Сцена после титров.
Ночь, в которой зритель может поближе познакомиться со стаей Альченцо Мирра

Дата неизвестна, где-то в восточной Европе

- Заходите-заходите, раз пришли, - Гжегорж распахнул дверь в протопленную избу, отступая назад и широко улыбаясь во все клыки. Нарочитый славянский акцент резал музыкальный слух тех, у кого он имелся, и теоретически не существующие души. Вольганг демонстративно шумно встряхнулся и брызнул на Тремера снегом с шубы, пока тот не увернулся. Удовлетворенно почесал длинными обломанными ногтями щеку.
Маэстро на возвращение блудных вампиров как всегда не отреагировал. Громыхнул чем-то за печкой, подхватил выбежавшую мышь пальцами ноги и втянул обратно в свое запечье. Чем Цимисх там был занят и почему именно там, Гжегорж спросить не решился. Во-первых, можно было и получить ответ. А во-вторых, с этим ответом надо было как-то потом жить, и вот кому оно, спрашивается, вообще надо?
Скинув шубу, Вольганг без колебаний сунулся за печь. Отчаянный тип все-таки. Или отбитый сковородой женки, по нему не поймешь. И, вот чудо, Гангрела оттуда даже не выпнули, только втянули за собой. Ладно-ладно, не стоит мешать творческому экстазу, тем более, что Цирцея вчера неосторожно заявила, что то, что последнее вышло из-под хелицер Цимисха, годно только грядки поливать. И то после хорошего сеанса некромантии, поскольку мозгов у поднятого тела явно будет больше, чем сейчас. Стерва. Однозначная. С сертификатом качества на жопе. Он у них с Лариской на двоих один, у Ларки, правда, на другом месте, но не будем о печальном. Плохо, когда твой сир любил девушек с грудью и фигурой, а в моде корабельные доски. И Изверг, полностью оправдывая свой титул, не собирается ничего делать с этой поганой ситуацией. Настоящий тиран. С девушками так не поступают. Вот. Тремер хихикнул, вспоминая, как Тореадор бегала в буквальном смысле по потолку, сочиняя на ходу убийственные аргументы и стреляя из убойных, но так ничего и не добилась. Кстати, почему ее нигде нет? Это уже становится подозрительным.
Оставалось надеяться, что она не спелась в очередной раз с Цирцеей, и они там не делают операцию по смене всего, чего только можно и нельзя, на добровольном трупе. В конце концов, какая разница, кроме того, что обычно труп не дерется и не ругается? А отрезать не пришить.
Улыбка у Тремера стала совсем паскудной и широкой. На воображение он никогда не мог пожаловаться. И тут же пропала, когда он наткнулся на внимательный взгляд черных глаз с отразившимися на миг огоньками углей. Взгляд самого поляка заметался по стенам, нащупывая предметы утвари, очередную мышь, собственный ноги – только бы не видеть вновь этих углей. Колдун-кузнец никогда не боялся огня. Кроме… кроме этого.
- Они заняты подготовкой к выезду, - проговорил Ласомбра, плавно и неслышно проскальзывая мимо. – Ты доделал топор?
- Да… - не смотреть, не смотреть, как угодно. И держать голос. Гжегорж пересилил себя и поднял голову. – Да. Показать?
- Нет. Завтра испытаем в деле.
Альченцо ушел, все такой же неслышный и невесомый, как тень, чем и являлся. Поляк передернулся. Его глодало беспокойство пополам с обидой. Почему ты не захотел смотреть? Так веришь или не считаешь нужным тратить силы? Чертовы Сторожа, они никогда не говорят всего и наказывают заранее. Даже когда просто проходят мимо.
Топор лежал рядом с наковальней, прикрытый дерюгой. Тяжелое лезвие с серебристой острой кромкой слегка заиндевело, и морозные узоры сплетались с булатными. Тремер коснулся их, но холодное тело не могло растопить льда.

@темы: Альченцо, 1927 год

---

Сцена после титиров.
Ночь, в которой Молли берет в руки винтовку.

