Ночь (день), в которой волк видит сны и идёт по льду. А потом тонет.
4 мая, Новый Орлеан, ночное кафе «Стюарт»
Можно бесконечно смотреть на воду. На сверкающий под полной луной снег. На бегущие темные ручьи. На падающие мягко снежинки, раскалывающиеся хрустом под широкими лапами.
В этом сне было холодно. Человеку. Но теплая волчья шуба грела куда лучше тонкой человеческой кожи.
А еще этот сон был полон тонких, прозрачных запахов Зимы, отражающихся от застывших деревьев и старых, сглаженных временем холмов.
Кай вдохнул морозный, ледяной воздух полной грудью. В том далеком, жарком краю, где он жил последние полгода, ему не хватало многого, но больше всего он тосковал по искрящейся чистоте чувств и мыслей, которые приносил с собой свежевыпавший снег. Холод разгонял по жилам кровь и заставлял сердце колотиться чаще и чаще, а поэтому он сперва зашагал быстрее, потом перешел на рысцу и наконец помчался со всей силой и скоростью, на которые был способен - не за кем-то, не куда-то и не откуда-то, а просто потому, что мог. Мог и хотел не быть человеком.
Люпусы молчат. Им не нужны слова разделенных на части языков, чтобы понимать мир и беседовать с ним.
Метелью взвился снег в сосредоточенном танце светлой волчицы.
По самой границе снега и темной воды пробежался невозмутимый серый волк, флегматично отфыркивающийся от другого, ехидно скалящегося и тощеватого.
Из сугроба вынырнул черный волчонок, недовольно отряхивающийся и слегка отстающий от стаи. Лапы у него уже выросли, но выносливости не хватало.
Впереди, молча и ровно, бежал матерый волк с лохматой шерстью и лобастой, тяжелой головой. Он к чему-то принюхивался, уверенно лавируя между кустами и сугробами.
Кай не ожидал увидеть их здесь - его стая принадлежала к другому миру, душному и жаркому, как приступ болотной лихорадки - но вожак вел их вперед, а значит, так было нужно. Он неохотно заставил себя замедлить шаг и влился на свое место, приготовившись бежать столько, сколько потребуется - час, день или все время, оставшееся до рассвета, даже если утро пришло бы на смену ночи только вместе с далекой весной.
Ручьи собирались в единую реку, следуя за стаей. Но один был вовне.
Его, Кая, след, не мог приблизиться к остальным. Точно так же, где-то сбоку, бежал черный щенок, упрямо наклонивший голову.
Он удвоил усилия, чтобы не отстать, и переместился в сторону. Ближе к тому, с кем делил все радости и тяготы своего пути почти с первого дня их непреднамеренной встречи.
Под ногами щенка расстилались пока еще легкие тени, сквозь которые не пробивались искры белого снега.
Вожак оказался совсем рядом. Не настолько крупный, как Кай, но с широкими лапами и грудью. Он был недоволен - и будто бы отделен прозрачной стеной от молодого фенрира.
Кай оскалился, не замедляя шага. Он был частью стаи, должен был быть - а значит, не собирался отставать. Свое право быть равным он намеревался отстаивать во что бы то ни стало.
Должным и желаемым...
Должным и желаемым. С первых же дней его новой жизни, начавшейся с чужого крика и закрывшей старую так, как Луна закрывает Солнце в минуты затмения, ему внушали, что стая должна стать для него всем и заменить все, что он потерял. Он не собирался сдаваться.
Девочка улыбалась, вытягивая нить из кудели. Женщина свивала ее, отдавая Старухе.
Стена начала разрушаться. Взгляд старого аруна был спокойным и немного сочувственным.
Скульд. Верданди. Урд. Время ушедшее, время грядущее и стремительно ускользающий миг между ними, в который вершились судьбы и принимались решения. Неуловимый, слишком проворный.
Судьбы, которая находилась все время в чужих руках.
По другую сторону от Кая, слегка запинаясь, зарысил еще один волк. Такой же, как сам Кай.
Соперник.
Брат.
