История, в которой не-Один взбирается на холма, находит свой не-Ясень, видит Зиму и Истину, а потом посылает всю мудрость мира к чёрту
Вне времени и вне пространства
Алан шел, по ощущению, несколько часов - река все это время поблескивала где-то на горизонте, отдаляясь, но оставаясь в поле видимости. Наконец на горизонте напротив появилась сизая дымка далеких гор подернутая зелеными кудряшками леса у подножия.
Он понимал, что время не имело здесь значения. Зато - оно имело значения там, куда он должен был вернуться. Куда он обязательно вернётся.
Алан остановился на мгновение и сощурился, вглядываясь в изломанную линию горизонта впереди. А потом побежал.
Когда Алан определился с тем куда он хочет попасть, дорога стала неожиданно простой: он успел сделать пять шагов и понял что оказался на опушке леса. Издали показавшийся живым, вблизи лес оказался таким же безжизненным как и все вокруг: вырезанные рукой мастера(можно было разглядеть каждую трещинку в коре) из желтовато-белой кости стволы деревьев, на ветвях которых росли листья из зеленоватого камня. Нефрит? Малахит? Алан был готов поклясться что "молодая" листва в высоте, переливающаяся в лучах заходящего солнца, блестит как настоящие изумруды. Глубины леса тонули в темноте длинных теней, отбрасываемых закатным солнцем и тяжелой, давящей тишине.
На горизонте над вершинами леса были видны сине-белые силуэты горного хребта. Некоторые из них, казалось, уходили прямо в подернутые все ещё закрывающие небо после ливня облака, скрываясь в вышине.
Алан остановился у ближайшего дерева и провёл кончиками пальцев по шероховатой костяной коре - просто, чтобы отвлечь себя от страха, заколовшего затылок мелкими ледяными иглами, как только он шагнул в не-живую тишину леса: он может не выбраться отсюда. Может…
Алан сжал зубы и тряхнул головой.
Он выберется. Чего бы это не стоило.
Вскинув глаза к возвышающимся над лесом горным пиком, он проговорил - упрямо, с отчётливо звучащим в голосе вызовом:
- Раз вы - самые высокие, самые… недоступные, значит - мне к вам.
Встряхнувшись, Алан шагнул под изумрудную сень леса. Он шёл, вслушиваясь в звук собственных шагов - и от того, что это было единственным, что нарушало тишину, было жутко. Неправильно.
- Если я… когда я вернусь, то, надеюсь, там пройдёт не год. Или не десять лет. Это будет очень… глупо. Почти как в сказках про холмы фей. И Леон наверняка скажет, что я идиот. Хотя он и так это скажет, но лучше не заставлять его ждать так долго.
Он шёл. Всё дальше и дальше вглубь леса. И, надеясь, что всё ближе и ближе к горным вершинам. Как туда забраться…? Алан не думал об этом, с упрямством оголодавшего вцепившись в одну простую и понятную мысль - он заберётся туда. И не важно, как.
Казалось, Алана окружает тяжелая пелена, поглощающая все звуки вокруг него - он еле слышал свой собственный голос и похрустывание серо-зеленого песка под ногами. Лес местами был настолько темным что передвигаться приходилось почти на ощупь. Наконец впереди забрезжил свет, и вампир вышел на опушку - на опушку большой поляны вокруг склона чего-то что могло бы быть холмом, если бы осыпавшаяся в паре мест земля не обнажила светло-серый, похожий на кость, камень. На вершине "холма" маячила на фоне облаков светлая тень по форме напоминающая большое, размером с крупный дом, дерево. Если приглядеться, можно было заметить вьющуюся по склону холма тропинку, ведущую наверх.
- Я думал, такие места… - Алан говорил вслух просто, чтобы слышать свой голос. Нормально звучащий голос. После липкой тишины леса это казалось важным. - Ну, должны быть… другими. Не то, чтобы я, ну… ждал ангелов с ревущими трубами. Просто - другим.
Он присел на корточки, зачерпнув ладонью рыхлую землю, принявшись перекатывать мелкие комки между пальцев. Эти ощущения тоже были важными. Секунда, две, три…
Алан поднялся на ноги и, так и не отряхнув ладони, принялся взбираться вверх по холму. Не по тропинке. По склону. Почему-то накатила странная, упрямая злость и желание не подчиняться здешним правилам, которые кто-то установил. Или - что-то установило.
Лезть было тяжело - земля осыпалась под руками и ногами, обнажая гладкий камень, Алан раз за разом соскальзывал вниз и под конец сорвался, прокатившись по склону и остановившись только у самого подножия. С вершины холма донеслось немелодичное позвякивание, но затем все стихло.
Он некоторое время лежал, пустыми глазами глядя в расцвеченные закатом облака над головой и ощущая себя… глупцом. Вон, вьётся же тропинка, удобная, так и манящая пойти по ней, обещающая сделать путь лёгким и быстрым.
Алан рывком поднялся на ноги, с долгий десяток секунд смотрел на узкую тропу и уже сделал шаг в её сторону, но потом замер. И громко проговорил, вскинув голову к вершине холма.
- Я заберусь сам! Без чьей-то помощи. Тебе ясно?!
И снова - по склону. Упрямо, цепляясь пальцами за едва заметные выступы, и глядя только вперёд, туда, где высилось дерево.
И снова комок земли, казавшийся надежным миг назад, неожиданно выскользнул из-под ноги и Алан сорвался, покатившись вниз по гладкому камню и распластавшись у подножия холма. Немелодичный перезвон в этот раз сопровождался тонким, на грани слышимости, пением хрустальных колокольчиков.
Алан, не поднимаясь на ноги, в бессильной злости ударил грязным кулаком по земле. Упрямство мешалось с ясным, делающим почти больно, осознанием собственной глупости.
«Ты даже не можешь залезть на этот клятый холм сам . Зачем-то упрямишься. Теряешь время. Какого чёрта…?»
