Ночь, которая у Леона начинается отнюдь не с кофе, а с Охотника в своей постели и явления дворецкого
2 мая, Новый Орлеан, железнодорожное депо
Утро у Леона началось не с кофе. И даже не с бодрящих пиздюлей и нарастающей боли в раненой конечности. Наоборот, скорее. Виктор крепко стискивал безжизненное тело, целуя его в горло под углом челюсти.
Проспавший почти двое суток вампир вздрогнул, зарычал сквозь сон... и наконец открыл глаза. Человеческие, но абсолютно чужие. Взгляд остановился на лице Виктора, хищный и голодный. Леон непроизвольно задрал верхнюю губу, обнажая клыки. Он едва удерживал себя в сознании. Жажда плескалась перед глазами красным маревом. Кровь. Наркотик. Близко.
Подменыш обнимал не своего фаворита и любовника, а голодного и чужого Зверя, который в любой момент мог взять верх.
Охотник держал в руках опасную добычу. Очень опасную. Хищника, победой над которым можно гордиться. Виктор оторвался и плавно отодвинулся. Перед глазами Леона предупреждением мелькнули серебряные полосы на ятагане.
При виде оружия Зверь встал на дыбы, но, парадоксально, это помогло. Воспоминания, которые каждый раз просыпались при виде знакомого оружия, были слишком... человеческими. Слишком леоновскими. Не принадлежащими Зверю.
Выплевывая слова через сведенные челюсти, Леон прорычал:
- Доигр-раешься. Уходи.
И слегка отодвинулся назад, преодолевая желание вцепиться в горло подменышу и выпить его досуха.
Подменыш спорить не стал, выскальзывая из вагона и разыскивая снаружи Антимо. он мог бы остаться, мог... но есть границы, которых все-таки лучше не переступать.
Долго искать Антимо не пришлось. Он стоял у вагона, так же как и вчера, держал в левой руке поднос с бутылями и бокалом и, конечно же, только что подошел, а вовсе не подслушивал под дверью в ожидании удобной возможности сервировать завтрак своему господину. Сдув несуществующую пылинку с рукава костюма, он вежливо постучал, чтобы обозначить свое присутствие, и шагнул внутрь, не дожидаясь ответа.
- Доброй ночи, уважаемый господин Дамиано.
Рука в белой перчатке ловко выдернула пробку из бутыли. Вязкая алая жидкость полилась в хрустальное чрево бокала, который Антимо затем протянул Леону и вытянулся возле постели, ожидая приказаний.
- Если вам будет угодно, за минувшие сутки в ваших владениях произошел ряд событий, о которых вам могло бы быть интересно узнать.
Леон посмотрел на дворецкого почти отсутствующим взглядом. Так смотрели на мир дикие родичи аллигатора Козявки. Так смотрит на добычу хищный паук или скорпион. Не как горячий теплокровный хищник, подчиняющийся животным инстинктам - жрать, доминировать, размножаться. А как потусторонняя тварь, способная выжидать и контролировать свои инстинкты, непредсказуемая и холодная. Которая никогда не отступится.
Леон зашипел на слова Антимо, как на рой надоедливой мошкары, не слыша их смысла, и схватил бутылку с подноса, жадно выливая в себя содержимое.
Холодная свиная кровь. Мертвая.
Она не утоляла Жажду, только приглушала ее. Зверь хотел ту, другую. Теплую, с одуряющим вкусом и запахом, текущую в горячем и таком желанном теле.
Он едва удержался, чтобы не выблевать все тут же обратно.
Антимо невозмутимо внимал омерзительному зрелищу. Господин определенно пребывал не в лучшем расположении духа, то есть в обыкновенном для него состоянии. Мажордом позволил себе отвлечься, пытаясь представить Леона не насупленным, не пребывающим в ярости и не готовым вцепиться в глотку первому, кто осмелится подойти на расстояние прыжка. У него не получилось, поэтому он ограничился тем, что откупорил вторую бутыль.
Красная пелена понемногу спадала, а вкус мертвой крови в бутылке становился все более омерзительным. Прикончив вторую, Леон сплюнул, утерся и снова поднял глаза на Антимо.