Кай взъерошил шерсть на загривке и зарычал, не в силах сдержаться.
Ларс.
Всегда умнее, всегда находчивей. Обаятельный, остроумный. Всегда любимый кем-то еще.
Младший.
Слабый.
В груди разгорался огонь, глаза застилала алая пелена. Как в первый раз. Как во второй.
Кроме пелены не осталось ничего. Только отражение Ларса по ту сторону.
Бушующая ярость переполняла его, грозя захлестнуть искру сознания. Так огромная волна накрывает и бесследно уносит рыбацкую лодку, чтобы в щепки раздробить ее о каменные клыки прибрежных скал, так ураганный ливень обрушивается на пламя горящего в ночи костра и с шипением убивает его, оставляя ютившихся в трепещущем свете людей наедине с первобытным мраком и полной ужасов ночью.
Ларс.
Отнявший у него все, чего он когда-то хотел. Лишивший всего, чем он дорожил.
Последнее, что еще у него осталось.
Рычание само рвалось из груди, серебром раздирая глотку. Первобытный инстинкт, древний, как сама Гайя, заходился воем и требовал мщения. Едва теплящийся огонек разума требовал остановиться.
Кай держался.
Их разделяла пропасть, когда-то соединяемая мостом. Растрескавшимся, полуобрушенным мостом из множества острых ледяных граней.
Ларс стоял на другой стороне. Гордый, упрямый, готовый принять этот бой.
Кай осторожно поставил лапу на мост, скользя по коварному льду и едва не срываясь с каждым неверным шагом. Еще один. Еще. Он не знал, зачем, но у него не было сил остановиться.
Лед крошился под лапами и под насмешливым взглядом брата.
Этот взгляд пронзал душу насквозь и еще сильнее раздувал огонь ярости. После того, что случилось, после его предательства и их общей вины он не имел права смеяться. Кай собрался, припал брюхом к черному льду, оттолкнулся - и понял, что лапы скользят.
Падение. Бесконечное, заставляющее остановиться сердце, падение в темноту. И жесткий удар спиной о деревянный пол заброшенного бара в прожаренном и влажном южном городе.
Кай резко выдохнул и было метнулся, не соображая, где находится и как сюда попал. Перед глазами все плыло, тело было мокрым от пота, а грудь раздувалась, точно кузнечные меха. Он ошалело вскочил на ноги и осознал, что на него недовольно и настороженно смотрит пара разбуженных желтых глаз.
- Все нормально.
Он сомневался, что верит собственным словам, но их звучание всегда придавало ему уверенности.
- Колдун же говорил, что это место не такое, как все. Если тебя не беспокоят видения, сказал. Раньше не беспокоили.
Он тяжело опустился на скамью. Тело настойчиво требовало отдыха, но разум упрямо протестовал против возвращения в негостеприимное царство чужого бога Морфея.
Люпус недовольно сморщил нос и широко зевнул. Подумав, щенок слегка дернулся. Мне снилось. Охота. На меня.
- А мне брат.
Кай понятия не имел, насколько Мэтью осведомлен о событиях, предшествовавших его изгнанию. Сам он ему ничего не рассказывал, но одного взгляда на тяжело дышащего гару хватало, чтобы догадаться - сон выдался не из приятных.
- Крыша над головой - это, конечно, хорошо, но не стоит оно того... А с другой стороны, льет снаружи как из ведра...
Кай провел обеими руками по лицу и обхватил голову, взъерошив светлые волосы. Месить болотную грязь несколько часов для того, чтобы добраться до стаи и уснуть в норе, которую он вырыл для них под корнями особо могучей ивы, ему не хотелось, но перспектива оставаться здесь и видеть подобные сны была нисколько не слаще.
- Ты как думаешь?
Останусь.
Галлиард тоже сел, немного нервно подергивая хвостом. Он выглядел старше без дурашливости и попыток казаться взрослым.
Подумать.
- Ага. Не знаю, что видел ты, но подумать мне есть о чем.
Кай медленно опустился обратно на жесткую скамью и перевернулся на спину, принимая любимую позу - руки за головой, правая нога согнута в колене, взгляд устремлен в потолок.