Стиснув зубы, Алан заставил себя встать.
Он сможет. На этот раз - точно сможет.
В этот раз Алан поступил умнее: он не стал опираться на землю вовсе. Цепляясь кончиками пальцев за углубления и выступы, срывая ногти и пачкая гладкий камень своей кровью, он продолжал упорно ползти к вершине, наконец достигнув места где можно было присесть и перевести дух, не рискуя сползти вниз.
Отсюда можно было получше рассмотреть тень на вершине холма: ей оказалось растущее из разлома с неровными краями дерево, выглядящее так будто кто-то взял несколько миль толстой свинцовой проволоки и начал сплетать из неё канаты, после чего из канатов сплел ствол дерева. От основания ствола отделялось множество отдельных нитей уходящих в разлом и натянутых как струны в усилии удержать громаду ствола вертикально. Ветви были похожи на выходящие из ствола канаты, постепенно расплетающиеся на ветвящиеся тросы, окутанные облаком нитей, неподвижном в безветрии. Дерево не несло листвы, но было похоже своей формой на многовековой дуб - и действительно, тут и там в глубине кроны можно было заметить сияющие подобно радуге желуди из чистого как слеза кристалла.
На одной из нижних веток неподвижно застыла оранжево-алая в лучах заходящего солнца фигура большого, размером с крупную собаку, филина. Судя по подернувшей латунные пластины его перьев зелени патины и равнодушно смотрящим куда-то за горизонт шарам глаз вырезанным из лимонно-желтого кристалла, он уже очень давно сидел в этом положении - двигался ли он хоть когда-то с момента появления здесь этого дерева?
Добравшись до вершины холма, Алан несколько минут сидел, скользя взглядом по переплетению стальных нитей - казалось, на них можно смотреть бесконечно, цепляясь за одну из нитей и прослеживая, как она вьётся и переплетается с другими.
«Вставай. Давай. Вставай же».
Он устало - хотя откуда тут усталость? - потёр ладонями лицо, размазывая по нему грязь и кровь, и поднялся. Алан помнил, что слышал перезвон и позвякивание колокольчиков, но дерево было таким неподвижным, словно не было создано для движения.
Как и фигура филина. Алан осторожно приблизился к нему и, протянув руку, коснулся исцарапанными пальцами латунного крыла.
Когда Алан поднял руку чтобы коснуться филина, тот с тихим скрежетом повернул к нему свою голову и смерил пространство где-то за его спиной взглядом своих кристаллических глаз. Клюв филина приоткрылся и он металлически ухнул:
- Кто?
Алан слегка дёрнулся, когда птица повернулась к нему, но всё же дотронулся до металлического крыла - очень быстрым, лёгким жестом, мазнув по пластине кончиками пальцев. Потом он пожал плечами.
- Ну… я? Алан Каллахан. Ищущий путь обратно, туда, где… путь в мир живых.
Сова не шелохнулась, но Алан как будто бы сердцем почуял хлопанье множества мягких крыльев на самой грани слышимости. Краем глаза он заметил шевеление в ветвях дерева - присмотревшись, он понял, что, незаметные (или незамеченные?) до этого, на них сидит множество черных, колеблющихся, будто сотканных из марева птиц, отдаленно похожих на сов - птиц, что все без исключения теперь повернули свои клювастые головы к нему и по очереди начинали взмахивать крыльями, взлетая и кружась у него над головой и за спиной, медленно сужая свой круг и подлетая все ближе и ближе, будто в поисках подходящего угла.
Он уже видел кружащихся такими чёрными водоворотами птиц. Над пепелищами, над трупами, над свалками… Там, где была еда. Там, где была добыча.
Алан передёрнул плечами, подбираясь, будто бы ему было куда бежать. Но бежать было некуда.
- Знаешь… - с чуть нервным смешком произнёс он, обращаясь к филину, но не отводя взгляда от чернильно-призрачных птиц, - когда я говорил, что, ну… ищу путь обратно, я не говорил, что… эмм, меня должны сожрать вороны. Или кто они там. Совы. Определённо - нет.
Добычей он становиться не собирался. Алан отступил ближе к дереву, оглядываясь, цепляясь взглядом за разлом, из которого поднималась стальная громада ствола.
Алан пропустил момент когда когти первой птицы вонзились ему в скальп, натягивая и выворачивая его, пытаясь вырвать. Попытка сбить птицу привела только к тому что ещё одна вцепилась ему в руку, затем ещё одна и ещё. Он почувствовал как мир плывет перед его глазами, расползаясь по швам будто растягиваемая несколькими птицами картина. "Настоящее" теряло детали и обретало их снова как только он фокусировался на них, подобно мозаике, детали которой пытаются сбежать из-под пальцев.
Кто он? Алан, Алан Каллахан.
Кто он?! Алан Каллахан, что ищет путь.
КТО ОН?! Алан Каллахан, что ищет путь обратно в мир живых!
Неимоверным усилием воли Алану удалось сфокусироваться на своих воспоминаниях о том кто он и зачем здесь - и птицы отпрянули, как будто отброшенные невидимой силой, безмолвно разлетаясь в разные стороны и снова рассаживаясь на ветках дерева. Наблюдая. Выжидая. Предвкушая момент, когда они снова заметят добычу которую можно схватить и....что они собирались с ней сделать? Алану пришли в голову легенды о железных птицах что растаскивали на части, а затем собирали заново шаманов некоторых культур. Но что станет с ним если он позволит птицам разнять его на части, вырвав из его тела все что описывает его бытие сейчас?
Когда налетели птицы, Алан рухнул на колени, пытаясь защититься… и теперь заставил себя подняться на ноги. Выпрямившись, он вскинул глаза на птиц и проговорил, обращаясь одновременно к ним, к никому - и к самому себе.
