это было!). Но под ногтями не оставалось ничего. Только узорчатые пестрые змеиные чешуйки начали таять под пальцами, теряя свою форму и структуру. Рисунок "поплыл", сползая с плеч и расползаясь по животу, как маслянистое пятно, которое стекается в одну лужицу. Геометрические узоры таяли, перемешиваясь и тускнея. "Лужица" расползалась, открывая чистую ровную человеческую кожу, стекая куда-то на спину. Джо повернулся боком, вывернул шею, следя за тем, как его тело "линяет" обратно, но от линьки осталась бы сброшенная кожа. А тут - ничего. Даже маслянистость исчезла без следа. Джо тряхнул головой и на глаза упали привычные и отросшие черные с легкой проседью волосы.
- Нихрена не понимаю... - Он обернулся от зеркала, скользнув взглядом по комнате. Ну стойку для тростей развалили.. Ну подумаешь, столик опрокинули.. Ну ковер подрали. Блять, опять ковер... Не везет коврам в этом месяце. - Гленн? - Он позвал всё еще не похожую на саму себя цимисха.
- А?
Тварь качнулась, отрабатывая баланс хвостом, и чудом не добив им ничего из мебели. Массивные когти задних лап (кажется, там был лишний сустав) процарапали по полу и тварь брезгливо дернула ногой, стряхивая ошметок ковра. Узкие прорези глазниц на кофейно-черной морде с интересом следили за изменениями, которые претерпевал Джо. Гленн даже наклонилась вперед, сверху-вниз разглядывая мужчину как ... Да как занятный ребус, диковинку.
- Эм.. а. Черт, я даже не знаю чего сказать в этом случае. - Эрреро потер рукой лицо, не скрывая смешок. Подошел к всё еще не изменившейся обратно цимисху. Теперь то чего бояться, после ... такого . - В общем, это было круто. Как-нибудь повторим?
Гленн была по жизни бабой вредной. А еще ехидной, скандальной (не по злобе, а ради души) и еще несколько достоинств того же толка. Так что сходу в голове у нее вознило как минимум несколько смешных вариантов, как можно было бы бордельного хозяина подколоть. И она бы обязательно это сделала, если бы момент был хоть капельку более подходящим. Но момент таким не был, так что хитрая баба воспользовалась преимуществом нечеловеческой формы- ну правда, никто ж не ожидает высоких комуникативных навков от хитинового монстра, значит можно сачковать. Чудище аккуратно перешагнуло руины стойки для тростей и несколько неизящно пригнувшись, подцепило когтем свои штаны. Что несколько разбивало пафос момента и вносило в него ноту шихофренической комедийности.
- При случае можно, чо бы нет? Жеребчик явно призовым оказался.
Вообще, это было сказано тоном несколько неловкого, но комплимента. А дальге Гленн засмущалась, совершенно иррационально- ибо теперь то что? И чтоб замять момент, "свалилась" в человеческую форму. Хитиновое чудище пошло волной, втяшиваясь, проваливаясь внутрь человека. Именно так, а не человек всплывал из глубин темной туши. На какой то короткий момент из глубин перемешаной плоти проступила женщина, вполне обычная, с некрупной, но тяжелой даже на вид, грудью, широкой задницей и жирноватыми ляжками, но тут же перетекла дальше, в условно- никаую форму.
- М... слушай, тут такой момент есть... У тебя штанов каких или юбки там нету?
Нагота цимисха не смущала вообще- трудно ощущать себя голой, если на тебе есть кожа, и вообще- задница это только задница, она есть у всех. Но вот перемещение обратно в депо- дело другое. Общественность не поймет-с.
Эрреро нагота тоже не смущала. Она его восхищала. Только неуверенные в себе юные ловеласы стремятся найти партнера покрасивее, с идеальным телосложением и прочими атрибутами, которыми можно похвастаться перед кем-нибудь. Настоящие волокиты в любой внешности отыскивают прекрасное. Широкая задница? Зато какие умилительные на ней ямочки. Тяжелая грудь? Зато соски, если на них подуть предварительно облизнув, встанут торчком как вишенки. Жирноватые ляжки? Зато если забросить их себе на плечи... Джо непроизвольно облизнулся, глядя на обратные метаморфозы цимисха. И чего она в тело пацана так упёрлась?
- Игого, бля, - Повторил он, сказанное уже однажды сегодня и оттолкнул ногой изорванную тряпку, в которую превратились его собственные брюки. - Ну что же, справедливо... Даму я сначала накормил, потом оттанцевал, а теперь и одеть надо. Посмотрим, чего у меня тут найдется...
Жеребчик прошелся по комнате, поигрывая мышцами, показывая, что он не просто призовой, а как минимум неоднократный чемпион. В шкафу на одной из полок нашлась объемная коробка со скромненькой надписью "Lanvin". Эрреро хмыкнул. Он собирался подарить это платье Долли. Но раз уж такой случай...
- Вот, примерь. Я в это точно не влезу. А ты можешь.
При виде шикарного не то что на глаз. а даже на запах, платья у Гленн конечно, глаза что называется, блеснули. Таки она могла быть хоть триста раз вампиром, но быть женщиной не переставала. Причем женщиной, для которой дорогие платья всегда были либо принципиально недоступны, либо совершенно не актуальны. То, что в целом тут происходит получение платья "за секс" как то являлось малосмущающим фактором, на фоне всего. Платье было охренительным, настолько, что где то там сейчас играл хорал и с небес спускался луч света, озаряющий мягкие складки палево-розоватого, персикового материала. Где то тут должна была мелькнуть мысль про "не думай, бери от жизни все, пока прет", но она прошла очень фоном. В реальности же Гленн лишний раз упрашивать себя не заставила, влезая в предложенное платье. "ВОт если сейчас оно не пролезет, будет крайне хреновато!" успела подумать она, но нет. Платье таки село, и село хорошо. Видимо, у той, которая должна была его носить, не должно было быть груди и жопы. Платье на тощего мужика, что уж тут. И неважно, что щиколотки торчат, в этом даже есть некоторая интрига. Такой уверенный, элемент нарушенной гармонии. Внезапно из нескладного и дрищеватого пацана, ирландка превратилась в этакую богемную мадам, которой не хватало разве что длинного мундштука и агрессивно подведенных глаз.
- Нихрена себе...
Произнесла она, поворачиваясь перед зеркалом и этак горстями собирая растрепанные волосы в нечто, отдаленно напоминающее руины высокой прически.