- Что? - в этом вопросе звучало приглашение продолжать рассказ, но как можно короче и быстрее.
- Во-первых, я бы хотел вернуть вам вашу собственность, господин Дамиано. Давешней ночью в парке вы обронили вот это.
Антимо извлек из нагрудного кармана жилета серебряное кольцо, снял его с цепочки, положил на ладонь и протянул Леону.
- Во-вторых, не далее чем вчера между господином Каллаханом и госпожой О'Фланнаган произошло недоразумение. Насколько мне удалось понять, господин Каллахан изволил поддаться хандре и обвинил ее в нежелании видеть в нем человека, а только источник живительного эликсира.
Для пущей наглядности дворецкий поболтал в воздухе опустевшей бутылью, которую взял за горлышко двумя пальцами.
- Госпожа О'Фланнаган была глубоко задета его словами и не преминула сообщить ему, что он глубоко заблуждается, однако ее слова произвели действие, обратное желаемому и еще сильнее распалили эту удручающую ссору. К счастью для нас всех, неподалеку находился ваш уважаемый батюшка, который решил воспользоваться вашим любезным предложением гостеприимства и сумел быстро разрядить обстановку.
- В-третьих, я глубоко обеспокоен душевным состоянием господина Иштвана, который все глубже погружается в пучину черной меланхолии, обвинил меня в наушничестве по вашему поручению и становится все более нелюдим, опасаясь злокозненных покушений на его моральные устои со стороны ваших подданных. Я был бы чрезвычайно признателен вам, если бы вы нашли время поговорить с ним и тем самым усыпили его необоснованные опасения.
Леон прикрыл глаза. Взял кольцо из воздуха, не глядя, надел на палец. Несколько секунд смотрел в темноту под веками, видя там одному ему ведомо, что. Затем открыл глаза - уже привычно заполненные чернотой, а не Жаждой.
- Где Бьо... мистер Картер?
- Если вы говорите о господине Ингебьорне, то он несколько минут назад покинул ваши апартаменты, в которых денно и нощно оберегал ваш покой на протяжении почти двух суток. Прикажете его догнать?
- Нет. - Леон потянулся за одеждой и с удивлением покосился на собственные волосы, переплетенные в косички. - Но он мне нужен, я его чуть не... mannaggia!
Ласомбра провел рукой по лицу и волосам, борясь с фрустрацией и одновременно ощупывая прическу.
- И его имя Виктор Картер. В неофициальной обстановке. Советую запомнить. Антимо, что за хуйню я только что от вас услышал?
- Я непременно это запомню. Вас не затруднит сообщить мне, какую именно чепуху вы расслышали недостаточно хорошо, чтобы я мог ее повторить?
- Всю, - Леон чуть прищурился, глядя на дворецкого. В его голосе был отзвук далекой грозы. - Почему вы считаете, что мне есть дело до чужой жизни, пока никто никого не убил и даже не покалечил? Алан просил вас рассказать мне об этом? Мой отец? Едва ли. Это их дело. Гленн достаточно взрослый сородич, чтобы знать, как следует вести себя со смертным, которого не хочется жрать. Иштван... имеет право погружаться куда угодно. Он принес мне присягу и мне этого достаточно. И сам придет ко мне, если на то будет его желание. Так же, как и Алан. Мне же, в свою очередь, наплевать на чужие переживания, у меня полно дел, кроме этого. Но вы почему-то считаете себя вправе лезть ко всем в душу. Почему? - этот вопрос бы произнесен на полтона выше, чем остальные, и явно не был риторическим.
- Очевидным образом потому, что я сделал ошибочные выводы о своих обязанностях - но в первую очередь потому, что сделал ошибочные выводы о своих правах. Благодарю вас, господин Дамиано, вы указали мне на мое место. - Дворецкий оставался все так же скучающе невозмутим.
- О каких именно обязанностях? - Леон был настойчив.