Где-то и когда-то, дата неизвестна

В доме тихо. Об подоконник разбиваются мелкие капли дождя, и в этот звук вплетается тихое потрескивание огня - или это Искра возится, устраиваясь на углях поудобней?
Деревянное ложи винтовки под ладонью прохладное, а плечо Кристиана - теплое.
Молли сидит неподвижно, на краю постели, подтянув к груди одно колено, а на другое уложив оружие. Свободная рука мягко скользит по плечу мужа, невесомо ерошит светлые, спутанные на затылке волосы.
Где-то вдалеке набухшие дождем тучи на мгновение рассекаются вспышкой серебряного света. Но гроза обходит их дом стороной.
Молли спокойна. Она знает - дом оплетен паутиной чар, и эти невидимые нити тянутся от порога к окнам, перекидываются на крышу, оборачиваются петлей вокруг открытой веранды.
А еще она знает - винтовка, дар ночи Бельтайна, ложится в руки мягко, как ласковая кошка, и также, по-кошачьи точно, бьет в цель.
Шум дождя и дальние отблески грозы разбудили ее час назад. Они - и туманное ощущение тревоги.
Опасность ходила где-то вокруг, беззвучная, как зверь в темноте, принюхиваясь и подбираясь ближе, но не в силах перешагнуть границу.
Молли спокойна. Ложе винтовки под ее руками - прохладное, отполированное многочисленными часами, проведенными в небольших девичьих руках.
Молли знает - если те, кто осмеливаются угрожать - ей, ее дому, ею семье - перешагнут границу, она выйдет им навстречу. И вскинет винтовку.

@темы: Молли, 1927 год

---

Сцена после титров.
Ночь (день), в которой лорд Ингебьорн отвечает на вопросы обещает украсить шкурой своего врага пол перед камином

Где-то и когда-то, дата неизвестна

Молчать никогда не поздно. Молчание – первый шаг в беспамятство, необходимое для того мига, когда мираж Грезы превращается в пьянящий жар, который невозможно разбить тяжелой серостью привычки. Подменыш молчал, и шепот теней охотно подпевал шипению прошлого.
Кто ты?
Отблеск золота скользнул по прозрачным, несуществующим крыльям.
Я Ингебьорн аэп Гвидион, сын Бертрана Безумного и светлой Королевы Ингрид.
Запястья коснулась струя холодного воздуха, напомнив о стуже Зимы.
Я Саймон Ивлер, сирота, не знающий ни своих родителей, ни своего рода.
Небо обрушилось, вызвав головокружение и тошноту самой Смерти.
Я Виктор Картер, призрак чужого прошлого, все еще сжимающий в руках меч Грозы и Сокола.
Меч плавно влился в танец Охотника, размеренно пластая воздух широкими мазками, отдаваясь тяжестью в руках и звоном где-то на краю слуха. Там, где ожидают своего часа призраки будущего.
Откуда ты?
Ожидаемый вопрос заставил все же немного пошатнуться, рвано ударив невидимого противника и застыв в неподвижности и размышлении. Откуда?
Из Аркадии, забывшей о том, как была благосклонной ко всем, кто был по обе стороны от ее ворот. Сейчас закрытых ворот, отделивших воплощения грезы от тех, кто связывал ее с миром людей.
Из сиротского приюта, где за сладость могли побить, где жадно впивались в еду и вещи, потому что через мгновение этого могло уже не быть. Пряный запах первой крови Охотник почувствовал именно там.
Из далеких краев, где огромные сосны и горы впиваются в белесое небо, а холод пронизывает тело так, что ты не можешь сделать глоток воздуха. Где оттенкам снега есть названия, и названий этих многие десятки.
Блик восходящей луны искрой стек по клинку, завершившему тяжелый взмах. Подменыш вновь закружился, закрыв глаза и приготовившись к последнему вопросу Сфинкса. Нахальной кошки цвета камеди. На спине и над верхней губой Охотника выступили капли пота, патокой потекшие вниз.
Куда ты идешь?
Вперед, во тьму и холодный блеск Зимы, уксусом разъедающий души и разум, не оставляющий даже крохи надежды на мечту и новый мир. Потому что Осень уже раскрасила рубинами деревья, и плеск алой крови в венах лишь напоминает об этом.
Вперед, по бесконечной дороге, где хмель поглощает мысли, бокал превращается в кубок, а простое стекло в хрусталь. Там, на этой Дороге, не имеет значения ничего из того, что терзает душу. Только терпкий запах охоты.
Вперед, оставляя за собой игристую рябь привычной реальности, смятой чужими лапами. Лапами существа, которое не должно существовать и которое никто из людей не сможет запомнить.
Вперед.
Просто – вперед.
Потому что тот, кто лег, умирает.
Лорд Ингебьорн не желал умирать, потому что Сокол слишком горд, чтобы сломаться под ударами Судьбы и Проклятия.
Саймон не желал умирать, потому что за его спиной оставалась Сестра и Братья, Друг и Любимый, и ради этого стоило жить.
Виктор не желал умирать, потому что смерть претила самой его сущности. И что же, что бой безнадежен, и это известно заранее?
Ятаган с тихим шелестом улегся в ножны. Человек улыбнулся, раскинув руки и беззвучно засмеявшись в лицо Врагу. Хочешь взять? Попробуй. А я украшу твоей шкурой пол перед камином!