- Гребень возьми, - напомнил о своем предыдущем подарке испанец, коварно доставая с соседней полки брюки, явно припасенные для себя. В последнее время в этом кабинете прямо таки вошло в моду рвать друг на друге одежду, и он с пару дней назад завел себе запас, на как раз такой случай. Правда, эти брюки не подходили к валяющемуся на столе галстуку, и гедонист в его душе что-то бубнел по поводу того, что брюки без нижнего белья будут "кусачими". Но на деле, после того как кровь перестала циркулировать по давно не-мертвому организму, мелкие нервные окончания тоже отключились. Эрреро неглядя завязывал галстук и заправлял найденную на полу рубашку в брюки, с улыбкой поглядывая в сторону вертевшейся перед зеркальной дверцей шкафа Гленн. Перемены радовали глаз. - Туфельки не забудь.
- Прямо сказка про Золушку получается, с поправкой на ветер.
Гленн смущалась, но конечно, от халявы отказываться не собиралась совершенно! Еще бы, она можно сказать, подралась за эту халяву. Ну то есть конечно нет, не за это, но при желании все увязать в одну кучу... И учитывая, что против всякой логики туфли подошли...
- Ну как?
Теперь уже в туфлях и с подколотыми волосами, то есть упакованная по полной, задала она самый коварный из женских вопросов. Попутно решая не вдаваться в детали касательно того, что за платье она не только подралась, но еще и потрахалась. Подумаешь, какие детали! Она вообще то еще и людьми питается, так что все иное по шкале морали как то даже блекнет.
Эрреро подошел, критически окидывая платье и его обладательницу внимательным взглядом бесовских испанских глаз. Затем взял ее руку, поворачивая ладонью вниз и серьезно так, как в сказке прямо, поцеловал длинные пальцы Гленн.
- Если ты сейчас же не двинешь меня по морде, то я сдеру с тебя это платье, и в депо ты вернешься только завтра вечером. - По тону бруджи было непонятно, в шутку он это или всерьез. Вот вроде и улыбается шкодливо, а голос аж дрожит и вновь хриплый. - Я уже, кажется, называл тебя сегодня Богиней. Теперь я не знаю какие еще комплименты будут уместны после этого.
Пару -тройку долгих секунд Гленн не двигалась, взирая на коленоприклоненного мужчину сверху вниз, и как бы мысленно пробуя "на вкус" ситуацию в целом. Конечно, ей это нравилось, потому что какая крестьянская девочка не хочет быть принцессой? Даже если для того, чтобы принцессой стать, надо сперва помереть, это мало что меняет. Разве что пальцы, зажатые в чужой ладони, чуть подрагивали, жили своей собственной жизнью, почти незаметно, можно сказать деликатно, но пробуя наощупь чужую кожу. Привычка, что поделать. Наконец, пазуа была прервана.
- Дурак...
Польщенным и совершенно лишенным порицания тоном сказала цимисх. Таким тоном не говорят, если хотя отругать, обидеть или тому подобное. Нет, совсем даже наоборот.
- Ну, учитывая чем закончилась прошлая попытка дать тебе по морде...
Она негромко рассмеялась, явно давая понять, что совершенно не жалеет о последствиях.
- Но нет, ночь близится к концу, и скоро я превращусь в тыкву. В смысле, в депо надо. Мои быдут волноваться, а мы ж дружная семейка, помнишь? Так что не надо их волновать.
Эрреро довольно улыбнулся и отпустил руку цимисха.
- О да, в дружности вашей цирковой семейки мне уже удалось неоднократно убедиться. Если я задержу тебя здесь до следующего вечера без предупреждения, то ко мне в кабинет, на этот раз, думаю, ввалятся кроме Дамиано с Каллаханом еще и клоун с карликом подмышкой, и вечно пьяная дрессировщица пуделей верхом на пони ряженом в единорога. Такого шоу моё скромное и приличное заведение не выдержит. - Мужчина набросил на плечи былой пиджак, вразнотон со штанами, парой движений зачесал волосы назад и предложил взять его под руку, отставив локоть. - Провожу до машины. Такая красота не должна уходить, смущенно пробираясь к черному входу.
И он провел её через главный зал, кивая солидным мужчинам в окружении "работниц" клуба и по-детски упиваясь произведенным эффектом.
Выйдя из клуба, Джо подвел мадемуазель к ожидавшему как обычно неподалеку личному автомобилю и галантно распахнул дверь, в которую шмыгнула непойми откуда взявшаяся мохнатая собака Шон.
- Еще раз благодарю за, ммм, помощь... Гленн. - Он вновь поцеловал Золушке кончики пальцев. - Соскучишься, не стесняйся - заходи. Буду всегда тебе рад.
- В лучшем случае так.
Вполне серьезно кивнула Гленн, прихватывая кавалера за предложенный локоть. Дейсвтительно, если уж быть натуральной шикарной мадам, то на все последние. Правда, общий эффект несколько разбивали запасливо прихваченные "обычные" вещи, которые запасливая натура не позволяла бросить просто так.
- Не за что. Будет надо- ты обращайся, может еще с чем... помогу. И- да, я зайду, так что не расслабляйся.
Конечно, Зошулка Золушкой, а взять вменяемых манер Гленн было неоткуда, потому прощяние вышло не то чтоб скомканным, но со своеобразной ноткой столкновения культур, стциальных слоев и тому подобных вещей. Уже в дороге, сидя в шикарном платье в шикарной машине, цимисха одолели что называется, типичные для прошедшего вечера мысли вида "А тому ли я дала". То есть что дала тому- это как раз понятно, но... Но вот ведь смешная штука- жизнь. Казалось бы, ты- вампир, ходячий мертвец с нечеловеческими талантами. А вот примерно то же самое- богатый мужчина приводит к появлению платьюшка. В принципе, тут стоило бы почувствовать себя шлюхой, прыгаюющей в постель к "упакованному" папочке, и Гленн даже попискала это ощущение в себе. Но нет, ощутить собственную греховную сущность стремительно падшей женщины не получалось. Внутренняя суть мягко топорщила хитин и уверенно считала, что все сделано правильно. Она захотела самца, она сочла его подходящим, она взяла его. А он принес ну, добычу. Аналог добычи. Все как надо, так и должно вообще то быть. Другое дело, что это был самец из другой стаи... Как отнесется к этому стая своя? Вот например, Майк... Майк точно не оценит, некрасиво получилось. Или вот Леон, который как бы по идее не при делах в плане кто с кем спит (если не напрямую с Леоном), но парадоксально как бы и при делах... Политика же, все такое. Ну то есть ему вот точно надо будет сказать, хотябы о том, что имеет дело к работе. Мда. Все было сложно, очень, очень сложно...Ирландка задусчиво почесала Шона за ушами, совсем чуть-чуть сожалея о том, что обсудить внезапно усложнившуюся жизнь с собакой несколько затруднительно. Хотябы такой удивительный ее момент, что чтобы стать успешной и востребованной как женщине, ей понадобилось "отменить" у себя грудь и внешне быть женщиной перестать. Да что ж ты будешь делать?