- Знаю, висел я… в ветвях на ветру. Девять долгих ночей… пронзённый копьём… - он сделал шаг к дереву. Ещё один. - … в жертву себе же. На дерево том, чьи корни сокрыты в недрах неведомых.
На последних словах он остановился у железного ствола. Провёл пальцами по изгибам канатов, медля лишь на короткие секунды перед тем, как уцепиться пальцами за ближайшую ветку, найти второй рукой опору, подтянуться, пытаясь забраться всё выше и выше.
Он карабкался наверх, пытаясь справиться со страхом. Страхом потерять себя; всю свою жизнь он цеплялся за свой разум, за свою личность, и теперь ему надо было… позволить этому разлететься в клочки. Оказаться разодранным железными когтями.
Сможет ли он пережить он, сохранив то, что было… важным? Алан на мгновение замер, зажмурившись: на обратной стороне век проступило из темноты лицо Леона, пальцы фантомно коснулись чужой ледяной ладони. Где-то на краю сознания тихо хмыкнул Бьорн, рассмеялась над глупой шуткой Инга. Чужие голоса. Бьющее между лопаток ощущение, которое всегда толкало его вперёд, на новую дорогу. Сладковатый ужас, свивающийся змеёй в животе, когда он смотрел в глаза чему-то новому и ужасному.
Алан сжал зубы. Он может позволить разодрать себя на куски, но он не позволит забрать из себя то, что было важным. Никто не посмеет этого сделать.
Дерево определенно не было похоже на ясень. И вставал вопрос, чем именно пронзать себя в отсутствие копья.
Птицы, казалось бы, окончательно потеряли интерес к Алану, медленно исчезая одна за другой. Растворяясь, подобно теням, в переплетении нитей "кроны" дерева.
Все, кроме одной. Механическая сова продолжала с небольшим отставанием следовать за Аланам своим безжизненным взором. Когда он поравнялся с её веткой, она снова металлически ухнула:
- Кто?
Дерево не было похоже. Но дерево можно сделать похожим. Осколки ракши в пустоте души вампира загорелись неярким сиянием. "У тебя есть два пути. Ведь Аркадия тоже твой дом".
Алан покрепче вцепился в ветку одной рукой. Второй тронул железную птицу за клюв, оставляя на металле капли крови из израненных пальцев, и хмыкнул.
- Тот, у кого вместо восьминогого коня - поезд.
Он вскинул голову, вглядываясь в поблёскивающие в лучах закатного солнца нити-ветки. Самые тонкие. Самые хрупкие. Те, что можно обломать.
«Лезь. Давай же. Вперёд»
Алан потянулся к следующей ветке. Он никогда не умел хорошо лазить по деревьям. Кажется. Но сейчас полз вверх, сцепив зубы, царапая ладони, сосредоточившись лишь на том, чтобы добраться к самому верху, к тонким ветвям.
Но пока он карабкался, мысли кружили в голове потревоженными птицами - не теми, что рвали его плоть когтями, а теми, что мечутся в весеннем небе, хаотично и беспорядочно, подставляя крылья солнцу и наслаждаясь новым витком жизни.
Новый виток… А будет ли он у него, у Круга, у всего мира, у надежды и мечты. Сможет ли надежда пережить Зиму, и как быстро надо бежать, как крепко сжимать свой меч, чтобы выйти из морозного бурана к солнцу и новой Весне?
Алан зажмурился, мотнул головой и покрепче вцепился в ветку, подтягивая себя выше.
«И где моё серебряное копье…?»
Когда ноги Алана оторвались от камня, он скорее почувствовал пальцами чем услышал тихое гудение внутри ствола дерева. Звук напоминал ему о услышанном однажды гудении большого трансформатора на одной из фабрик - но вместо дрожи и ощущения потери контроля над телом от дерева по его рукам поднималось ощущение холодного пламени, за несколько мгновений прокатившееся к его сердцу и разуму.
Алан увидел встающее над гигантской равниной солнце - и встречающую его фигуру человека.....человека ли? Самые высокие горы были ему по пояс, деревья были лишь мхом под его стопами, а великая река была всего лишь нитью что проскальзывала между его ног. Великан пел гимн восходящему солнцу, и Алан не мог разобрать слов, но красота мелодии заставляла слезы наворачиваться на его глаза.
Шло время, солнце катилось по небосводу - мир менялся. Великан постепенно погружался в землю, пока, к закату, только его темя не оставалось над землей. На закате, оно треснуло - и из трещины проросла медлительная, отягощенная эоном существования, свинцовая мудрость, ставшая великим древом, несущим плоды познания, плоды понимания, плоды Истины. Как и подобает, на дереве поселился его страж - латунный филин, что отделял плевла от зерен и очищал зерна истины от оболочек излишнего до тех пор пока они не начинали сиять во всем их неприкрытом великолепии, ИБО ИСТИНА ПРОСТА В СУТИ И ДЕЯНИЯХ.
Со временем солнце закатится за горизонт, и наступит ночь. Ночью придут холода, с холодами придет ветер. С ветрами придет лед, что скует земли и скроет то что было на них. Под голодными звездами будут ходить незримые существа, что будут знать только тьму, холод и голод - но то будет их жизнь, как жизнь сейчас - свет, тепло и сытость. Они очистят мир от следов прошлого мира и исчезнут, истаяв с первым лучом рассвета, позволяя родившемуся из-подо льда миру встретить свой новый рассвет.
Только тогда взойдут семена, посеянные в землю осенью - и мир возродится. Каким он будет - ведомо только Солнцу что встретит его первую песнь, да Луне что будет охранять его покой во время долгого сна, да Звездам что будут следить тем чтобы великое колесо не потеряло свое направление. Те кто бегут через ночь - падут, и забудутся мертвым сном в снегах, растаяв вместе с ними с первым лучом солнца - или падут жертвой голода живущих в ночи - или станут подобны им и сгинут когда придет время дня. Такова цена нарушения цикла. Только те, кто ушел за горизонт, переплыл реку что окружает Творение и стер свое имя из книги Небес обретают свободу видеть внешний мир - но плата за это никогда не вернуться в Творение, ибо река что окружает его не знает жалости и испытывает входящих в него огнем, водами и медными жерновами. Мудры те, кто желая пережить ночь, готовятся к долгому сну в ожидании Рассвета - ибо им суждено унаследовать Сотворенное.
