Ночь, в которой Зверь и Змей вырываются на свободу, а Джозеф понимает, что пора подниматься на ноги и переставать играть в игрушки
Где-то осенью, Новый Орлеан
Испуганный Зверь затаился и забился в самый темный угол, испуганно поскуливая оттуда и топорща короткую шерсть на загривке. Вокруг него обвился Змей, тоже пытаясь спрятаться от пламенеющего Света. Так они и распластались по полу - втроем, переплетясь друг с другом, то шипя, то рыча, то проверяя целы ли ослепшие глаза.
Он не заметил, когда слепая темнота вновь стала благословенной тьмой и челюсти тупой боли с обломанными и сточенными зубами наконец отпустили, прекратив стискивать голову своей хваткой старого бультерьера. Джо выбрался из-под кровати всё еще не совсем понимая, что произошло. Детали интерьера смазывались перед мутным взглядом, а тупой и голодный Зверь не хотел обратно в клетку, толкая на безумства. Он покинул комнату через окно, спрыгнув со второго этажа и напугав этим какого-то полуночного прохожего. Ноги не останавливаясь несли его куда-то прочь, по темным улицам, кружа и путаясь в переулках, держась подальше от освещенных участков и тротуаров. Только подальше от света, куда угодно, только подальше. В какой-то момент он перешел на бег и расстегнутая рубашка встопорщилась у него на спине белым парусом. А потом... Вспыхивающие в голове картины мешались между собой. Грязная вонь доков. И три гнусных рожи каких-то смертных, решивших, что перед ними легкая добыча. Их кровь была противной на вкус, словно сырая рыбья требуха вперемешку с самым дешевым пойлом, которое подавали в занюханном портовом кабаке за горсть пятицентовиков. Но это было то, что надо. Алкоголь в их крови разжег жажду зверя еще больше. Зверь наигрался ими, оставив три искалеченных тела лежать грязной кучей в каком-то проулке возле расползающейся горы нечистот и рыбных отходов, в которой копошились бродячие собаки. Теперь им досталось что-то посвежее протухших рыбьих кишок. Хотя, не сказать чтобы намного...
Зверь успокаивался и теперь контроль перехватил Змей. Следующая картинка. Грязные плечи. Запах пота и дешевого табака. Немытые несколько дней волосы и уродливое родимое пятно на груди, чуть повыше какого-то старого ожога. Ему было всё равно. Достаточно очередного грязного закоулка, куда завела его эта дешевая портовая девка. Он не видел её лица. Это не важно. Он выпил её и трахнул. Или сначала всё же трахнул, а потом выпил... Это тоже не важно. Как и то, что его потом стошнило, прямо здесь же, на всё еще остывающее тело с разорванной глоткой и бесстыдно раскинутыми в стороны толстыми ляжками. Он пошел прочь, пьяно пошатываясь и падая, когда грязь под ногами перемешивалась с грязным беззвездным черным небом, не в силах отличить где из них что. Он смеялся. Или кричал. Не важно. Весь зверинец внутри был сыт и доволен. А он сам? Он вновь проиграл. И это жгло его почти так же больно, как жег тот Свет, который бросил его в пучину безумия, на колени. Он вновь побежал, завывая на бегу как сумасшедший, хохоча и рыдая. И те, кто попадался ему навстречу, спешили убраться подальше.
Дальше картины вновь перемешались, путаясь и сбиваясь с хронологического порядка. Разбитая витрина и сжимаемые в ладонях осколки стекла. Заброшенный фонтан с отколовшейся головой статуи. Мутная заплесневевшая вода стекающая по лицу, облепляя его мокрыми волосами. Кирпичная стена тупика, в которой не получилось пробить себе проход кулаками. Скулеж бродячей собаки, которую он догнал и сломал ей спину ударом ноги. Бьющий в глаза свет от проезжающего автомобиля, от которого он вновь побежал. Больше ничего не запомнилось. Ни как, ни когда, ни во сколько он вернулся в убежище.
Пробуждение выдалось тяжелым, словно от похмелья, которое не мучало его вот уже пятнадцать лет. Вокруг была грязная вода. Такая же холодная как и его тело. Джо спал в своей ванной в убежище, прямо в одежде и обуви. Перевернутый стол и опрокинутый стеллаж с бутылками, частично разбившимися, открытая настежь тяжелая дверь, и тяжелая гудящая от боли голова. И Жажда. А там, наверху, его уже ждали дела и разрывающийся от звонков телефон. И если сейчас не вытащить себя из ледяной воды и не заставить приветси себя в порядок, то это только докажет, что он смирился с проигрышем, сломался и отступил. Некому тебя жалеть, змеёныш. И самому себя тоже жалеть не стоит. Ты сам во всём виноват, и сам же должен всё исправить, сделать так, чтобы этот урок не прошел зря, и прекратить наконец играть в игрушки. Взрослеть. Иначе так и останешься жалким щенком, недостойным чтобы на тебя смотрели как на равного, недостойным уважения.
Джо с трудом вытащил себя из мутной холодной воды. Пора что-то менять. Хотя бы найти себе новое Убежище. Это он больше видеть не мог. Равно как и "Лиану". Найти управляющего и сдвинуться с этой мертвой точки. Пойти дальше. Ведь уже роется котлован под фундамент жилого комплекса, ранее бывшего пустырем. Пора заняться делами, а не скулить в углу. И пора забыть об этом ирландце. Признать, что эта игрушка ему не по зубам, и прекратить обламывать об неё клыки. Да, так и поступим.