11 сентября, Новый Орлеан, клуб «Двойная Лиана»
Судя по всему, жеребец был вполне тот. Хотя, рассмотреть действительно было что- чужоре гармонично скроенное природой тело- это всегда хорошо. Тело вообще хорошо. Особенно если формировалось это тело для работы и использования, а не позирования на стенде. И таки использовалось по назначению, да- шрамы соврать не дадут. В отличие от Джо, Гленн из одежды можно сказать что вылинивала, как ящерица из старой кожи. А вот рассматривать глазами- это было явно не про цимисха. В отличие от большинства, она смотрела руками. Ладони Гленн легли по обе стороны от шеи бруджи, плотным, липким движением, совершенно синхронно двинулись в стороны, вылизывая контур плеч.Большими пальцами она отчертила линию ключиц, тем движением, которым скульптор мог бы разглаживать глину. Как под наятнутой кожей напрягауются мышцы? как утоплены в них кости? В какой то момент она все тем же тягуче-вязким движением потянула мужчину на себя- в том числе чтобы иметь возможность проследить изгиб подвоночника и ритм отростков на нем, которые были бы колючими, если бы не прикрывшие их ткани.
Джо подался вперед, туда, куда его тянули. Мышцы на спине, под внимательными пальцами Гленн, напряглись, перекатились, когда испанец потянулся и сам протянул руки, обнимая рыжую за талию. Внезапно потеплевшими ладонями он провел по ее спине, погладив кожу на лопатках, поднялся чуть выше, проведя с нажимом по плечам. Немного отвел в сторону голову, прислушиваясь к себе, своим ощущениям, которые дарило оживающее тело, привыкая к странным касаниям липких пальцев. Вновь опустил руки на талию Гленн, потянув на себя, прижимая к своей груди её грудь, совершенно мужскую и плоскую. С каким-то удовлетворением отмечая, что это ему не мешает воспринимать цимисха как женщину.
Ладони Джо двинулись дальше, согревая бледную кожу, протиснулись за пояс мужских штанов, сжимая пальцами округлые бедра. Эрреро тихо рыкнул на ухо ирландке, утробно и требующе, ткнулся в шею за ухом холодным носом, повел вверх ласкающим движением, одновременно вдыхая ее запах и обнюхивая так, как самец обнюхивает понравившуюся самку.
Проникновению за пояс штанов Гленн не препятствовала никак. Зато мягким по звериному двитжением переступила с ноги на ногу, избавляясь от обуви. Наощупь ее тело, мужское на первый взгляд, было несколько более костлявым, чем нужно для притяности форм. Холодная плотная кожа постепенно теплела, разогреваямая током проитвоестесвенной, не живой жизни. И да, запах вполне имел место быть- уверенно ощутимый, плотно въевшийся запах зверинца, где она проводила значительную часть времени. И более свежий- запах отмытой крови, как халявной еды, так и частично- крови не-мертвого. Стойкий запах, не в раз отмывается... Все тем же вязким- кажется, еще немного, и оно окажется чуть глубже чем положено, движением, она прогладила спину мужчины до конца, обвела ладонями крестец и... Что то пошло не так. ЧТо то было лишнее, ненужное. Неестественное. Не кожа. Цимисх неодобрительно заворчала, почти неслышным, низким звуком на вдохе. И предприняла решительную попытку это лишнее убрать. Совсем, чтоб не было. Скромностью приличной женщины тут и не пахло, равно как и подчеркнутой игривостью опытной соблазнительности. Ничего подобного. Это был тупой и прямой, как рельса, звериный напор. Обернувшийся в реальности резким звуком рвущейся тряпки. Ценнность любых штанов для бессмысленной, но сильной твари была величиной непостижимой и штанам пришлось умереть во имя торжества того примитивного и древнего, о чем всякий человек предпочитает не всопминать слишком громко. Цимисх удовлетворенно выдохнула, и лизнула Джо чуть ниже ключицы. Клыки скользнули по коже, но не пробили ее.
Запах цимисха был такой же липкий и цепкий, как и её руки. Непривычный и чуждый этому месту. Животный и дикий. Эрреро резко повел головой вбок, глубже зарываясь носом в рыжий загривок, одновременно с этим сильнее притягивая к себе Гленн, практически впечатывая её в своё тело. Глухим урчанием отмечая то, что брюки канули в небытие, постепенно опьяняемый зверь дернул одной ногой, потом второй, отшвыривая в сторону от себя обрывки ненужной ткани и совершенно ненужную и лишнюю здесь и сейчас обувь. Это всё лишнее. Не высвобождая своих рук из-за пояса чужих штанов, Джо резко и силой дернул ими в стороны. Ремень лопнул, звякнув и разматываясь, как змея в броске, заскользив вниз на пол, к ногам, вместе с оторванными пуговицами. Ладони спускались ниже, стаскивая за собой и брюки, и бельё. Лишнее. Ненужное. Мужчина медленно опускался вслед за одеждой, провожая ладонями изгибы бёдер, жадными и потеплевшими губами прочерчивая путь от ямочки у острой ключицы, через грудь, вниз по плоскому животу. Всё еще вдыхая безумную смесь запахов с прикрытыми глазами. Зрение сейчас было таким же лишним, как и одежда. Но Джо всё же открыл глаза, когда выпрямился, подхватывая стоящую перед ним женщину и приподнимая её, глядя своими потемневшими глазами в болотную зелень её глаз, сдерживая пока что звериные инстинкты, рвущиеся наружу. Пока что... Еще немного.
Без мыслей, без слов, далекая от всего, что может именоваться разумом, тварь, согласилась с таким подходом. Лишнего быть не должно, лишнее надо убрать. Пусть не будет. Мир простых вещей, в котором что то знчат одежда, деньги, приличия, слова и еще тысяча и одна совершенно бесполезная вещь, оставался где то далеко, где-то очень не здесь. Здесь же происходило навреное, саое неестественное, что может быть. Мертвое, делало вид, что оно живо. Не веря в собственную смерть, а может не понимая, что умирать можно, оно рвалось к тому, что является вотчиной живых, с тупым звериным упорством, почти с яростью. Так, как живые никогда не делают. Им зачем, у них оно есть...
Бессмысленная, тупая тварь, по недоразумению похожая на человека внешне, обвилась вокруг другой твари, стремясь стереть границу между их телами, обмазаться, облить собой, утопить в себе, словно древнего ящера в асфальтовом озере.