- Не зря же он сюда нас с тобой привел...
Выровнять дыхание было легко. Заставить себя закрыть глаза и снова нырнуть в дремучий омут оказалось куда труднее - будто ему снова было шесть лет и он впервые учился плавать.
Темнота, стесняющая дыхание. Омут не отпускает никого, как и вязкое глубокое болото, в глубинах которого шевелятся червями мертвецы. Грязь забивает легкие. Грязь стекает с шерсти. Грязь становится кровью болот.
Белесый немертвый дракон с равнодушным видом озирает свои владения, сложив кожистые крылья, которым суждено сгореть под лучами солнца. Но луна благосклонна не только к оборотням.
Давно забытый страх утонуть подступил с новой силой и свел судорогой все тело, заставляя забиться в панике и отчаянно втягивать в легкие воздух - или гнилую, стоялую болотную воду.
Дракон повернул узкую голову, наблюдая за тем, как тонет пленник его крови. В его взгляде мелькнуло удовлетворенное торжество.
Сын Нидхёгга слишком рано праздновал победу. Как бы силен ни был страх, он был только лишь порождением разума, который сгорал сейчас, питая ненасытное пламя бешенства в последний раз.
Отчаянно колотящееся сердце раздулось, с хрустом ударилось изнутри о раздвигающиеся ребра. Корабельными канатами напряглись в отчаянном рывке жилы, рвущие на части меняющуюся плоть. Невидящие глаза закатились: умирая, дети Фенрира волокли врага в ледяную преисподнюю вместе с собой. Клыки в ладонь длиной судорожно сжались, чтобы схватить длинную тонкую шею и уже никогда больше не отпустить.
Можно схватить дракона. Но нельзя удержать в руках холодную кровь, в которую он превращается. Кровь, растекающуюся по ладоням и ползущую вверх по рукам. Кровь, одуряюще пахнущую порчей и тем, что отличает любое порождение Великой от всего остального.
Смердящая разложением болотная вода скрыла в своих глубинах все.
4 мая, Новый Орлеан, ночное кафе «Стюарт»
Можно бесконечно смотреть на воду. На сверкающий под полной луной снег. На бегущие темные ручьи. На падающие мягко снежинки, раскалывающиеся хрустом под широкими лапами.
В этом сне было холодно. Человеку. Но теплая волчья шуба грела куда лучше тонкой человеческой кожи.
А еще этот сон был полон тонких, прозрачных запахов Зимы, отражающихся от застывших деревьев и старых, сглаженных временем холмов.
Кай вдохнул морозный, ледяной воздух полной грудью. В том далеком, жарком краю, где он жил последние полгода, ему не хватало многого, но больше всего он тосковал по искрящейся чистоте чувств и мыслей, которые приносил с собой свежевыпавший снег. Холод разгонял по жилам кровь и заставлял сердце колотиться чаще и чаще, а поэтому он сперва зашагал быстрее, потом перешел на рысцу и наконец помчался со всей силой и скоростью, на которые был способен - не за кем-то, не куда-то и не откуда-то, а просто потому, что мог. Мог и хотел не быть человеком.
Люпусы молчат. Им не нужны слова разделенных на части языков, чтобы понимать мир и беседовать с ним.
Метелью взвился снег в сосредоточенном танце светлой волчицы.
По самой границе снега и темной воды пробежался невозмутимый серый волк, флегматично отфыркивающийся от другого, ехидно скалящегося и тощеватого.
Из сугроба вынырнул черный волчонок, недовольно отряхивающийся и слегка отстающий от стаи. Лапы у него уже выросли, но выносливости не хватало.
Впереди, молча и ровно, бежал матерый волк с лохматой шерстью и лобастой, тяжелой головой. Он к чему-то принюхивался, уверенно лавируя между кустами и сугробами.
Кай не ожидал увидеть их здесь - его стая принадлежала к другому миру, душному и жаркому, как приступ болотной лихорадки - но вожак вел их вперед, а значит, так было нужно. Он неохотно заставил себя замедлить шаг и влился на свое место, приготовившись бежать столько, сколько потребуется - час, день или все время, оставшееся до рассвета, даже если утро пришло бы на смену ночи только вместе с далекой весной.