Истина, что взросла на этом древе, должна прорасти в живой плоти чтобы снова стать частью мира. Ищущему её не нужно копье - кровь пролитая в свинцовую мудрость и каменную плоть будет пролита зазря, ибо свинцовая мудрость отягощена весом прожитого эона и не приемлет новых путей. Достаточно найти зерно чистой истины, свободное от груза пройденных путей, и позволить ему взрасти в своем сердце в лестницу к Небесам - быть ли ей серебряной, золотой, стальной, свинцовой или каменной решать только сердцу в котором зерно истины пустит ростки.
Но для того нужно, чтобы в сердце билась живая воля, а не зияла пустота, заполненная украденной у чужих жизней эссенцией. Для того нужна душа что несет зрячие глаза чтобы направить эту волю к небесам через пустую Бездну Космоса, потерянная вместе с последним ударом сердца. Для того чтобы взобраться по ней, нужны крепкие руки, и нужен сильный дух - руки никогда не державшие оружия и разум, забывший что значит дышать полной грудью не пройдут этого пути.
Чтобы взойти к Небесам по серебряной лестнице, нужна новая жизнь.
Вокруг снова начали собираться черные птицы - части стража что очищает древо мудрости. Страж выполняет свое предназначение, очищая истину от плевел - все что окружает истину должно быть счищено и отброшено в великий океан, в который когда-нибудь вернется все что вышло из него на рассвете времен. Боль расставания - кратковременная и незначительная, ибо только освобожденный от всех своих привязанностей дух может засиять подобно алмазу в лучах Солнца. Видимый мир - всего лишь иллюзия, так зачем цепляться за мимолетные грезы?
Алан покрепче вцепился в дерево. Ему казалось, что над ним поднялась огромная - выше деревьев, выше гор, океанская волна. Она застилала горизонт, невидимая, неощутимая - и при этом захлёстывающая сознание. Секунда, две - или это было три вечности? - и волна обрушилась на него, поглотила, растворила в себе, плеснула в глаза серебряной истиной, холодом зимы, от которого болело что-то внутри костей, что-то внутри него самого, бесконечностью реки, оплетающей миры, мягким ощущением живой души.
Волна катила его за собой, волна пыталась ободрать его до костей и глубже, сорвать с него привязанности, эмоции, то, что было дорого, то, что заставляло двигаться вперёд. Волна затопляла сознание, волна обещала режущую глаза белизну истины и чистоту, без грёз, без висящих на ногах мёртвым грузом чувств, волна пыталась смыть очертания чужих лиц, встававших перед глазами.
Пальцы сжались на гудящем металле ствола сильней - до побелевших костяшек, до боли.
Алан зарычал - тихо, почти беззвучно, выныривая из водоворота, грозившего утащить за собой. Сиявший прозрачным серебром вначале, теперь он казался тёмным, холодным. Туда не хотелось падать снова. Алан покачнулся… а потом выпрямился, цепляясь за ветки, с яростью глядя на кружащихся птиц.
- Я сам решу, куда мне идти. Я сам решу, где искать свою истину! Не пытайтесь, мать вашу - не смейте! - вырывать у меня то, что дорого. Вы слышите - у вас нет на это права! В чём смысл сиять, если нет того, что тебе дорого! Нет того, что ты готов защищать? Нет тех, ради кого ты готов пойти на всё!? Вы не вырвите это из меня! Я не позволю вам!
Он сорвался на крик и, кажется, глаза щипало от соли. И мокрыми были щёки.
Птицам были безразличны крики Алана. Птицы исполняли свой долг, предначертанный перед ними их местом в картине мироздания. Боль от расставания - мимолетна, ведь как можно жалеть о расставании с чем-то чего больше нет в твоем мире - и никогда не было в нем? Придя к древу мудрости, нельзя продолжать жить в иллюзиях - свет истины пронзает и развеивает их подобно утреннему туману.
- Это не иллюзии!
Алан зажмурился - на одно короткое мгновение. Вспоминая, как впервые увидел океан - тёмный, огромный, гулко ворочающий волнами камни на берегу, и как раз за разом учился видеть и ёжился под неодобрительными взглядом Сира.
Фантомно коснулись ладони лошадиная морда - там, в Грезе, и фыркнул девушка-операционистка на почте в Спрингфилде в ответ на его дурацкие слова. Встопорщил хвост Яхонт, уколола ладони Бездна, хрипло хмыкнул, перекидывая из ладони в ладонь топор, Майк. Зашипел, вскидывая к тёмному небу клубы дыма, Ласар, и горечью остались на языке воспоминания о всех неудачах, всех глупых поступках, всех бесполезных словах. Искрами рассыпался в памяти огонёк зажигалки, которую он нашёл в вещах погибшего Сира; погибшего из-за его трусости.
Воспоминания кружились ворохом осенних листьев, упавших в ледяную реку. Плеча неощутимо коснулась ладонь Энди, и эхом отдалось в ушах бьорновское «выбрал самую высокую башню?». Хмыкнул, надвигая шляпу глубже на глаза, Леон.
Все его неудачи, что отпечатывались в памяти, все ошибки, сидевшие занозами в пальцах, всё дурное и хорошее, что он когда-то делал, чужие колкость и чужие же - добрые слова, все воспоминания - это был он, и он не хотел отдавать себя этим птицам, обещавшим развеивающий иллюзии свет.
Потому что это всё - не было иллюзией.
Алан расцепил пальцы и оттолкнулся от ветки, за которую держался, спрыгивая вниз. Вниз - и дальше, прочь от дерева, дающего так много - и отнимающего также много.