В реальности же Гленн уперлась ладонями в плечи Джо, резко подаваясь вперед всем весом, стремясь опракинуть их обоих. Широкий рот женщины растянулся, являя собой нечто среднее между оскалом и улыбкой.
Крупный пятнистый зверь не поддался толчку, качнулся было спиной вперед, но выровнялся, ткнувшись носом аккурат между выпирающих под бледной кожей ключиц. Прихватил зубами, потянул немного кожу, не прокусывая, но сжимая крепко, до боли, которую Гленн бы почувствовала, будь она по прежнему полноценно живой. Поддаваться самке? Не сразу... Эрреро сделал шаг назад, еще один. Не выпуская из рук гибкое текучее тело, которое казалось было способно просочиться сквозь его пальцы. Не так быстро... Он вновь приподнял женщину, перехватывая ее под ягодицами, направил её к себе, втискиваясь между сильных ног, раздвигая их собой. Зверь глухо рычал и требовал, и он отпустил его с привязи, одновременно опуская Гленн на себя, но не выпуская её из рук, удерживая на весу, только инстинктивно дёрнувшись, чтобы войти глубже. Одним рывком, одновременно с глухим рычанием, раздавшимся из глотки. Теперь моё .
Жадная звериная похоть затопила сознание. Теперь двигался не он, а Зверь внутри него. И тот же Зверь, поблескивая янтарными глазами, сделал еще пару шагов назад, упираясь спиной в стену, и сползая по ней вниз на пол. Не падая, а перетекая в сидячее положение, обращенным вверх взглядом ловя отражение таких же животных эмоций на другом лице. Скользя и цепляясь за острый подбородок, широкий полуоскал, зеленую бездну, ведьмовскую рыжину... и над всем этим - острые темные крючковатые концы оленьих рогов...
На покус тварь откликнулась низким горловым ворчанием, как если бы тираннозавр умел мурлыкать. Тот-другой вел себя правильно. Хороший самец сразу не сдается. Не сдается, и не пугается того, что ему могут дать. Что у него могут взять. Потому вбирающая в себя чужую плоть, раскрывающаяся перед самцом, тварь именно что бралал свое. не зря тьма, тягучая и влажная, полная кошмаров и запретного - женского рода. Сейчас нечеловечески гибкое, тело твари выглулось, тяжелой волной прижимаясь к тому-другому везде, где это возможно. Смерть и жизнь теряли различие между собой, выворачиваясь наизнанку. Твари было много, и она хотела делиться тем, что есть у нее, есть в ней, потому что не видела разницы между своим и чужим. Двигаясь в ритме, который много старше, чем человек, она дарила тупую звериную ласку, нежно проникая под кожу пальцами, следуя изгибам чужих ребер.
Она топила руки в чужой, сейчас- теплой плоти, нежно касаясь натянутых сухожилий, как можно касаться струн арфы. Как это- когда диафрагму поглаживают изнутри? Как это- когда проводят ладонью по позвоночнику, когда собственная плоть расступается перед самкой, которая пришла брать свое по праву рождения. По праву бытия тварью, по тому просто праву, что она не знает о самой возможности получения отказа... Тварь ворочалась в тесной оболочке, тянулалсь наружу. Джо мог ощутить, как под кожей у женщины, которой он сейчас касался и внутри которой он был, что то двигается. Что то другое, отличное от привычной формы. Как по мышцам проходят волны, как выпирают кости. Словно под толщей густой и маслянистой жидкости движется кто то, кто вот вот покажется на поверхности, всплывая тяжело и медленно. Как из под человеческого лица проступает маска несущестующего и никогда не существовавшего создания...
Тварь была в нем, тварь была вокруг него, тварь дышала запахами разрытой почвы и мускуса, крови и смятых ростков, хотя, может быть это казалось. Тварь вылизывала его изнутри ладонями, и это будило то, что казалось бы отмерло вместе с небходимостью дышать. Она хотела, чтобы ему было хорошо и неважно, делала, как умела, не спрашивая.
Хорошо... Хор-р-р-р-рошо ... Тяжелая тягучая волна прокатилась от кончиков пальцев до кончиков ушей, вздыбливая шерсть на загривке, раздвигая губы в безумном оскале. Тело выгибалось навстречу ласке. Не такой, необычной, пугающе проникновенной . Зверь не спасовал перед Тварью. Он вбирал в себя новые ощущения, настолько же пугающие, насколько и восхитительные. И не останавливался, ни на мгновение. Продолжая ритм первобытных движений. То приникая вплотную к такому же неестественно горячему телу, то вновь упираясь спиной в прохладную стену. Её руки... О, вначале он всё же застыл, пробуя это новое ощущение на вкус, прислушиваясь к разливающемуся по внутренностям, словно жидкое масло, желанию.
Больше. Еще больше! Не только позвоночник, не только ребра... Пусть её пальцы двинутся дальше, ниже, и глубже. Пусть мягко коснутся, оглаживая низ желудка, плутоватым движением скользнут по хитросплетению кишечника. Пусть она возьмет его всего. Зверь не протестовал. Он коротко взрыкивал, требуя еще больше ласки, рвался вперед, постепенно убыстряя темп движений, впиваясь когтями в жесткие выступы под кожей Твари, жмуря янтарные глаза, и стремясь с каждым толчком взять еще больше и самому проникнуть в чужое тело дальше и глубже.
В ответ на волну чужого тела, прокатившуюся по напряженным мышцам, Зверь не зарычал - зашипел, чувствуя, что прокатившаяся волна перехлестывается на него, накрывает собой, заставляя мышцы сокращаться сильнее, быстрее, покрывая кожу странной маслянистой и плотной плёнкой. Она расползалась по всему телу, казалось бы хаотичными темными пятнами, заменяя привычную загорелую человеческую кожу. Пятна расплывались, то сходились, то расходились на движущихся в животном ритме конечностях, перетекали одно в другое, разбивались друг о друга, дробясь и создавая геометрически верный узор. Некоторые светлели, другие приобретали более темный оттенок. Зверь терся о Тварь всем телом, тихо шелестя мягкими тонкими чешуйками. И больше не рычал. Из приоткрытого рта вместе с неправильным, не-живым дыханием вырывалось громкое шипение, прерывистое и захлебывающееся.
Ещё! Зверь бросился вперед, отрываясь от стены, валя Тварь на спину, невозможным практически движением почти обвиваясь вокруг неё. Пусть она погладит его еще там, куда не успела дотянуться из предыдущего положения. Пусть не останавливается! Да! Он застыл над Тварью, медленно покачиваясь из стороны в сторону. Узорчатый, чешуйчатый, полностью лишившийся всей своей шерсти. Он не видел её метаморфозы, не видел своих. Всё это время янтарные глаза Зверя были закрыты. И сейчас он открыл их. Пронзительно-желтые. С узким вертикальным зрачком. На Тварь смотрел Змей.