- Я посчитал, что мне надлежит заботиться не только о благополучии вашего имущества, но и о благополучии ваших подданных. Я предположил, что это включает в себя их душевный комфорт и попытался предпринять шаги, способные предотвратить возможные конфликты в будущем и смягчить последствия уже случившихся, совершенно не приняв во внимание, что у вас полно дел и вам наплевать на чужие переживания - равно как и на то, что все ваши подданные взрослые люди и сами придут к вам, если на то будет их желание. Я виноват - мне следовало бы об этом помнить.
- Какой душевный комфорт, по-вашему, снизойдет на Иштвана, если я, руководствуясь вашим мнением, заявлюсь к нему и потребую облегчить мне душу? Расскажите, будьте любезны. И заодно, с какой стороны мне стоит держать свечку во время... разговора Алана с сеньором Мирром.
- Ему будет полезно услышать из ваших уст, что вы не приказывали кому бы то ни было пытаться превратить его в инструмент вашей воли. У меня сложилось впечатление - возможно, ошибочное - что он опасается подобного шага с вашей стороны и потому в штыки воспринимает любую попытку заговорить с ним. Разумеется, повторять подобных попыток в дальнейшем я уже не буду. Что же до господина Мирра, то я посчитал необходимым оповестить вас о его визите в ваши владения и не более того.
- Мне стоит, пожалуй, пересмотреть свое мнение по поводу Алана. Мне кажется, с ним случилось непоправимое - вы его нахер сожрали, Антимо, и отравились его образом мышления! Я, по-вашему, кто?! - непроницаемо-черные глаза Ласомбры сузились еще сильнее. - И в каких я, по-вашему, отношениях с вашим ненаглядным Иштваном?! Мне притащили его в домен, чудом не убив, лишенным обеих рук, чести и перспектив. Я повесил его на крюках и переломал все кости. Ударом вагонетки, разогнанной по рельсам. Просто потому, что мне так хотелось, Антимо, хотя я мог сказать одно слово, и он бы все рассказал сам. Но мне нравится бить людей, Антимо, и я с удовольствием снял бы с него кожу. Или с вас. Или с каждого, кого я вижу на протяжении каждой своей ночи, начиная и заканчивая, между прочим, мистером Картером. Мне не хотелось получить от Иштвана сведения, мне хотелось, чтобы он умолял меня об окончательной смерти. До сих пор хочется. И сдерживание этих... в высшей степени неподобающих, но крайне соблазнительных желаний - это одно из тех дел, которые занимают меня больше, чем вытирание соплей тем моим подданным, для которых самая главная их беда, это обиды и отвергнутая любовь. Мы все еще на войне, Антимо. Я, по крайней мере. На нас в любой, мать вашу, момент могут напасть. С любой из сторон. А вы вместо того, чтобы заниматься разведкой, безопасностью и добычей важных сведений, играете в учительницу гимназии для девочек. Ваше право, я не запрещаю никому свободу воли, даже таким идиотам, но избавьте от этого меня!
Леон резким движением набросил рубашку и тряхнул тяжелой копной переплетенных волос.
- И да, Иштван прав. Я хочу превратить его в инструмент моей воли. Я хочу, чтобы он ползал у меня в ногах, как собака, обожающая хозяина до визга. Я хочу взять его гордость и сломать так же, как и его позвоночник. Меня раздражает его надменное высокомерие и узурпированное им право судить и осуждать. Он будет моим, и он совершенно правильно этого боится, только ему это не поможет. Вы все еще хотите, чтобы он облегчил мне свою душу?
Антимо вежливо приподнял бровь, показывая, как сильно он удивлен вопросом.
- Да, хочу - возможно, это облегчит задачу, которую вы так красочно мне описали. Впрочем, я опять сделался непозволительно дерзок и осмеливаюсь давать вам советы относительно методов достижения этой цели. Какой позор для меня! Я вынужден просить у вас разрешения удалиться, прежде чем скажу еще что-нибудь столь же неподобающее - если, конечно, у вас нет для меня каких бы то ни было распоряжений.
- Позовите мне Виктора и делайте что хотите, - Леон фыркнул и улегся обратно на кровать, разглядывая потолок вагона.