Где-то осенью, Новый Орлеан
Испуганный Зверь затаился и забился в самый темный угол, испуганно поскуливая оттуда и топорща короткую шерсть на загривке. Вокруг него обвился Змей, тоже пытаясь спрятаться от пламенеющего Света. Так они и распластались по полу - втроем, переплетясь друг с другом, то шипя, то рыча, то проверяя целы ли ослепшие глаза.
Он не заметил, когда слепая темнота вновь стала благословенной тьмой и челюсти тупой боли с обломанными и сточенными зубами наконец отпустили, прекратив стискивать голову своей хваткой старого бультерьера. Джо выбрался из-под кровати всё еще не совсем понимая, что произошло. Детали интерьера смазывались перед мутным взглядом, а тупой и голодный Зверь не хотел обратно в клетку, толкая на безумства. Он покинул комнату через окно, спрыгнув со второго этажа и напугав этим какого-то полуночного прохожего. Ноги не останавливаясь несли его куда-то прочь, по темным улицам, кружа и путаясь в переулках, держась подальше от освещенных участков и тротуаров. Только подальше от света, куда угодно, только подальше. В какой-то момент он перешел на бег и расстегнутая рубашка встопорщилась у него на спине белым парусом. А потом... Вспыхивающие в голове картины мешались между собой. Грязная вонь доков. И три гнусных рожи каких-то смертных, решивших, что перед ними легкая добыча. Их кровь была противной на вкус, словно сырая рыбья требуха вперемешку с самым дешевым пойлом, которое подавали в занюханном портовом кабаке за горсть пятицентовиков. Но это было то, что надо. Алкоголь в их крови разжег жажду зверя еще больше. Зверь наигрался ими, оставив три искалеченных тела лежать грязной кучей в каком-то проулке возле расползающейся горы нечистот и рыбных отходов, в которой копошились бродячие собаки. Теперь им досталось что-то посвежее протухших рыбьих кишок. Хотя, не сказать чтобы намного...
Зверь успокаивался и теперь контроль перехватил Змей. Следующая картинка. Грязные плечи. Запах пота и дешевого табака. Немытые несколько дней волосы и уродливое родимое пятно на груди, чуть повыше какого-то старого ожога. Ему было всё равно. Достаточно очередного грязного закоулка, куда завела его эта дешевая портовая девка. Он не видел её лица. Это не важно. Он выпил её и трахнул. Или сначала всё же трахнул, а потом выпил... Это тоже не важно. Как и то, что его потом стошнило, прямо здесь же, на всё еще остывающее тело с разорванной глоткой и бесстыдно раскинутыми в стороны толстыми ляжками. Он пошел прочь, пьяно пошатываясь и падая, когда грязь под ногами перемешивалась с грязным беззвездным черным небом, не в силах отличить где из них что. Он смеялся. Или кричал. Не важно. Весь зверинец внутри был сыт и доволен. А он сам? Он вновь проиграл. И это жгло его почти так же больно, как жег тот Свет, который бросил его в пучину безумия, на колени. Он вновь побежал, завывая на бегу как сумасшедший, хохоча и рыдая. И те, кто попадался ему навстречу, спешили убраться подальше.
Дальше картины вновь перемешались, путаясь и сбиваясь с хронологического порядка. Разбитая витрина и сжимаемые в ладонях осколки стекла. Заброшенный фонтан с отколовшейся головой статуи. Мутная заплесневевшая вода стекающая по лицу, облепляя его мокрыми волосами. Кирпичная стена тупика, в которой не получилось пробить себе проход кулаками. Скулеж бродячей собаки, которую он догнал и сломал ей спину ударом ноги. Бьющий в глаза свет от проезжающего автомобиля, от которого он вновь побежал. Больше ничего не запомнилось. Ни как, ни когда, ни во сколько он вернулся в убежище.
Пробуждение выдалось тяжелым, словно от похмелья, которое не мучало его вот уже пятнадцать лет. Вокруг была грязная вода. Такая же холодная как и его тело. Джо спал в своей ванной в убежище, прямо в одежде и обуви. Перевернутый стол и опрокинутый стеллаж с бутылками, частично разбившимися, открытая настежь тяжелая дверь, и тяжелая гудящая от боли голова. И Жажда. А там, наверху, его уже ждали дела и разрывающийся от звонков телефон. И если сейчас не вытащить себя из ледяной воды и не заставить приветси себя в порядок, то это только докажет, что он смирился с проигрышем, сломался и отступил. Некому тебя жалеть, змеёныш. И самому себя тоже жалеть не стоит. Ты сам во всём виноват, и сам же должен всё исправить, сделать так, чтобы этот урок не прошел зря, и прекратить наконец играть в игрушки. Взрослеть. Иначе так и останешься жалким щенком, недостойным чтобы на тебя смотрели как на равного, недостойным уважения.
Джо с трудом вытащил себя из мутной холодной воды. Пора что-то менять. Хотя бы найти себе новое Убежище. Это он больше видеть не мог. Равно как и "Лиану". Найти управляющего и сдвинуться с этой мертвой точки. Пойти дальше. Ведь уже роется котлован под фундамент жилого комплекса, ранее бывшего пустырем. Пора заняться делами, а не скулить в углу. И пора забыть об этом ирландце. Признать, что эта игрушка ему не по зубам, и прекратить обламывать об неё клыки. Да, так и поступим.