Вне времени и вне пространства
Алан шел, по ощущению, несколько часов - река все это время поблескивала где-то на горизонте, отдаляясь, но оставаясь в поле видимости. Наконец на горизонте напротив появилась сизая дымка далеких гор подернутая зелеными кудряшками леса у подножия.
Он понимал, что время не имело здесь значения. Зато - оно имело значения там, куда он должен был вернуться. Куда он обязательно вернётся.
Алан остановился на мгновение и сощурился, вглядываясь в изломанную линию горизонта впереди. А потом побежал.
Когда Алан определился с тем куда он хочет попасть, дорога стала неожиданно простой: он успел сделать пять шагов и понял что оказался на опушке леса. Издали показавшийся живым, вблизи лес оказался таким же безжизненным как и все вокруг: вырезанные рукой мастера(можно было разглядеть каждую трещинку в коре) из желтовато-белой кости стволы деревьев, на ветвях которых росли листья из зеленоватого камня. Нефрит? Малахит? Алан был готов поклясться что "молодая" листва в высоте, переливающаяся в лучах заходящего солнца, блестит как настоящие изумруды. Глубины леса тонули в темноте длинных теней, отбрасываемых закатным солнцем и тяжелой, давящей тишине.
На горизонте над вершинами леса были видны сине-белые силуэты горного хребта. Некоторые из них, казалось, уходили прямо в подернутые все ещё закрывающие небо после ливня облака, скрываясь в вышине.
Алан остановился у ближайшего дерева и провёл кончиками пальцев по шероховатой костяной коре - просто, чтобы отвлечь себя от страха, заколовшего затылок мелкими ледяными иглами, как только он шагнул в не-живую тишину леса: он может не выбраться отсюда. Может…
Алан сжал зубы и тряхнул головой.
Он выберется. Чего бы это не стоило.
Вскинув глаза к возвышающимся над лесом горным пиком, он проговорил - упрямо, с отчётливо звучащим в голосе вызовом:
- Раз вы - самые высокие, самые… недоступные, значит - мне к вам.
Встряхнувшись, Алан шагнул под изумрудную сень леса. Он шёл, вслушиваясь в звук собственных шагов - и от того, что это было единственным, что нарушало тишину, было жутко. Неправильно.
- Если я… когда я вернусь, то, надеюсь, там пройдёт не год. Или не десять лет. Это будет очень… глупо. Почти как в сказках про холмы фей. И Леон наверняка скажет, что я идиот. Хотя он и так это скажет, но лучше не заставлять его ждать так долго.
Он шёл. Всё дальше и дальше вглубь леса. И, надеясь, что всё ближе и ближе к горным вершинам. Как туда забраться…? Алан не думал об этом, с упрямством оголодавшего вцепившись в одну простую и понятную мысль - он заберётся туда. И не важно, как.
Казалось, Алана окружает тяжелая пелена, поглощающая все звуки вокруг него - он еле слышал свой собственный голос и похрустывание серо-зеленого песка под ногами. Лес местами был настолько темным что передвигаться приходилось почти на ощупь. Наконец впереди забрезжил свет, и вампир вышел на опушку - на опушку большой поляны вокруг склона чего-то что могло бы быть холмом, если бы осыпавшаяся в паре мест земля не обнажила светло-серый, похожий на кость, камень. На вершине "холма" маячила на фоне облаков светлая тень по форме напоминающая большое, размером с крупный дом, дерево. Если приглядеться, можно было заметить вьющуюся по склону холма тропинку, ведущую наверх.
- Я думал, такие места… - Алан говорил вслух просто, чтобы слышать свой голос. Нормально звучащий голос. После липкой тишины леса это казалось важным. - Ну, должны быть… другими. Не то, чтобы я, ну… ждал ангелов с ревущими трубами. Просто - другим.
Он присел на корточки, зачерпнув ладонью рыхлую землю, принявшись перекатывать мелкие комки между пальцев. Эти ощущения тоже были важными. Секунда, две, три…
Алан поднялся на ноги и, так и не отряхнув ладони, принялся взбираться вверх по холму. Не по тропинке. По склону. Почему-то накатила странная, упрямая злость и желание не подчиняться здешним правилам, которые кто-то установил. Или - что-то установило.
Лезть было тяжело - земля осыпалась под руками и ногами, обнажая гладкий камень, Алан раз за разом соскальзывал вниз и под конец сорвался, прокатившись по склону и остановившись только у самого подножия. С вершины холма донеслось немелодичное позвякивание, но затем все стихло.
Он некоторое время лежал, пустыми глазами глядя в расцвеченные закатом облака над головой и ощущая себя… глупцом. Вон, вьётся же тропинка, удобная, так и манящая пойти по ней, обещающая сделать путь лёгким и быстрым.
Алан рывком поднялся на ноги, с долгий десяток секунд смотрел на узкую тропу и уже сделал шаг в её сторону, но потом замер. И громко проговорил, вскинув голову к вершине холма.
- Я заберусь сам! Без чьей-то помощи. Тебе ясно?!
И снова - по склону. Упрямо, цепляясь пальцами за едва заметные выступы, и глядя только вперёд, туда, где высилось дерево.
И снова комок земли, казавшийся надежным миг назад, неожиданно выскользнул из-под ноги и Алан сорвался, покатившись вниз по гладкому камню и распластавшись у подножия холма. Немелодичный перезвон в этот раз сопровождался тонким, на грани слышимости, пением хрустальных колокольчиков.
Алан, не поднимаясь на ноги, в бессильной злости ударил грязным кулаком по земле. Упрямство мешалось с ясным, делающим почти больно, осознанием собственной глупости.
«Ты даже не можешь залезть на этот клятый холм сам . Зачем-то упрямишься. Теряешь время. Какого чёрта…?»
Стиснув зубы, Алан заставил себя встать.