И Тварь посмотрела на Змея, выглядывая с изнанки человеческого черепа через ямы глазниц зеленью болотного мха и молчаливой тьмой торфяной трясины. Прошлась язком ладоней по внутренностям, заполняя изнутри собой, обвивая с изнанки, если так может быть. Ей была не знакома разница между видами, разница между телами, она вообще не знала такого понятия- "разница".
Нет ничего, есть только дремучая, первобытная тяга смерти вывернуться наизнанку, стать жизнью. Быть. Так умерший становится землей, плодородной почвой, чтобы прорваться к небу травой, и трава ломает камни, чтобы ее сожрали. Дикий, яростный экстаз круговорота жизни, заключенный в сосуд из двух не живых тел, сжатый до предела. Рвущийся наружу вместе с дыханием, которое не нужно. Бесплодный, вхолостую, в пустоту, в бездну, которая не способна исторгнуть из себя ничего, ибо пуста.
Но бездна о том не знала, и от того становилась вместилищем всего. В ней выли и скалили молочные зубы никогда и никем не рожденные детеныши, в нее падали те, кому не дано умереть, потому что они и не жили. Она кипела, бурлила, захлестывая сама себя.
И из ее глубин Тварь потянуллась вперед, встопорщивая матово блестящие пластины, с влажным хрустом продираясь через чужие кости и делая их своими, выворачивая суставы и глядя в кипящий мед змеиных глаз через узкие прорези на кофейно-черной маске. Массивный хвост обвился вокруг них обоих, широкая пасть распахнулась, придвигаясь ближе к Джо, чтобы облизать длинным движением, от ооснования шеи и выше, через скулу и висок. Когти с шелестом проехались по плечам и спине царапая ощутимо- еще не рана, но уже больно, и большой удачей было то, что когда Тварь явила наконец себя как есть, руки цимисха были не внутри Змея. Тварь плотнее обхватила его бедрами- впечатывая жесткие пластины брони в пятнистую шкуру и низко, с придыханием зарычала.
Тягучий, маслянистый почти голос ее говорил о том, что она торжествует, что она получила что хотела, и не меньше отдала, о том что ночь хороша и темна, и весь мир, который умещается в раковине ее тела хорош и будет всегда. Хор нерожденных никогда и тех, кому родиться не мог в принципе, вторил ей, неслышно и мощно. Океан, в котором еще только должна была появиться жизнь, вылизывал пустынный берег, на который не ступала еще ни одна лапа, в едином ритме с ее движениями и выплевывал в свои темные воды моллюсков и кистеперых рыб., рыбы отращивали лапы и выходили на берег, забирая себе сушу, а луна рушилась в море, чтобы смеси их всех и дать место новому.
Берег поддавался ласкам океана, то небрежно неторопливым, то накатывавшим сильными волнами. Всё как заведено самой Природой - приливы и отливы, вечное движение сфер по небу, неустанное перемещение песков. Чешуя Змея шелестела, словно миллионы песчинок. Гибкое тело прогибалось в когтях Твари, свиваясь кольцами, переплетаясь с её суставчатым хвостом, и сжимая её сильнее в своих тисках, до боли, до хруста... Накрывая Тварь многотонным горячим слоем песка, дарящего одним жизнь, а у других - отнимающего её. Призывая выйти из Океана и утонуть с ним в его собственном сыпучем океане. Скользить с ним по барханам, ощущая как песчинки щекочут его чешую... её пластины.
Он замедлился, поднимаясь над Ней, покачиваясь из стороны в сторону всем телом, переливающейся узорчатой волной, танцуя для неё свой танец. Смотри. Смотри на меня Шептали его желтые глаза, в расширяющихся зрачках которых Тварь видела своё отражение. Прекрасная как сама Мать, как Исида, как плодородные воды священной Реки. Змей танцевал перед ней и дарил ей себя, вбирая саму Жизнь и отдавая саму Смерть, заставляя их сплетаться и свиваться в таком же страстном танце, в котором сейчас и здесь сплелись Тварь и Змей. С-с-с-слушай. Слушай мою песню
Шептал он не отводя взгляда от поблескивающей маски, и шепот его шелестом шипящей мелодии заполнял всю комнату. Тихие звуки чужого древнего языка, языка тайн и запретов, языка богов и богинь, языка клятв и проклятий. Он звал её с собой. Он был Богом. А она сама была - Богиней. Шепот манил за собой, звал остаться с ним там, где пески тянутся от одного края земли, до другого, сливаясь с небом. Там, где небо попирали острые вершины пирамид. Туда, где их покой будет охранять грозный Сфинкс, а пальмы будут обмахивать их своими зелеными опахалами листьев. Где огромный Змей спит, смежив мудрые и лукавые желтые глаза. Там, где они будут петь и танцевать Ему вдвоем.
С-с-скажи ДА
Говорить Тварь не умела. Она вообще не знала, что можно мыслить сложными сочетаниями звуков, которые будут означать предметы и явления, это наносное и лишнее было ей без надобности. Она воспринимала все более непосредственно, можно сказать- прямо. На уровне посыла. Смотри. Слушай. Иди. Это было просто и понятно. Другой чешуйчатый, упргуий как литая резина, звал ее к себе. На свою территорию, в свои владения. Ходить по одной земле, охотиться вместе, не вступая в схватку за место и пространство.
Змее нечего делить с тиранозавром, и потому они могут быть вместе. Так пустыня ничего не делит и не сражается с разливыющимися водами Нила. Всему свое место и время, одно сочетается с другим в цикле жизни и смерти. Влажная, тягучая тьма торфяных болот выливалась на раскаленные пески, делая их плодородными на время. Позже сухость и жар убьют выросшие из этой влаги растения, но так и должно быть. Все умирает.
И молчаливые недра топи впускали в себя безумный огонь вылизанной злым солнцем земли, согреваясь его теплом и отдавая это тепло всем, кто живет в непроглядных ее глубинах. Все рождается. Сати сжирает себя на костре во имя супруга и одновременно Кали пляшет на его разодранном теле. Да, они могут быть вместе, могут быть рядом, потому что они- нечеловеческие твари, и весь мир- их. Достаточно, чтобы не было того, что можно отнять. ЧТо нужно отнимать.