@темы: Ингебьорн, 1927 год

---

Сцена после титров.
Ночь, в которой Лакес дарет Иштвану удивительные и до сего момента неизведанные ощущения

Где-то на болотах под Новым Орлеаном, дата неизвестна

Длинные четырехсуставчатые пальцы быстрыми, оглаживающими движениями прошлись по шее и груди подвешенного на широких лентах Салюбри. Пока еще оценивающие, но уверенные. Дракон замер, размышляя о чем-то и продолжая рассеянно обводить острыми ногтями линии мышц и суставов. Это было… неприятно. И заставляло живот сжиматься от смутного волнения и предчувствия того, что то, что будет дальше, вряд ли придется по нраву. Иштван повел головой, вытягиваясь в лентах. Наверное, он мог бы их порвать, это не слишком сложно, но приказ предписывал подчиняться требованиям Цимисха. Который, в свою очередь, мог иметь странные представления о том, что может и должен сделать.
От этой мысли по внешней стороне слегка раскрытых бедер прошлась холодная дрожь. Страх и волнение заставили снова выгнуться и потянуться. Ощущение чего-то нарастало волнами, поглощая мысли.
- Ну давай уже, хватит медлить! – наконец, не выдержал Салюбри, снова нервно дернувшись.
Цимисх медленно повернул голову, вглядываясь в район живот своей «жертвы». И быстрыми, ритмичными движениями принялся снимать кожу, затем мышцы, пережимая попутно сосуды. Нет, крови ему здесь не нужно.
Больно не было. Как ни странно. А ведь боль могла бы отвлечь от ритма, похожего на биение сердца. Только щекочущие прикосновения изнутри, совершенно незнакомые, вызывающие все новые волны дрожи. Иштван с усилием расслабил шею, запрокидывая голову. Он не хотел на это смотреть. Смотреть, бледные пальцы меняют его плоть, его суть.
Стало только хуже. Тело предательски откликалось на любые движения, будто бы он снова был живым. Оно желало большего, и это было отвратительно. Отвратительно, как самая слабость, сам грех. Крестоносец стиснул зубы, пытаясь отвлечься на молитву.
Пальцы коснулись лица, раскрывая сжатые было челюсти и проходя между клыков. Неторопливо пошарили внутри, сдвигая уголки костей и связки, затем перешли на губы. Хотелось немедленно убрать голову.
Хотелось, чтобы ее удержали, снова заставляя, принуждая принять чужие пальцы.
Отвратительно. До невозможности.
Не прекращай…
Рык прошел через горло, тут же сдавленный ладонью. Трахея выпрямлялась, а голос менялся, становясь выше.
- Да хватит уже! – Салюбри вновь не выдержал и осекся, услышав, насколько голос изменился. Он был низким, но все же… все же женским. Почему-то это стало последней каплей. Иштван, на миг замерев, откинулся в своих оковах, расслабляясь и больше не пытаясь шевелиться.
Тело скрутило волной эмоций и желаний. Неподконтрольных, слишком сильных, чтобы даже их осознавать. Дракон смотрел внимательно, одной рукой вводя в раскрытое чрево все новые и новые порции чего-то, о чем Юхас не хотел даже думать, а другой оглаживая его грудь, вытягивая и формируя. Волна за волной, эмоции и ощущения накатывали, повинуясь току крови (зачем он вообще на это согласился, ведь мог бы просто ничего не делать!) и отвечая на длинные, тягучие движения, закрывающие живот обратно кожей, оглаживающие и сминающие бока, ягодицы, бедра, ступни и пах.
И снова ощущение чего-то, щекочущего изнутри. Это было уже слишком. Вампир выгнулся, обрывая ленты и падая на пол. Его ненавидящий взгляд нашарил лицо Дракона. И тут же соскользнул, наткнувшись на ответный изучающий взгляд.
Думать не хотелось. Хотелось уничтожить себя, чтобы очиститься, избавиться от памяти о своих мечтах и прорвавшихся сквозь аскезу и самоконтроль желаниях.
Да будьте вы все прокляты!