Он сможет. На этот раз - точно сможет.
В этот раз Алан поступил умнее: он не стал опираться на землю вовсе. Цепляясь кончиками пальцев за углубления и выступы, срывая ногти и пачкая гладкий камень своей кровью, он продолжал упорно ползти к вершине, наконец достигнув места где можно было присесть и перевести дух, не рискуя сползти вниз.
Отсюда можно было получше рассмотреть тень на вершине холма: ей оказалось растущее из разлома с неровными краями дерево, выглядящее так будто кто-то взял несколько миль толстой свинцовой проволоки и начал сплетать из неё канаты, после чего из канатов сплел ствол дерева. От основания ствола отделялось множество отдельных нитей уходящих в разлом и натянутых как струны в усилии удержать громаду ствола вертикально. Ветви были похожи на выходящие из ствола канаты, постепенно расплетающиеся на ветвящиеся тросы, окутанные облаком нитей, неподвижном в безветрии. Дерево не несло листвы, но было похоже своей формой на многовековой дуб - и действительно, тут и там в глубине кроны можно было заметить сияющие подобно радуге желуди из чистого как слеза кристалла.
На одной из нижних веток неподвижно застыла оранжево-алая в лучах заходящего солнца фигура большого, размером с крупную собаку, филина. Судя по подернувшей латунные пластины его перьев зелени патины и равнодушно смотрящим куда-то за горизонт шарам глаз вырезанным из лимонно-желтого кристалла, он уже очень давно сидел в этом положении - двигался ли он хоть когда-то с момента появления здесь этого дерева?
Добравшись до вершины холма, Алан несколько минут сидел, скользя взглядом по переплетению стальных нитей - казалось, на них можно смотреть бесконечно, цепляясь за одну из нитей и прослеживая, как она вьётся и переплетается с другими.
«Вставай. Давай. Вставай же».
Он устало - хотя откуда тут усталость? - потёр ладонями лицо, размазывая по нему грязь и кровь, и поднялся. Алан помнил, что слышал перезвон и позвякивание колокольчиков, но дерево было таким неподвижным, словно не было создано для движения.
Как и фигура филина. Алан осторожно приблизился к нему и, протянув руку, коснулся исцарапанными пальцами латунного крыла.
Когда Алан поднял руку чтобы коснуться филина, тот с тихим скрежетом повернул к нему свою голову и смерил пространство где-то за его спиной взглядом своих кристаллических глаз. Клюв филина приоткрылся и он металлически ухнул:
- Кто?
Алан слегка дёрнулся, когда птица повернулась к нему, но всё же дотронулся до металлического крыла - очень быстрым, лёгким жестом, мазнув по пластине кончиками пальцев. Потом он пожал плечами.
- Ну… я? Алан Каллахан. Ищущий путь обратно, туда, где… путь в мир живых.
Сова не шелохнулась, но Алан как будто бы сердцем почуял хлопанье множества мягких крыльев на самой грани слышимости. Краем глаза он заметил шевеление в ветвях дерева - присмотревшись, он понял, что, незаметные (или незамеченные?) до этого, на них сидит множество черных, колеблющихся, будто сотканных из марева птиц, отдаленно похожих на сов - птиц, что все без исключения теперь повернули свои клювастые головы к нему и по очереди начинали взмахивать крыльями, взлетая и кружась у него над головой и за спиной, медленно сужая свой круг и подлетая все ближе и ближе, будто в поисках подходящего угла.
Он уже видел кружащихся такими чёрными водоворотами птиц. Над пепелищами, над трупами, над свалками… Там, где была еда. Там, где была добыча.
Алан передёрнул плечами, подбираясь, будто бы ему было куда бежать. Но бежать было некуда.
- Знаешь… - с чуть нервным смешком произнёс он, обращаясь к филину, но не отводя взгляда от чернильно-призрачных птиц, - когда я говорил, что, ну… ищу путь обратно, я не говорил, что… эмм, меня должны сожрать вороны. Или кто они там. Совы. Определённо - нет.
Добычей он становиться не собирался. Алан отступил ближе к дереву, оглядываясь, цепляясь взглядом за разлом, из которого поднималась стальная громада ствола.
Алан пропустил момент когда когти первой птицы вонзились ему в скальп, натягивая и выворачивая его, пытаясь вырвать. Попытка сбить птицу привела только к тому что ещё одна вцепилась ему в руку, затем ещё одна и ещё. Он почувствовал как мир плывет перед его глазами, расползаясь по швам будто растягиваемая несколькими птицами картина. "Настоящее" теряло детали и обретало их снова как только он фокусировался на них, подобно мозаике, детали которой пытаются сбежать из-под пальцев.
Кто он? Алан, Алан Каллахан.
Кто он?! Алан Каллахан, что ищет путь.
КТО ОН?! Алан Каллахан, что ищет путь обратно в мир живых!
Неимоверным усилием воли Алану удалось сфокусироваться на своих воспоминаниях о том кто он и зачем здесь - и птицы отпрянули, как будто отброшенные невидимой силой, безмолвно разлетаясь в разные стороны и снова рассаживаясь на ветках дерева. Наблюдая. Выжидая. Предвкушая момент, когда они снова заметят добычу которую можно схватить и....что они собирались с ней сделать? Алану пришли в голову легенды о железных птицах что растаскивали на части, а затем собирали заново шаманов некоторых культур. Но что станет с ним если он позволит птицам разнять его на части, вырвав из его тела все что описывает его бытие сейчас?
Когда налетели птицы, Алан рухнул на колени, пытаясь защититься… и теперь заставил себя подняться на ноги. Выпрямившись, он вскинул глаза на птиц и проговорил, обращаясь одновременно к ним, к никому - и к самому себе.
- Знаю, висел я… в ветвях на ветру. Девять долгих ночей… пронзённый копьём… - он сделал шаг к дереву. Ещё один. - … в жертву себе же. На дерево том, чьи корни сокрыты в недрах неведомых.
