Ночь, в которой Леон узнаёт, как вздымается в руках легкое пламя и как Смерть обрушивает своды Жизни, а колесо останавливает свой бег до следующего заката
9 мая, Новый Орлеан, где-то на болотах
Тьма была вокруг, и тьма была им самим. Как забавно. Занятно. Тремер улыбнулся, переплетая ту тьму, что была темнее, в затейливый узор. Сопротивляешься? Так только интереснее. Не хочешь? Значит, захочешь потом. Линии ложились в руки.
Все есть мысль. И мысль эта первородна. О чем думал Бог? Неважно, ведь Бог это и есть Мысль. А ты, Тьма? Ты поглощаешь мысли.
Что там, то и здесь. Ты отражаешь мысль и поглощаешь ее, Тьма. и возвращаешься в своей вибрации.
Все находится в движении. Как мы теперь. Как мысль и ее отражение. Как Человек, Зверь и Тьма.
И мы сойдемся с тобой, Крайность. Потому что мы достаточно едины, чтобы не противоречить. И достаточно различны, чтобы быть едиными.
В едином ритме. И едином движении. Ты любопытна, тьма. Как я. И кто говорит, что ты не можешь чувствовать?
Причин и следствий. Ты ведь не нарушаешь этого принципа. Никогда, не так ли? Твои законы отражаются в законах мира и наоборот.
Прими меня, как женщина принимает мужчину.
И линии вновь ложатся, переплетаясь с Линией Крови. И Линиями судьбы на руках.
Тишина и неподвижность трех немертвых тел была разбита внезапным рывком Тремера. Он, не пытаясь даже развеять тьму перед глазами, наощупь, принялся вычерчивать на полу и стенах знаки принадлежности, сердца и перемещения. круг, еще. теперь звезда, задать направление. Захват. Нет, это пентакль, Не то. Теперь статуэтки. И камень. капкан посередине, приманка... обойдется. Дальше, быстрее.
Символы переплетались и менялись, торопливо стираемые. Рядом появлялись то капли крови, то темные линии теней. Рихард торопился, его тело иссыхало на глазах.
Последним жестком он защелкнул огромный медвежий капкан и рухнул на пол, не шевелясь. по его лицу скользнула блаженная и ехидная улыбка.
А в центре начертанного материализовался пухленький карлик с несколько растерянным взглядом.
Щупальца, ожидавшие сигнала, рванулись к нему, оплетая и лишая подвижности.
Он попытался дернуться, но длинный меч буквально пригвоздил его к стене прямо над лежащим телом Рихарда. Руки салюбри чуть подрагивали от напряжения.
Леон оскалился, поднимаясь и в одни шаг оказываясь рядом с толстячком.
В нос ударила едкая волна кислоты, расплавляющая, прогрызающая меч и тени. Салюбри, ругнувшись, двинул клинок вбок, торопясь убрать его из зоны поражения.
Тени сгустились вокруг колдуна, погружая его в холодную удушающую тьму. Леон отшатнулся от брызнувшей кислоты, сжимая щупальца вокруг тела пленника сильнее.
Тьма окуталась огнем, мгновенно испарившим яд с кожи колдуна. Пары взмыли клубами, оседая на головой коже и одежде, а сам колдун рухнул, почти рассеченный надвое. Его кровь залила лицо Рихарда, Зверь которого явно было заинтересован в этой манне небесной, но шлепнувшие по лицу кишки явно не добавили энтузиазма.
Леон шагнул обратно в темноту, подхватывая тело колдуна. И вгрызся в него, точно голодавший неделю бедняк.
О, он сопротивлялся. Так, как может сопротивляться обессиленное тело, в котором горит душа. Душа, с визгом и шипением удирающая от дьяблериста, совершенно не желающая ему отдаваться.
Кажется, Гленн считала себя хищником? О, Цимисх делала только робкие первые шаги по этой дороге, по-детски радуясь любому достижению. Настоящая борьба была здесь, во тьме и крови.
Душа Тремера оказалась вкусной. Почему-то робкой, пусть и сильной, но все же, все же. Слабые они, эти колдуны. Слабые, но цепляются за жизнь и силу с хваткой, достойной пиявки.
Тьма врывалась в чужую душу, забирая свою виру. Тьма призывала Смерть, и та пришла, взмахнув косой над немертвым телом. И тьма благосклонно поила своего ставленника чужой силой. Чужой волей. Чужими мечтами.
Теперь Леон знал, что именно делал Рихард. И как. Короткое знание, потом, наверное, и вспомнить не удастся. Леон знал, как видят мир те, чьи глаза и души смотрят на Иную сторону. Леон знал, как вздымается в руках легкое пламя и как Смерть обрушивает своды Жизни.
Ненадолго. И это знание меркло по сравнению с тем чистым, непревзойденным удовольствием, которого Ласомбра не испытывал даже тогда, когда впервые прокусил кожу своего подменыша.
Что такое смертные, пусть даже и такие, по сравнению с немертвыми?