@темы: Иштван, Лакес, 1927 год

---

Сцена после титров.
Ночь (день), в которой Блистающий размышляет о руке, что держит его рукоять

Где-то и когда-то, дата неизвестна

Не лишенный изящества ятаган с тонкой серебряной полоской вдоль лезвия лежал в ножнах, размышляя о вечном. Он не был еще стар, но бурные события всегда способствуют быстрому взрослению. Созданный, как союз Тьмы и Серебра, он постоянно находился в довольно сложном с политической точки зрения положении. Сокол беспрестанно бранился с Грозой, Гроза огрызалась в ответ, а правым из этого спора не выходил никто.
Ятаган слегка пошевелился, устраиваясь поудобнее. Эти ножным ему, пожалуй, нравились. Хорошие, крепкие, из шкуры оленя. Украшений могли бы и побольше сделать, но и так сойдет. Нравилась ли рука, держащая рукоять? Ах, оставьте, у щенка есть перспективы, но люди так склонны делать глупости, что скорее всего, этот щенок не доживет ни до чего серьезного. Его вожак получше, но он человек, так что о чем тут говорить.
Впрочем, щенка одобрил Сокол и привечает Тьма, так что пусть живет и здравствует, пока может. А его дело - вершить суд над нарушителями Литании и Червем.
Серебряная полоска сверкнула, отражая лучи половинной Луны.
Охотник уже стоит на следе, и по его крыльям мечутся отсветы молний.
Правосудие придет за всеми.

@темы: 1927 год

---

Сцена после титров.
Ночь (ночи), в которой Тео возвращает себе возможность ходить

Середина мая, где-то в Новом Орлеане

Крики тонули во вставленной между зубов деревяшке, и боль выплескивалась из горла сдавленными хрипами.
Оказалось, что мертвец тоже может сорвать голос.
И еще это очень, очень - невыразимо, до яростной алой пелены, поглощающей тебя полностью - больно, когда скальпель рассекает кожу и мышцы вдоль позвоночника, а инструменты впиваются в кости, дробя и разгрызая их.
Зачем это все?
Зачем он терпит?
Намертво перехваченные локти, запястья и лодыжки не давали даже дернутся. Все, что оставалось, это захлебываться криком, а потом с бездумной яростью рваться из оков, выламывая кости, когда другой Он - мечтающий только об утолении Голода, взял вверх.

Вслед за алой яростью пришла чернота беспробудного, мертвецкого сна.
А за ней было что-то холодное, льющееся между перехваченных крепкими руками и c силой разжатых челюстей.
Холодное, пахнущее смертью и животным ужасом. И нестерпимо сладкое и медно-соленое одновременно, желанное и заполняющее пустоту внутри.
Он жадно глотал кровь, давился ею, слизывал алые капли с губ, а потом, когда пришло осознание - своей жажды, своего удовольствия, давился уже не кровью, а животным воем, вновь пытаясь вырваться из оков.
Но тело - распоротое вдоль позвоночника, сломанное, не слушалось.
Снова - алая ярость. И чернота. И боль. Они сменяли друг-друга как стеклышки калейдоскопа, и среди них затёрлось, стало бессмысленным даже собственное имя. И это продолжалось вечность.