На последних словах он остановился у железного ствола. Провёл пальцами по изгибам канатов, медля лишь на короткие секунды перед тем, как уцепиться пальцами за ближайшую ветку, найти второй рукой опору, подтянуться, пытаясь забраться всё выше и выше.
Он карабкался наверх, пытаясь справиться со страхом. Страхом потерять себя; всю свою жизнь он цеплялся за свой разум, за свою личность, и теперь ему надо было… позволить этому разлететься в клочки. Оказаться разодранным железными когтями.
Сможет ли он пережить он, сохранив то, что было… важным? Алан на мгновение замер, зажмурившись: на обратной стороне век проступило из темноты лицо Леона, пальцы фантомно коснулись чужой ледяной ладони. Где-то на краю сознания тихо хмыкнул Бьорн, рассмеялась над глупой шуткой Инга. Чужие голоса. Бьющее между лопаток ощущение, которое всегда толкало его вперёд, на новую дорогу. Сладковатый ужас, свивающийся змеёй в животе, когда он смотрел в глаза чему-то новому и ужасному.
Алан сжал зубы. Он может позволить разодрать себя на куски, но он не позволит забрать из себя то, что было важным. Никто не посмеет этого сделать.
Дерево определенно не было похоже на ясень. И вставал вопрос, чем именно пронзать себя в отсутствие копья.
Птицы, казалось бы, окончательно потеряли интерес к Алану, медленно исчезая одна за другой. Растворяясь, подобно теням, в переплетении нитей "кроны" дерева.
Все, кроме одной. Механическая сова продолжала с небольшим отставанием следовать за Аланам своим безжизненным взором. Когда он поравнялся с её веткой, она снова металлически ухнула:
- Кто?
Дерево не было похоже. Но дерево можно сделать похожим. Осколки ракши в пустоте души вампира загорелись неярким сиянием. "У тебя есть два пути. Ведь Аркадия тоже твой дом".
Алан покрепче вцепился в ветку одной рукой. Второй тронул железную птицу за клюв, оставляя на металле капли крови из израненных пальцев, и хмыкнул.
- Тот, у кого вместо восьминогого коня - поезд.
Он вскинул голову, вглядываясь в поблёскивающие в лучах закатного солнца нити-ветки. Самые тонкие. Самые хрупкие. Те, что можно обломать.
«Лезь. Давай же. Вперёд»
Алан потянулся к следующей ветке. Он никогда не умел хорошо лазить по деревьям. Кажется. Но сейчас полз вверх, сцепив зубы, царапая ладони, сосредоточившись лишь на том, чтобы добраться к самому верху, к тонким ветвям.
Но пока он карабкался, мысли кружили в голове потревоженными птицами - не теми, что рвали его плоть когтями, а теми, что мечутся в весеннем небе, хаотично и беспорядочно, подставляя крылья солнцу и наслаждаясь новым витком жизни.
Новый виток… А будет ли он у него, у Круга, у всего мира, у надежды и мечты. Сможет ли надежда пережить Зиму, и как быстро надо бежать, как крепко сжимать свой меч, чтобы выйти из морозного бурана к солнцу и новой Весне?
Алан зажмурился, мотнул головой и покрепче вцепился в ветку, подтягивая себя выше.
«И где моё серебряное копье…?»
Когда ноги Алана оторвались от камня, он скорее почувствовал пальцами чем услышал тихое гудение внутри ствола дерева. Звук напоминал ему о услышанном однажды гудении большого трансформатора на одной из фабрик - но вместо дрожи и ощущения потери контроля над телом от дерева по его рукам поднималось ощущение холодного пламени, за несколько мгновений прокатившееся к его сердцу и разуму.
Алан увидел встающее над гигантской равниной солнце - и встречающую его фигуру человека.....человека ли? Самые высокие горы были ему по пояс, деревья были лишь мхом под его стопами, а великая река была всего лишь нитью что проскальзывала между его ног. Великан пел гимн восходящему солнцу, и Алан не мог разобрать слов, но красота мелодии заставляла слезы наворачиваться на его глаза.
Шло время, солнце катилось по небосводу - мир менялся. Великан постепенно погружался в землю, пока, к закату, только его темя не оставалось над землей. На закате, оно треснуло - и из трещины проросла медлительная, отягощенная эоном существования, свинцовая мудрость, ставшая великим древом, несущим плоды познания, плоды понимания, плоды Истины. Как и подобает, на дереве поселился его страж - латунный филин, что отделял плевла от зерен и очищал зерна истины от оболочек излишнего до тех пор пока они не начинали сиять во всем их неприкрытом великолепии, ИБО ИСТИНА ПРОСТА В СУТИ И ДЕЯНИЯХ.
Со временем солнце закатится за горизонт, и наступит ночь. Ночью придут холода, с холодами придет ветер. С ветрами придет лед, что скует земли и скроет то что было на них. Под голодными звездами будут ходить незримые существа, что будут знать только тьму, холод и голод - но то будет их жизнь, как жизнь сейчас - свет, тепло и сытость. Они очистят мир от следов прошлого мира и исчезнут, истаяв с первым лучом рассвета, позволяя родившемуся из-подо льда миру встретить свой новый рассвет.
Только тогда взойдут семена, посеянные в землю осенью - и мир возродится. Каким он будет - ведомо только Солнцу что встретит его первую песнь, да Луне что будет охранять его покой во время долгого сна, да Звездам что будут следить тем чтобы великое колесо не потеряло свое направление. Те кто бегут через ночь - падут, и забудутся мертвым сном в снегах, растаяв вместе с ними с первым лучом солнца - или падут жертвой голода живущих в ночи - или станут подобны им и сгинут когда придет время дня. Такова цена нарушения цикла. Только те, кто ушел за горизонт, переплыл реку что окружает Творение и стер свое имя из книги Небес обретают свободу видеть внешний мир - но плата за это никогда не вернуться в Творение, ибо река что окружает его не знает жалости и испытывает входящих в него огнем, водами и медными жерновами. Мудры те, кто желая пережить ночь, готовятся к долгому сну в ожидании Рассвета - ибо им суждено унаследовать Сотворенное.