Он обрушился на Тварь песчаной лавиной, прижимая её к полу, впитывая собой запах плодородного ила, смешиваясь тиной и торфом, утопая в трясине и заполняя её собой. Змей услышал ответ Твари в её гортанном рычании. Змей почувствовал её ответ в трепете скользнувшего по его спине матово поблескивающего хвоста. Змей уловил её ответ в резко изменившемся запахе, исходящем от Твари. И он торжествуя принял его, приникая к твердым хитиновым пластинам, переваливая через себя тяжелое кофейно-коричневое тело, оказываясь ненадолго снизу, чтобы вновь перекатиться дальше, сплестись еще плотнее и замысловатее. Так, чтобы невозможно было различить где болото, а где песок, где тьма, а где палящий жар пустынь, где Тварь, а где Змей.
Остановился он только когда уперся спиной в стену. В ту самую, по которой сползал в самом начале, удерживая еще не Тварь, не Богиню, но нечто, что стало ими. Пронзительные желтые глаза закрылись, когда комнату огласило громкое шипение и Змей замер, конвульсивно стискивая свои кольца вокруг Твари.
И Тварь отозвалась, низким горловым воем, вызверив в никуда белые игры зубов. Темное сплеталось с ярко-пятнистым, тяжелый хвост хлестнул, размалывая в щепки стойку для тростей, слишком хрупкую и изящную для первобытной страсти, достигшей апогея.Ком сплетенных тел покатился по полу, раздирая ковер на лоскуты, опаркидывая низкий журнальный столик... Двое были одним в самой прямой и древней форме, как сходящиея тектанические плиты, как разливающаяя магма вулканов. С тяжелым грохотом два тела впечатались в стену.Темная и вялкая волна поднялась, захлестнув Тварь и та сжала свои объятия, втискивая в себя Того-Другого почти до хруста, обдавая его жарким и влажным дыханием, царапая гранями хитиновых пластин, придавливая весом... Это могло бы быть смертельным объятием, но не сегодня. И- через секунду, которая длилась примерно полторы вечности- двое снова стали двумя, распадаясь каждый на себя самого. Все еще переплетенные, но уже не единые телом. Тварь потянулась, жесткой щекой потершись о плечо Змея, встопорщила мялкой волной яркие иглы вдоль шеи,и негромко заворчала. Если бы тираннозавры могли мурлыкать, да-да. В узких прорезях глазниц медленно гасли болотные огни, уходя на дно черепа как в трясину, но не исчезая до конца.
Удерживать в руках первородную тьму невозможно. Можно попробовать, можно прикоснуться, можно попробовать унести кусочек. Но никогда ты не сможешь её удержать. Если она сама не согласится. Сегодня тьма согласилась и сама прижалась к нему, окутала, сжала свои объятия, на короткое время подарила ему себя, и сейчас жесткими прикосновениями напоминала о том, что она всё еще здесь, рядом. Змей растянул рот в широкой улыбке, поглаживая гибкими сильными пальцами острые грани позвоночного гребня, словно взволнованное животное, успокаивая и благодаря за то, что Тьма ему подарила и отдала.
Тварь шелохнула хвостом, с задорным перестуком смахнув в сторону ошметки подставки для тростей, уперлась в пол левой лапой, прижимая длинный шестой коготь к предплечью и "приподнялась на локте". С поправкой на анатомию. Широкая пасть, обрамленная почти человеческими губами, распахнулась и из нее раздался странный звук-смесь влажного кашля и фырканья. Что в целом означало изумление. Мозг у Гленн начал работать, выходя на штатные обороты, и пятнистый лысый мужчина вместо однотонного и волосатого был, мягко говоря, неожиданным. Но не шокирующим, потому что мало ли у кого какие особенности.
- Крас-сиво. Но как?
Нечеловечески низко, с учетом нечеловеческой глотки, спросила она, пальцами правой руки очерчивая контур змеиного пятна на плече Джо. Ситуация была непонятной, потому что ну вот ее соклановцы внешность менять могут. Но! Если бы Джо был из них, то справился бы сам с бедой Джуда(то есть Эша, ну да ладно). А ему понадобился спец со стороны... Тайна!
- Что - "как"? - Джо тоже постепенно приходил в себя, не сразу осознавая произошедшие в нём изменения. Да и вид сидящей на нём верхом Твари его, мягко говоря, "удивлял". Ничего себе, ирландская девка попалась! И как он это вот эээээ... трахал-то вообще? Он пошевелился, расправляя плечи, и наконец присмотрелся к своим рукам, которыми всё еще поглаживал темные пластинки брони на теле Гленн. Удивленно фыркнул и поднес левую руку к глазам, глядя как переливаются на ней мелкие узорчатые чешуйки. А он ведь что-то такое говорил, припоминалось, про Змея, про пески, пальмы и пирамиды. Откуда вот-это-всё внезапно взялось? - Я думал это твоих рук дело...
- Не. Это не я. Я точно знаю. Это кропотливая и долгая работа...
Гленн S-образно выгнула шею и с шелестом втопорщила оранжевые иглы, чтобы с сухим щелчком опустить их.
- Да и не до кропотливых дел было то. Мы были заняты.
Тварь растянула пасть и издала некий хрипловатый звук, означающий смешок. И шевельеулась, обманчиво тяжеловесно поднимаясь с пола, чтобы оглядеться. Нда. Кабинету конечно еще не пришел конец, но.
- Тогда не знаю, - Джо остервенело почесал голову, с удивлением обнаружив, что череп лысый. Оглянулся по сторонам. Нет, нигде его волосы не валялись, снятые аккуратным скальпиком вот этим вот острым когтем, заменяющим шестой палец у Твари. Он тоже встал вслед за Гленн. Всё еще непривычно было называть вот это вот хитиновое существо именем ирландки. И он всё еще не понимал как он умудрился вот это вот... того самого... туда-сюда-обратно. Жеребец, блин! Могучий... Из зеркальной дверцы шкафа на него смотрел вроде бы и он сам, но весь в пятнышко, лоснящийся, словно намазанный маслом, с какой-то текучей неестественной грацией и изгибами тела. - Ну ни хера себе...
Он вновь почесал голову, с упоением, чувствуя как под этой чешуйчатой кожей что-то отчаянно зудит, словно пробивается наружу. Пальцы нащупали короткую щетину волос, которой только что там не было. Почесался еще, и еще. Казалось, что зудеть начало все тело разом, словно с него слезала корка обгоревшей на солнце кожи (о как же давно это было!). Но под ногтями не оставалось ничего. Только узорчатые пестрые змеиные чешуйки начали таять под пальцами, теряя свою форму и структуру. Рисунок "поплыл", сползая с плеч и расползаясь по животу, как маслянистое пятно, которое стекается в одну лужицу. Геометрические узоры таяли, перемешиваясь и тускнея. "Лужица" расползалась, открывая чистую ровную человеческую кожу, стекая куда-то на спину. Джо повернулся боком, вывернул шею, следя за тем, как его тело "линяет" обратно, но от линьки осталась бы сброшенная кожа. А тут - ничего. Даже маслянистость исчезла без следа. Джо тряхнул головой и на глаза упали привычные и отросшие черные с легкой проседью волосы.