- Пошевелись, если можешь.
Тео с трудом разлепил ресницы, с которых посыпалась крошечные бурые хлопья. Лицо было стянуто маской засохшей крови.
- Если нет, то придется в третий раз ломать тебе спину.
“Не надо”.
Он медленно повернул голову. Вот его рука. Прикованная толстым кольцом наручника к… чему? Столу? Запястье ободрано об до кости, на локте под еще одной полосой метала - кажется тоже.
- Ты вообще слышишь меня?
Он слышал, пусть чужой голос с трудом долетал до него сквозь оглушающий стук живого сердца. Так близко. Так далеко.
На загривок легла ладонь. Тёплая. Очень тёплая.
Тео вздрогнула, и это дрожь прокатилась волной по всему телу.
Покрытые потеками крови ладони дёрнулись. А потом сжались в кулаки.

@темы: 1927 год, Тео

---

Сцена после титров.
Ночь (день), в которой молодой Галлиард не может справиться с историей, но не собирается отступать

Где-то и когда-то, дата неизвестна

Черный поджарый волк медленно и медитативно чесал себя за ухом, пытаясь выдавить хоть какое-то вдохновение. Луна над ним насмешливо круглила бочок и как-либо помогать в этом процессе не желала.
У черного поджарого волка что-то не сходилось. Не получалось стройной красивой истории из той кучки разрозненных фактов, что была в лапах. Следы разбегались перед носом, путаясь так, будто тут не просто пробежала стая зайцев (бешеных, с длинными клыками, как в музее у чучела), так еще и попыталась что-то обидное этими следами нарисовать. И самым неприятным было то, что откуда вообще эта толпа зайцев выпрыгнула, тоже непонятно! Найти бы ту лежку...
Коготь нечаянно царапнул ухо, и волк раздраженно помотал головой, заворчав на самого себя. Пошевелил пальцами на задранной задней лапе. Чем дольше он так размышляет, тем больше остывает след. Надо выбрать кого-то одного. Хочется больше, хочется все сразу, но будем последовательны в этой охоте. Итак, кто у нас есть?
Первый заяц утонул в реке. Вирмова дрянь, даже трогать это не будем. Себе дороже. Ну и его Человек говорил, что про эту дрянь можно много найти в этих их библиотеках. Допустим, что так. Не убежит, падаль.
Второй заяц тоже вирмовый, тоже дрянь редкостная, но с ним у его Человека тоже есть связь. Тоже не убежит. Кто там остался?
Два зайца Вильда, один волкокровный, второй дух. Оба носятся, как укушенные, и обоих не поймаешь просто так.
Люпус снова яростно зачесался. Еще надо было узнать про оружие. Оружие - это важно. Оружие в любой уважающей себя саге должно быть! В подробностях! Какое у них оружие?
У первого мощь Червя. И чарующий Голос. Так и скажем. У второго... у второго Тьма. У третьего огонь и меч. Вот, идеальный вариант для главного героя. У четвертого вообще ничего не понятно, Кай бы сказал, что это свартальв с его этими украшениями. Тьфу, Серебряный. А, неважно.
С третьим было сложнее всего. Откуда взялся? Что он такое? Почему он такое?
Молодой Галлиард снова рявкнул на насмешливо-желтую луну. Ну почему все так сложно, ну почему нельзя просто наврать?! Скакал бы, как какой-нибудь Фианна, со сказками!
Потеряв всю свою серьезность, поджарый черный волк снова заметался кругами, терзаясь творческими муками.

@темы: Мэтью, 1927 год

---

Сцена после титров.
Ночь (день), в которой Бьорн возвращается не-домой

Где-то и когда-то, дата неизвестна

Подтянутая мужская фигура воздвиглась на пороге, пропустив во Тьму робкий луч света, выхвативший кусочек пола. И тут же дверь захлопнулась, оставив мужчину с Тьмой наедине. Тот, правда, нисколько по этому поводу не забеспокоился, только мельком ощерившись в сторону особо шевелящихся теней по углам.
Пара шагов, даже не глядя (зачем, ведь за время его отсутствия вряд ли тут что-то изменилось), и удивленное хмыкание. Нет, что-то изменилось. Что-то совершенно однозначно изменилось!
Вошедший медленно, прочувствованно скрестил руки на груди, скидывая ботинки и зашвыривая их в угол. Кончиком большого пальца ноги потрогал недвижимый труп на полу. В несчастный угол полетела и рубашка, а мужчина с грациозной плавностью улегся прямо на труп. Не то чтобы было особо теплее, но уж точно мягче. Если бы труп еще при жизни ел нормально, то было бы вообще хорошо.
Поерзав, Бьорн удовлетворенно вздохнул и задремал.
Этот вечер у Леона начнется не с кофе...