Истина, что взросла на этом древе, должна прорасти в живой плоти чтобы снова стать частью мира. Ищущему её не нужно копье - кровь пролитая в свинцовую мудрость и каменную плоть будет пролита зазря, ибо свинцовая мудрость отягощена весом прожитого эона и не приемлет новых путей. Достаточно найти зерно чистой истины, свободное от груза пройденных путей, и позволить ему взрасти в своем сердце в лестницу к Небесам - быть ли ей серебряной, золотой, стальной, свинцовой или каменной решать только сердцу в котором зерно истины пустит ростки.
Но для того нужно, чтобы в сердце билась живая воля, а не зияла пустота, заполненная украденной у чужих жизней эссенцией. Для того нужна душа что несет зрячие глаза чтобы направить эту волю к небесам через пустую Бездну Космоса, потерянная вместе с последним ударом сердца. Для того чтобы взобраться по ней, нужны крепкие руки, и нужен сильный дух - руки никогда не державшие оружия и разум, забывший что значит дышать полной грудью не пройдут этого пути.
Чтобы взойти к Небесам по серебряной лестнице, нужна новая жизнь.
Вокруг снова начали собираться черные птицы - части стража что очищает древо мудрости. Страж выполняет свое предназначение, очищая истину от плевел - все что окружает истину должно быть счищено и отброшено в великий океан, в который когда-нибудь вернется все что вышло из него на рассвете времен. Боль расставания - кратковременная и незначительная, ибо только освобожденный от всех своих привязанностей дух может засиять подобно алмазу в лучах Солнца. Видимый мир - всего лишь иллюзия, так зачем цепляться за мимолетные грезы?
Алан покрепче вцепился в дерево. Ему казалось, что над ним поднялась огромная - выше деревьев, выше гор, океанская волна. Она застилала горизонт, невидимая, неощутимая - и при этом захлёстывающая сознание. Секунда, две - или это было три вечности? - и волна обрушилась на него, поглотила, растворила в себе, плеснула в глаза серебряной истиной, холодом зимы, от которого болело что-то внутри костей, что-то внутри него самого, бесконечностью реки, оплетающей миры, мягким ощущением живой души.
Волна катила его за собой, волна пыталась ободрать его до костей и глубже, сорвать с него привязанности, эмоции, то, что было дорого, то, что заставляло двигаться вперёд. Волна затопляла сознание, волна обещала режущую глаза белизну истины и чистоту, без грёз, без висящих на ногах мёртвым грузом чувств, волна пыталась смыть очертания чужих лиц, встававших перед глазами.
Пальцы сжались на гудящем металле ствола сильней - до побелевших костяшек, до боли.
Алан зарычал - тихо, почти беззвучно, выныривая из водоворота, грозившего утащить за собой. Сиявший прозрачным серебром вначале, теперь он казался тёмным, холодным. Туда не хотелось падать снова. Алан покачнулся… а потом выпрямился, цепляясь за ветки, с яростью глядя на кружащихся птиц.
- Я сам решу, куда мне идти. Я сам решу, где искать свою истину! Не пытайтесь, мать вашу - не смейте! - вырывать у меня то, что дорого. Вы слышите - у вас нет на это права! В чём смысл сиять, если нет того, что тебе дорого! Нет того, что ты готов защищать? Нет тех, ради кого ты готов пойти на всё!? Вы не вырвите это из меня! Я не позволю вам!
Он сорвался на крик и, кажется, глаза щипало от соли. И мокрыми были щёки.
Птицам были безразличны крики Алана. Птицы исполняли свой долг, предначертанный перед ними их местом в картине мироздания. Боль от расставания - мимолетна, ведь как можно жалеть о расставании с чем-то чего больше нет в твоем мире - и никогда не было в нем? Придя к древу мудрости, нельзя продолжать жить в иллюзиях - свет истины пронзает и развеивает их подобно утреннему туману.
- Это не иллюзии!
Алан зажмурился - на одно короткое мгновение. Вспоминая, как впервые увидел океан - тёмный, огромный, гулко ворочающий волнами камни на берегу, и как раз за разом учился видеть и ёжился под неодобрительными взглядом Сира.
Фантомно коснулись ладони лошадиная морда - там, в Грезе, и фыркнул девушка-операционистка на почте в Спрингфилде в ответ на его дурацкие слова. Встопорщил хвост Яхонт, уколола ладони Бездна, хрипло хмыкнул, перекидывая из ладони в ладонь топор, Майк. Зашипел, вскидывая к тёмному небу клубы дыма, Ласар, и горечью остались на языке воспоминания о всех неудачах, всех глупых поступках, всех бесполезных словах. Искрами рассыпался в памяти огонёк зажигалки, которую он нашёл в вещах погибшего Сира; погибшего из-за его трусости.
Воспоминания кружились ворохом осенних листьев, упавших в ледяную реку. Плеча неощутимо коснулась ладонь Энди, и эхом отдалось в ушах бьорновское «выбрал самую высокую башню?». Хмыкнул, надвигая шляпу глубже на глаза, Леон.
Все его неудачи, что отпечатывались в памяти, все ошибки, сидевшие занозами в пальцах, всё дурное и хорошее, что он когда-то делал, чужие колкость и чужие же - добрые слова, все воспоминания - это был он, и он не хотел отдавать себя этим птицам, обещавшим развеивающий иллюзии свет.
Потому что это всё - не было иллюзией.
Алан расцепил пальцы и оттолкнулся от ветки, за которую держался, спрыгивая вниз. Вниз - и дальше, прочь от дерева, дающего так много - и отнимающего также много.
@темы: Алан, Другие миры