- Нихрена не понимаю... - Он обернулся от зеркала, скользнув взглядом по комнате. Ну стойку для тростей развалили.. Ну подумаешь, столик опрокинули.. Ну ковер подрали. Блять, опять ковер... Не везет коврам в этом месяце. - Гленн? - Он позвал всё еще не похожую на саму себя цимисха.
- А?
Тварь качнулась, отрабатывая баланс хвостом, и чудом не добив им ничего из мебели. Массивные когти задних лап (кажется, там был лишний сустав) процарапали по полу и тварь брезгливо дернула ногой, стряхивая ошметок ковра. Узкие прорези глазниц на кофейно-черной морде с интересом следили за изменениями, которые претерпевал Джо. Гленн даже наклонилась вперед, сверху-вниз разглядывая мужчину как ... Да как занятный ребус, диковинку.
- Эм.. а. Черт, я даже не знаю чего сказать в этом случае. - Эрреро потер рукой лицо, не скрывая смешок. Подошел к всё еще не изменившейся обратно цимисху. Теперь то чего бояться, после ... такого . - В общем, это было круто. Как-нибудь повторим?
Гленн была по жизни бабой вредной. А еще ехидной, скандальной (не по злобе, а ради души) и еще несколько достоинств того же толка. Так что сходу в голове у нее вознило как минимум несколько смешных вариантов, как можно было бы бордельного хозяина подколоть. И она бы обязательно это сделала, если бы момент был хоть капельку более подходящим. Но момент таким не был, так что хитрая баба воспользовалась преимуществом нечеловеческой формы- ну правда, никто ж не ожидает высоких комуникативных навков от хитинового монстра, значит можно сачковать. Чудище аккуратно перешагнуло руины стойки для тростей и несколько неизящно пригнувшись, подцепило когтем свои штаны. Что несколько разбивало пафос момента и вносило в него ноту шихофренической комедийности.
- При случае можно, чо бы нет? Жеребчик явно призовым оказался.
Вообще, это было сказано тоном несколько неловкого, но комплимента. А дальге Гленн засмущалась, совершенно иррационально- ибо теперь то что? И чтоб замять момент, "свалилась" в человеческую форму. Хитиновое чудище пошло волной, втяшиваясь, проваливаясь внутрь человека. Именно так, а не человек всплывал из глубин темной туши. На какой то короткий момент из глубин перемешаной плоти проступила женщина, вполне обычная, с некрупной, но тяжелой даже на вид, грудью, широкой задницей и жирноватыми ляжками, но тут же перетекла дальше, в условно- никаую форму.
- М... слушай, тут такой момент есть... У тебя штанов каких или юбки там нету?
Нагота цимисха не смущала вообще- трудно ощущать себя голой, если на тебе есть кожа, и вообще- задница это только задница, она есть у всех. Но вот перемещение обратно в депо- дело другое. Общественность не поймет-с.
Эрреро нагота тоже не смущала. Она его восхищала. Только неуверенные в себе юные ловеласы стремятся найти партнера покрасивее, с идеальным телосложением и прочими атрибутами, которыми можно похвастаться перед кем-нибудь. Настоящие волокиты в любой внешности отыскивают прекрасное. Широкая задница? Зато какие умилительные на ней ямочки. Тяжелая грудь? Зато соски, если на них подуть предварительно облизнув, встанут торчком как вишенки. Жирноватые ляжки? Зато если забросить их себе на плечи... Джо непроизвольно облизнулся, глядя на обратные метаморфозы цимисха. И чего она в тело пацана так упёрлась?
- Игого, бля, - Повторил он, сказанное уже однажды сегодня и оттолкнул ногой изорванную тряпку, в которую превратились его собственные брюки. - Ну что же, справедливо... Даму я сначала накормил, потом оттанцевал, а теперь и одеть надо. Посмотрим, чего у меня тут найдется...
Жеребчик прошелся по комнате, поигрывая мышцами, показывая, что он не просто призовой, а как минимум неоднократный чемпион. В шкафу на одной из полок нашлась объемная коробка со скромненькой надписью "Lanvin". Эрреро хмыкнул. Он собирался подарить это платье Долли. Но раз уж такой случай...
- Вот, примерь. Я в это точно не влезу. А ты можешь.
При виде шикарного не то что на глаз. а даже на запах, платья у Гленн конечно, глаза что называется, блеснули. Таки она могла быть хоть триста раз вампиром, но быть женщиной не переставала. Причем женщиной, для которой дорогие платья всегда были либо принципиально недоступны, либо совершенно не актуальны. То, что в целом тут происходит получение платья "за секс" как то являлось малосмущающим фактором, на фоне всего. Платье было охренительным, настолько, что где то там сейчас играл хорал и с небес спускался луч света, озаряющий мягкие складки палево-розоватого, персикового материала. Где то тут должна была мелькнуть мысль про "не думай, бери от жизни все, пока прет", но она прошла очень фоном. В реальности же Гленн лишний раз упрашивать себя не заставила, влезая в предложенное платье. "ВОт если сейчас оно не пролезет, будет крайне хреновато!" успела подумать она, но нет. Платье таки село, и село хорошо. Видимо, у той, которая должна была его носить, не должно было быть груди и жопы. Платье на тощего мужика, что уж тут. И неважно, что щиколотки торчат, в этом даже есть некоторая интрига. Такой уверенный, элемент нарушенной гармонии. Внезапно из нескладного и дрищеватого пацана, ирландка превратилась в этакую богемную мадам, которой не хватало разве что длинного мундштука и агрессивно подведенных глаз.
- Нихрена себе...
Произнесла она, поворачиваясь перед зеркалом и этак горстями собирая растрепанные волосы в нечто, отдаленно напоминающее руины высокой прически.
- Гребень возьми, - напомнил о своем предыдущем подарке испанец, коварно доставая с соседней полки брюки, явно припасенные для себя. В последнее время в этом кабинете прямо таки вошло в моду рвать друг на друге одежду, и он с пару дней назад завел себе запас, на как раз такой случай. Правда, эти брюки не подходили к валяющемуся на столе галстуку, и гедонист в его душе что-то бубнел по поводу того, что брюки без нижнего белья будут "кусачими". Но на деле, после того как кровь перестала циркулировать по давно не-мертвому организму, мелкие нервные окончания тоже отключились. Эрреро неглядя завязывал галстук и заправлял найденную на полу рубашку в брюки, с улыбкой поглядывая в сторону вертевшейся перед зеркальной дверцей шкафа Гленн. Перемены радовали глаз. - Туфельки не забудь.