Ручьи собирались в единую реку, следуя за стаей. Но один был вовне.
Его, Кая, след, не мог приблизиться к остальным. Точно так же, где-то сбоку, бежал черный щенок, упрямо наклонивший голову.
Он удвоил усилия, чтобы не отстать, и переместился в сторону. Ближе к тому, с кем делил все радости и тяготы своего пути почти с первого дня их непреднамеренной встречи.
Под ногами щенка расстилались пока еще легкие тени, сквозь которые не пробивались искры белого снега.
Вожак оказался совсем рядом. Не настолько крупный, как Кай, но с широкими лапами и грудью. Он был недоволен - и будто бы отделен прозрачной стеной от молодого фенрира.
Кай оскалился, не замедляя шага. Он был частью стаи, должен был быть - а значит, не собирался отставать. Свое право быть равным он намеревался отстаивать во что бы то ни стало.
Должным и желаемым...
Должным и желаемым. С первых же дней его новой жизни, начавшейся с чужого крика и закрывшей старую так, как Луна закрывает Солнце в минуты затмения, ему внушали, что стая должна стать для него всем и заменить все, что он потерял. Он не собирался сдаваться.
Девочка улыбалась, вытягивая нить из кудели. Женщина свивала ее, отдавая Старухе.
Стена начала разрушаться. Взгляд старого аруна был спокойным и немного сочувственным.
Скульд. Верданди. Урд. Время ушедшее, время грядущее и стремительно ускользающий миг между ними, в который вершились судьбы и принимались решения. Неуловимый, слишком проворный.
Судьбы, которая находилась все время в чужих руках.
По другую сторону от Кая, слегка запинаясь, зарысил еще один волк. Такой же, как сам Кай.
Соперник.
Брат.
Кай взъерошил шерсть на загривке и зарычал, не в силах сдержаться.
Ларс.
Всегда умнее, всегда находчивей. Обаятельный, остроумный. Всегда любимый кем-то еще.
Младший.
Слабый.
В груди разгорался огонь, глаза застилала алая пелена. Как в первый раз. Как во второй.
Кроме пелены не осталось ничего. Только отражение Ларса по ту сторону.
Бушующая ярость переполняла его, грозя захлестнуть искру сознания. Так огромная волна накрывает и бесследно уносит рыбацкую лодку, чтобы в щепки раздробить ее о каменные клыки прибрежных скал, так ураганный ливень обрушивается на пламя горящего в ночи костра и с шипением убивает его, оставляя ютившихся в трепещущем свете людей наедине с первобытным мраком и полной ужасов ночью.
Ларс.
Отнявший у него все, чего он когда-то хотел. Лишивший всего, чем он дорожил.
Последнее, что еще у него осталось.
Рычание само рвалось из груди, серебром раздирая глотку. Первобытный инстинкт, древний, как сама Гайя, заходился воем и требовал мщения. Едва теплящийся огонек разума требовал остановиться.
Кай держался.
Их разделяла пропасть, когда-то соединяемая мостом. Растрескавшимся, полуобрушенным мостом из множества острых ледяных граней.
Ларс стоял на другой стороне. Гордый, упрямый, готовый принять этот бой.
Кай осторожно поставил лапу на мост, скользя по коварному льду и едва не срываясь с каждым неверным шагом. Еще один. Еще. Он не знал, зачем, но у него не было сил остановиться.
Лед крошился под лапами и под насмешливым взглядом брата.
Этот взгляд пронзал душу насквозь и еще сильнее раздувал огонь ярости. После того, что случилось, после его предательства и их общей вины он не имел права смеяться. Кай собрался, припал брюхом к черному льду, оттолкнулся - и понял, что лапы скользят.
Падение. Бесконечное, заставляющее остановиться сердце, падение в темноту. И жесткий удар спиной о деревянный пол заброшенного бара в прожаренном и влажном южном городе.