Дверь вагона даже не скрипнула. Антимо исчез.
2 мая, Новый Орлеан, железнодорожное депо
Утро у Леона началось не с кофе. И даже не с бодрящих пиздюлей и нарастающей боли в раненой конечности. Наоборот, скорее. Виктор крепко стискивал безжизненное тело, целуя его в горло под углом челюсти.
Проспавший почти двое суток вампир вздрогнул, зарычал сквозь сон... и наконец открыл глаза. Человеческие, но абсолютно чужие. Взгляд остановился на лице Виктора, хищный и голодный. Леон непроизвольно задрал верхнюю губу, обнажая клыки. Он едва удерживал себя в сознании. Жажда плескалась перед глазами красным маревом. Кровь. Наркотик. Близко.
Подменыш обнимал не своего фаворита и любовника, а голодного и чужого Зверя, который в любой момент мог взять верх.
Охотник держал в руках опасную добычу. Очень опасную. Хищника, победой над которым можно гордиться. Виктор оторвался и плавно отодвинулся. Перед глазами Леона предупреждением мелькнули серебряные полосы на ятагане.
При виде оружия Зверь встал на дыбы, но, парадоксально, это помогло. Воспоминания, которые каждый раз просыпались при виде знакомого оружия, были слишком... человеческими. Слишком леоновскими. Не принадлежащими Зверю.
Выплевывая слова через сведенные челюсти, Леон прорычал:
- Доигр-раешься. Уходи.
И слегка отодвинулся назад, преодолевая желание вцепиться в горло подменышу и выпить его досуха.
Подменыш спорить не стал, выскальзывая из вагона и разыскивая снаружи Антимо. он мог бы остаться, мог... но есть границы, которых все-таки лучше не переступать.
Долго искать Антимо не пришлось. Он стоял у вагона, так же как и вчера, держал в левой руке поднос с бутылями и бокалом и, конечно же, только что подошел, а вовсе не подслушивал под дверью в ожидании удобной возможности сервировать завтрак своему господину. Сдув несуществующую пылинку с рукава костюма, он вежливо постучал, чтобы обозначить свое присутствие, и шагнул внутрь, не дожидаясь ответа.
- Доброй ночи, уважаемый господин Дамиано.
Рука в белой перчатке ловко выдернула пробку из бутыли. Вязкая алая жидкость полилась в хрустальное чрево бокала, который Антимо затем протянул Леону и вытянулся возле постели, ожидая приказаний.
- Если вам будет угодно, за минувшие сутки в ваших владениях произошел ряд событий, о которых вам могло бы быть интересно узнать.
Леон посмотрел на дворецкого почти отсутствующим взглядом. Так смотрели на мир дикие родичи аллигатора Козявки. Так смотрит на добычу хищный паук или скорпион. Не как горячий теплокровный хищник, подчиняющийся животным инстинктам - жрать, доминировать, размножаться. А как потусторонняя тварь, способная выжидать и контролировать свои инстинкты, непредсказуемая и холодная. Которая никогда не отступится.
Леон зашипел на слова Антимо, как на рой надоедливой мошкары, не слыша их смысла, и схватил бутылку с подноса, жадно выливая в себя содержимое.
Холодная свиная кровь. Мертвая.
Она не утоляла Жажду, только приглушала ее. Зверь хотел ту, другую. Теплую, с одуряющим вкусом и запахом, текущую в горячем и таком желанном теле.
Он едва удержался, чтобы не выблевать все тут же обратно.
Антимо невозмутимо внимал омерзительному зрелищу. Господин определенно пребывал не в лучшем расположении духа, то есть в обыкновенном для него состоянии. Мажордом позволил себе отвлечься, пытаясь представить Леона не насупленным, не пребывающим в ярости и не готовым вцепиться в глотку первому, кто осмелится подойти на расстояние прыжка. У него не получилось, поэтому он ограничился тем, что откупорил вторую бутыль.
Красная пелена понемногу спадала, а вкус мертвой крови в бутылке становился все более омерзительным. Прикончив вторую, Леон сплюнул, утерся и снова поднял глаза на Антимо.