Колесо остановилось, и было неподвижным до следующего заката.
9 мая, Новый Орлеан, где-то на болотах
Тьма была вокруг, и тьма была им самим. Как забавно. Занятно. Тремер улыбнулся, переплетая ту тьму, что была темнее, в затейливый узор. Сопротивляешься? Так только интереснее. Не хочешь? Значит, захочешь потом. Линии ложились в руки.
Все есть мысль. И мысль эта первородна. О чем думал Бог? Неважно, ведь Бог это и есть Мысль. А ты, Тьма? Ты поглощаешь мысли.
Что там, то и здесь. Ты отражаешь мысль и поглощаешь ее, Тьма. и возвращаешься в своей вибрации.
Все находится в движении. Как мы теперь. Как мысль и ее отражение. Как Человек, Зверь и Тьма.
И мы сойдемся с тобой, Крайность. Потому что мы достаточно едины, чтобы не противоречить. И достаточно различны, чтобы быть едиными.
В едином ритме. И едином движении. Ты любопытна, тьма. Как я. И кто говорит, что ты не можешь чувствовать?
Причин и следствий. Ты ведь не нарушаешь этого принципа. Никогда, не так ли? Твои законы отражаются в законах мира и наоборот.
Прими меня, как женщина принимает мужчину.
И линии вновь ложатся, переплетаясь с Линией Крови. И Линиями судьбы на руках.
Тишина и неподвижность трех немертвых тел была разбита внезапным рывком Тремера. Он, не пытаясь даже развеять тьму перед глазами, наощупь, принялся вычерчивать на полу и стенах знаки принадлежности, сердца и перемещения. круг, еще. теперь звезда, задать направление. Захват. Нет, это пентакль, Не то. Теперь статуэтки. И камень. капкан посередине, приманка... обойдется. Дальше, быстрее.
Символы переплетались и менялись, торопливо стираемые. Рядом появлялись то капли крови, то темные линии теней. Рихард торопился, его тело иссыхало на глазах.
Последним жестком он защелкнул огромный медвежий капкан и рухнул на пол, не шевелясь. по его лицу скользнула блаженная и ехидная улыбка.
А в центре начертанного материализовался пухленький карлик с несколько растерянным взглядом.
Щупальца, ожидавшие сигнала, рванулись к нему, оплетая и лишая подвижности.
Он попытался дернуться, но длинный меч буквально пригвоздил его к стене прямо над лежащим телом Рихарда. Руки салюбри чуть подрагивали от напряжения.
Леон оскалился, поднимаясь и в одни шаг оказываясь рядом с толстячком.
В нос ударила едкая волна кислоты, расплавляющая, прогрызающая меч и тени. Салюбри, ругнувшись, двинул клинок вбок, торопясь убрать его из зоны поражения.
Тени сгустились вокруг колдуна, погружая его в холодную удушающую тьму. Леон отшатнулся от брызнувшей кислоты, сжимая щупальца вокруг тела пленника сильнее.
Тьма окуталась огнем, мгновенно испарившим яд с кожи колдуна. Пары взмыли клубами, оседая на головой коже и одежде, а сам колдун рухнул, почти рассеченный надвое. Его кровь залила лицо Рихарда, Зверь которого явно было заинтересован в этой манне небесной, но шлепнувшие по лицу кишки явно не добавили энтузиазма.
Леон шагнул обратно в темноту, подхватывая тело колдуна. И вгрызся в него, точно голодавший неделю бедняк.
О, он сопротивлялся. Так, как может сопротивляться обессиленное тело, в котором горит душа. Душа, с визгом и шипением удирающая от дьяблериста, совершенно не желающая ему отдаваться.
Кажется, Гленн считала себя хищником? О, Цимисх делала только робкие первые шаги по этой дороге, по-детски радуясь любому достижению. Настоящая борьба была здесь, во тьме и крови.
Душа Тремера оказалась вкусной. Почему-то робкой, пусть и сильной, но все же, все же. Слабые они, эти колдуны. Слабые, но цепляются за жизнь и силу с хваткой, достойной пиявки.
Тьма врывалась в чужую душу, забирая свою виру. Тьма призывала Смерть, и та пришла, взмахнув косой над немертвым телом. И тьма благосклонно поила своего ставленника чужой силой. Чужой волей. Чужими мечтами.
Теперь Леон знал, что именно делал Рихард. И как. Короткое знание, потом, наверное, и вспомнить не удастся. Леон знал, как видят мир те, чьи глаза и души смотрят на Иную сторону. Леон знал, как вздымается в руках легкое пламя и как Смерть обрушивает своды Жизни.
Ненадолго. И это знание меркло по сравнению с тем чистым, непревзойденным удовольствием, которого Ласомбра не испытывал даже тогда, когда впервые прокусил кожу своего подменыша.
Что такое смертные, пусть даже и такие, по сравнению с немертвыми?
Колесо остановилось, и было неподвижным до следующего заката.