Кай резко выдохнул и было метнулся, не соображая, где находится и как сюда попал. Перед глазами все плыло, тело было мокрым от пота, а грудь раздувалась, точно кузнечные меха. Он ошалело вскочил на ноги и осознал, что на него недовольно и настороженно смотрит пара разбуженных желтых глаз.
- Все нормально.
Он сомневался, что верит собственным словам, но их звучание всегда придавало ему уверенности.
- Колдун же говорил, что это место не такое, как все. Если тебя не беспокоят видения, сказал. Раньше не беспокоили.
Он тяжело опустился на скамью. Тело настойчиво требовало отдыха, но разум упрямо протестовал против возвращения в негостеприимное царство чужого бога Морфея.
Люпус недовольно сморщил нос и широко зевнул. Подумав, щенок слегка дернулся. Мне снилось. Охота. На меня.
- А мне брат.
Кай понятия не имел, насколько Мэтью осведомлен о событиях, предшествовавших его изгнанию. Сам он ему ничего не рассказывал, но одного взгляда на тяжело дышащего гару хватало, чтобы догадаться - сон выдался не из приятных.
- Крыша над головой - это, конечно, хорошо, но не стоит оно того... А с другой стороны, льет снаружи как из ведра...
Кай провел обеими руками по лицу и обхватил голову, взъерошив светлые волосы. Месить болотную грязь несколько часов для того, чтобы добраться до стаи и уснуть в норе, которую он вырыл для них под корнями особо могучей ивы, ему не хотелось, но перспектива оставаться здесь и видеть подобные сны была нисколько не слаще.
- Ты как думаешь?
Останусь.
Галлиард тоже сел, немного нервно подергивая хвостом. Он выглядел старше без дурашливости и попыток казаться взрослым.
Подумать.
- Ага. Не знаю, что видел ты, но подумать мне есть о чем.
Кай медленно опустился обратно на жесткую скамью и перевернулся на спину, принимая любимую позу - руки за головой, правая нога согнута в колене, взгляд устремлен в потолок.
- Не зря же он сюда нас с тобой привел...
Выровнять дыхание было легко. Заставить себя закрыть глаза и снова нырнуть в дремучий омут оказалось куда труднее - будто ему снова было шесть лет и он впервые учился плавать.
Темнота, стесняющая дыхание. Омут не отпускает никого, как и вязкое глубокое болото, в глубинах которого шевелятся червями мертвецы. Грязь забивает легкие. Грязь стекает с шерсти. Грязь становится кровью болот.
Белесый немертвый дракон с равнодушным видом озирает свои владения, сложив кожистые крылья, которым суждено сгореть под лучами солнца. Но луна благосклонна не только к оборотням.
Давно забытый страх утонуть подступил с новой силой и свел судорогой все тело, заставляя забиться в панике и отчаянно втягивать в легкие воздух - или гнилую, стоялую болотную воду.
Дракон повернул узкую голову, наблюдая за тем, как тонет пленник его крови. В его взгляде мелькнуло удовлетворенное торжество.
Сын Нидхёгга слишком рано праздновал победу. Как бы силен ни был страх, он был только лишь порождением разума, который сгорал сейчас, питая ненасытное пламя бешенства в последний раз.
Отчаянно колотящееся сердце раздулось, с хрустом ударилось изнутри о раздвигающиеся ребра. Корабельными канатами напряглись в отчаянном рывке жилы, рвущие на части меняющуюся плоть. Невидящие глаза закатились: умирая, дети Фенрира волокли врага в ледяную преисподнюю вместе с собой. Клыки в ладонь длиной судорожно сжались, чтобы схватить длинную тонкую шею и уже никогда больше не отпустить.
Можно схватить дракона. Но нельзя удержать в руках холодную кровь, в которую он превращается. Кровь, растекающуюся по ладоням и ползущую вверх по рукам. Кровь, одуряюще пахнущую порчей и тем, что отличает любое порождение Великой от всего остального.
Смердящая разложением болотная вода скрыла в своих глубинах все.
@темы: Кай, 4 мая, Мэтью, ночное кафе «Стюарт», 1927 год