- Что? - в этом вопросе звучало приглашение продолжать рассказ, но как можно короче и быстрее.
- Во-первых, я бы хотел вернуть вам вашу собственность, господин Дамиано. Давешней ночью в парке вы обронили вот это.
Антимо извлек из нагрудного кармана жилета серебряное кольцо, снял его с цепочки, положил на ладонь и протянул Леону.
- Во-вторых, не далее чем вчера между господином Каллаханом и госпожой О'Фланнаган произошло недоразумение. Насколько мне удалось понять, господин Каллахан изволил поддаться хандре и обвинил ее в нежелании видеть в нем человека, а только источник живительного эликсира.
Для пущей наглядности дворецкий поболтал в воздухе опустевшей бутылью, которую взял за горлышко двумя пальцами.
- Госпожа О'Фланнаган была глубоко задета его словами и не преминула сообщить ему, что он глубоко заблуждается, однако ее слова произвели действие, обратное желаемому и еще сильнее распалили эту удручающую ссору. К счастью для нас всех, неподалеку находился ваш уважаемый батюшка, который решил воспользоваться вашим любезным предложением гостеприимства и сумел быстро разрядить обстановку.
- В-третьих, я глубоко обеспокоен душевным состоянием господина Иштвана, который все глубже погружается в пучину черной меланхолии, обвинил меня в наушничестве по вашему поручению и становится все более нелюдим, опасаясь злокозненных покушений на его моральные устои со стороны ваших подданных. Я был бы чрезвычайно признателен вам, если бы вы нашли время поговорить с ним и тем самым усыпили его необоснованные опасения.
Леон прикрыл глаза. Взял кольцо из воздуха, не глядя, надел на палец. Несколько секунд смотрел в темноту под веками, видя там одному ему ведомо, что. Затем открыл глаза - уже привычно заполненные чернотой, а не Жаждой.
- Где Бьо... мистер Картер?
- Если вы говорите о господине Ингебьорне, то он несколько минут назад покинул ваши апартаменты, в которых денно и нощно оберегал ваш покой на протяжении почти двух суток. Прикажете его догнать?
- Нет. - Леон потянулся за одеждой и с удивлением покосился на собственные волосы, переплетенные в косички. - Но он мне нужен, я его чуть не... mannaggia!
Ласомбра провел рукой по лицу и волосам, борясь с фрустрацией и одновременно ощупывая прическу.
- И его имя Виктор Картер. В неофициальной обстановке. Советую запомнить. Антимо, что за хуйню я только что от вас услышал?
- Я непременно это запомню. Вас не затруднит сообщить мне, какую именно чепуху вы расслышали недостаточно хорошо, чтобы я мог ее повторить?
- Всю, - Леон чуть прищурился, глядя на дворецкого. В его голосе был отзвук далекой грозы. - Почему вы считаете, что мне есть дело до чужой жизни, пока никто никого не убил и даже не покалечил? Алан просил вас рассказать мне об этом? Мой отец? Едва ли. Это их дело. Гленн достаточно взрослый сородич, чтобы знать, как следует вести себя со смертным, которого не хочется жрать. Иштван... имеет право погружаться куда угодно. Он принес мне присягу и мне этого достаточно. И сам придет ко мне, если на то будет его желание. Так же, как и Алан. Мне же, в свою очередь, наплевать на чужие переживания, у меня полно дел, кроме этого. Но вы почему-то считаете себя вправе лезть ко всем в душу. Почему? - этот вопрос бы произнесен на полтона выше, чем остальные, и явно не был риторическим.
- Очевидным образом потому, что я сделал ошибочные выводы о своих обязанностях - но в первую очередь потому, что сделал ошибочные выводы о своих правах. Благодарю вас, господин Дамиано, вы указали мне на мое место. - Дворецкий оставался все так же скучающе невозмутим.
- О каких именно обязанностях? - Леон был настойчив.