- Прямо сказка про Золушку получается, с поправкой на ветер.
Гленн смущалась, но конечно, от халявы отказываться не собиралась совершенно! Еще бы, она можно сказать, подралась за эту халяву. Ну то есть конечно нет, не за это, но при желании все увязать в одну кучу... И учитывая, что против всякой логики туфли подошли...
- Ну как?
Теперь уже в туфлях и с подколотыми волосами, то есть упакованная по полной, задала она самый коварный из женских вопросов. Попутно решая не вдаваться в детали касательно того, что за платье она не только подралась, но еще и потрахалась. Подумаешь, какие детали! Она вообще то еще и людьми питается, так что все иное по шкале морали как то даже блекнет.
Эрреро подошел, критически окидывая платье и его обладательницу внимательным взглядом бесовских испанских глаз. Затем взял ее руку, поворачивая ладонью вниз и серьезно так, как в сказке прямо, поцеловал длинные пальцы Гленн.
- Если ты сейчас же не двинешь меня по морде, то я сдеру с тебя это платье, и в депо ты вернешься только завтра вечером. - По тону бруджи было непонятно, в шутку он это или всерьез. Вот вроде и улыбается шкодливо, а голос аж дрожит и вновь хриплый. - Я уже, кажется, называл тебя сегодня Богиней. Теперь я не знаю какие еще комплименты будут уместны после этого.
Пару -тройку долгих секунд Гленн не двигалась, взирая на коленоприклоненного мужчину сверху вниз, и как бы мысленно пробуя "на вкус" ситуацию в целом. Конечно, ей это нравилось, потому что какая крестьянская девочка не хочет быть принцессой? Даже если для того, чтобы принцессой стать, надо сперва помереть, это мало что меняет. Разве что пальцы, зажатые в чужой ладони, чуть подрагивали, жили своей собственной жизнью, почти незаметно, можно сказать деликатно, но пробуя наощупь чужую кожу. Привычка, что поделать. Наконец, пазуа была прервана.
- Дурак...
Польщенным и совершенно лишенным порицания тоном сказала цимисх. Таким тоном не говорят, если хотя отругать, обидеть или тому подобное. Нет, совсем даже наоборот.
- Ну, учитывая чем закончилась прошлая попытка дать тебе по морде...
Она негромко рассмеялась, явно давая понять, что совершенно не жалеет о последствиях.
- Но нет, ночь близится к концу, и скоро я превращусь в тыкву. В смысле, в депо надо. Мои быдут волноваться, а мы ж дружная семейка, помнишь? Так что не надо их волновать.
Эрреро довольно улыбнулся и отпустил руку цимисха.
- О да, в дружности вашей цирковой семейки мне уже удалось неоднократно убедиться. Если я задержу тебя здесь до следующего вечера без предупреждения, то ко мне в кабинет, на этот раз, думаю, ввалятся кроме Дамиано с Каллаханом еще и клоун с карликом подмышкой, и вечно пьяная дрессировщица пуделей верхом на пони ряженом в единорога. Такого шоу моё скромное и приличное заведение не выдержит. - Мужчина набросил на плечи былой пиджак, вразнотон со штанами, парой движений зачесал волосы назад и предложил взять его под руку, отставив локоть. - Провожу до машины. Такая красота не должна уходить, смущенно пробираясь к черному входу.
И он провел её через главный зал, кивая солидным мужчинам в окружении "работниц" клуба и по-детски упиваясь произведенным эффектом.
Выйдя из клуба, Джо подвел мадемуазель к ожидавшему как обычно неподалеку личному автомобилю и галантно распахнул дверь, в которую шмыгнула непойми откуда взявшаяся мохнатая собака Шон.
- Еще раз благодарю за, ммм, помощь... Гленн. - Он вновь поцеловал Золушке кончики пальцев. - Соскучишься, не стесняйся - заходи. Буду всегда тебе рад.
- В лучшем случае так.
Вполне серьезно кивнула Гленн, прихватывая кавалера за предложенный локоть. Дейсвтительно, если уж быть натуральной шикарной мадам, то на все последние. Правда, общий эффект несколько разбивали запасливо прихваченные "обычные" вещи, которые запасливая натура не позволяла бросить просто так.
- Не за что. Будет надо- ты обращайся, может еще с чем... помогу. И- да, я зайду, так что не расслабляйся.
Конечно, Зошулка Золушкой, а взять вменяемых манер Гленн было неоткуда, потому прощяние вышло не то чтоб скомканным, но со своеобразной ноткой столкновения культур, стциальных слоев и тому подобных вещей. Уже в дороге, сидя в шикарном платье в шикарной машине, цимисха одолели что называется, типичные для прошедшего вечера мысли вида "А тому ли я дала". То есть что дала тому- это как раз понятно, но... Но вот ведь смешная штука- жизнь. Казалось бы, ты- вампир, ходячий мертвец с нечеловеческими талантами. А вот примерно то же самое- богатый мужчина приводит к появлению платьюшка. В принципе, тут стоило бы почувствовать себя шлюхой, прыгаюющей в постель к "упакованному" папочке, и Гленн даже попискала это ощущение в себе. Но нет, ощутить собственную греховную сущность стремительно падшей женщины не получалось. Внутренняя суть мягко топорщила хитин и уверенно считала, что все сделано правильно. Она захотела самца, она сочла его подходящим, она взяла его. А он принес ну, добычу. Аналог добычи. Все как надо, так и должно вообще то быть. Другое дело, что это был самец из другой стаи... Как отнесется к этому стая своя? Вот например, Майк... Майк точно не оценит, некрасиво получилось. Или вот Леон, который как бы по идее не при делах в плане кто с кем спит (если не напрямую с Леоном), но парадоксально как бы и при делах... Политика же, все такое. Ну то есть ему вот точно надо будет сказать, хотябы о том, что имеет дело к работе. Мда. Все было сложно, очень, очень сложно...Ирландка задусчиво почесала Шона за ушами, совсем чуть-чуть сожалея о том, что обсудить внезапно усложнившуюся жизнь с собакой несколько затруднительно. Хотябы такой удивительный ее момент, что чтобы стать успешной и востребованной как женщине, ей понадобилось "отменить" у себя грудь и внешне быть женщиной перестать. Да что ж ты будешь делать?
@темы: Джо, Гленн, 1926 год, Двойная Лиана, 11 сентября