- Я посчитал, что мне надлежит заботиться не только о благополучии вашего имущества, но и о благополучии ваших подданных. Я предположил, что это включает в себя их душевный комфорт и попытался предпринять шаги, способные предотвратить возможные конфликты в будущем и смягчить последствия уже случившихся, совершенно не приняв во внимание, что у вас полно дел и вам наплевать на чужие переживания - равно как и на то, что все ваши подданные взрослые люди и сами придут к вам, если на то будет их желание. Я виноват - мне следовало бы об этом помнить.
- Какой душевный комфорт, по-вашему, снизойдет на Иштвана, если я, руководствуясь вашим мнением, заявлюсь к нему и потребую облегчить мне душу? Расскажите, будьте любезны. И заодно, с какой стороны мне стоит держать свечку во время... разговора Алана с сеньором Мирром.
- Ему будет полезно услышать из ваших уст, что вы не приказывали кому бы то ни было пытаться превратить его в инструмент вашей воли. У меня сложилось впечатление - возможно, ошибочное - что он опасается подобного шага с вашей стороны и потому в штыки воспринимает любую попытку заговорить с ним. Разумеется, повторять подобных попыток в дальнейшем я уже не буду. Что же до господина Мирра, то я посчитал необходимым оповестить вас о его визите в ваши владения и не более того.
- Мне стоит, пожалуй, пересмотреть свое мнение по поводу Алана. Мне кажется, с ним случилось непоправимое - вы его нахер сожрали, Антимо, и отравились его образом мышления! Я, по-вашему, кто?! - непроницаемо-черные глаза Ласомбры сузились еще сильнее. - И в каких я, по-вашему, отношениях с вашим ненаглядным Иштваном?! Мне притащили его в домен, чудом не убив, лишенным обеих рук, чести и перспектив. Я повесил его на крюках и переломал все кости. Ударом вагонетки, разогнанной по рельсам. Просто потому, что мне так хотелось, Антимо, хотя я мог сказать одно слово, и он бы все рассказал сам. Но мне нравится бить людей, Антимо, и я с удовольствием снял бы с него кожу. Или с вас. Или с каждого, кого я вижу на протяжении каждой своей ночи, начиная и заканчивая, между прочим, мистером Картером. Мне не хотелось получить от Иштвана сведения, мне хотелось, чтобы он умолял меня об окончательной смерти. До сих пор хочется. И сдерживание этих... в высшей степени неподобающих, но крайне соблазнительных желаний - это одно из тех дел, которые занимают меня больше, чем вытирание соплей тем моим подданным, для которых самая главная их беда, это обиды и отвергнутая любовь. Мы все еще на войне, Антимо. Я, по крайней мере. На нас в любой, мать вашу, момент могут напасть. С любой из сторон. А вы вместо того, чтобы заниматься разведкой, безопасностью и добычей важных сведений, играете в учительницу гимназии для девочек. Ваше право, я не запрещаю никому свободу воли, даже таким идиотам, но избавьте от этого меня!
Леон резким движением набросил рубашку и тряхнул тяжелой копной переплетенных волос.
- И да, Иштван прав. Я хочу превратить его в инструмент моей воли. Я хочу, чтобы он ползал у меня в ногах, как собака, обожающая хозяина до визга. Я хочу взять его гордость и сломать так же, как и его позвоночник. Меня раздражает его надменное высокомерие и узурпированное им право судить и осуждать. Он будет моим, и он совершенно правильно этого боится, только ему это не поможет. Вы все еще хотите, чтобы он облегчил мне свою душу?
Антимо вежливо приподнял бровь, показывая, как сильно он удивлен вопросом.
- Да, хочу - возможно, это облегчит задачу, которую вы так красочно мне описали. Впрочем, я опять сделался непозволительно дерзок и осмеливаюсь давать вам советы относительно методов достижения этой цели. Какой позор для меня! Я вынужден просить у вас разрешения удалиться, прежде чем скажу еще что-нибудь столь же неподобающее - если, конечно, у вас нет для меня каких бы то ни было распоряжений.
- Позовите мне Виктора и делайте что хотите, - Леон фыркнул и улегся обратно на кровать, разглядывая потолок вагона.
Дверь вагона даже не скрипнула. Антимо исчез.