@темы: Ингебьорн, 1927 год

---

Сцена после титров.
Ночь, в которой Рихарду очень, очень, ОЧЕНЬ весело.

Где-то в мае, где-то под Новым Орлеаном

Высокая крепкая женщина с грациозными, но по-мужски размашистыми движениями, привалилась к стене, скрестив руки на груди. Короткие темные волосы придавали ее и без того не слишком красивому лицу суровости. Рихард нервно икнул, закусывая губы.
- Иш-а-а... - выдавил он, опознав в женщине бывшего Епископа. - А-а...
Он успел увернуться буквально за секунду до того, как Салюбри схватил (схватила?) бы его за глотку. Длинные тонкие пальцы полоснули по воздуху.
- Не-не-не! - быстро затараторил Тремер. - Я не осуждаю! Тебе даже идет!
От второго рывка он уклониться не успел и заговорил еще быстрее.
- Я напомню, что ты сам потребовал, чтобы мы вернулись, я предупреждал! И Ласомбра у тебя мудак, которому надо, чтобы было весело! И...
Договорить он не успел, захлебнувшись кровью из вырванного языка.
Возвращаться Тремер действительно не хотел. Ныл, скулил, уговаривал, повиснув в хватке Трехглазого. На какое-то колдовство сил у него уже не было, он только и смог что найти Леона. И теперь горько сожалел об этом.
Скажите, вот зачем? Что за деятельность души и мозга заставляет следовать своим клятвам с такой маниакальностью?
Колдун снова дернулся. Нет, ответ он знал. Хорошо знал. Просто Иштван нашел себе господина, который будет достаточно часто, но не слишком сильно пинать его сапогами. И теперь будет глубоко счастлив от этого. Но это же Иштван, это его личные проблемы! Зачем он втягивает в это дерьмо посторонних людей, который лизать чужие сапоги невкусно?!
Еще один обреченный рывок.
- Иштван, я тебе предсказываю, ты будешь жалеть. Он не может играть в господина, он просто мудак! Ему нужно, чтобы все вокруг бегали и смотрели на него с придыханием в глазах!
Салюбри промолчал, выходя на пути и поднимая вверх руку с вытянутым большим пальцем. Он вообще все это время молчал. И это молчание злило Савельева. Значит - все. Значит - уже решил и обратной дороги не видит. Фанатик. За что-о-о?!

Тот же вопрос хотелось задать и сейчас. Но было нечем. Колдун с усилием сглотнул кровь, вцепившись зубами во все еще находящийся во рту кулак. Из глубин души поднялся с воем Зверь.
И ему не препятствовали.
Ведь по крайней мере, это все безумно весело. Даже с перспективой самому стать женщиной или чем-то похуже.

@темы: Рихард, Иштван, 1927 год

---

Сцена после титров
Ночь (день), в которой Алан делает шаг в ведьмин круг

Где-то и когда-то, дата неизвестна

Ласар остановился где-то посреди нигде. Внезапно скрипнув тормозами, медно-рыжая громада локомотива замедлилась, пока и вовсе не замерла, переплетая запах горячей стали и дыма с ароматом свежей травы.
“Тебе сюда”.
Проросшие травой пути, начинавшиеся из пустоты и уходящие в неё же, рассекали мир на две части. На восток, до самого горизонта, тянулись заросли ярко-желтого дрока, кое где прореженного белоснежными терновыми кустами. К западу зеленел еще не тронутый летней жарой лес.
Здесь Вуаль была так тонка, что её колебания ощущались кожей и кончиками пальцев, и звенела где-то на краю сознания мелодия. Она тянулась из сердца леса, из его чащобы, но стоило сосредоточиться, как она исчезала.
Алан колебался недолго. Медный бок Ласара под его ладонью был горячим, нагретым солнцем, и где-то под толстым слоем металла ворочался клубок нетерпения и желания рвануть дальше. Но Ласар был готов ждать. Так снисходительно пофыркивает конь, нашедший на поляне свежие пучки травы, и потому согласный на пару часов промедления.
Густая трава у путей скрадывала звук шагов, а лес встретил Алана звенящей тишиной.
Плотная вязь ветвей скрыла солнце, и лишь изредка его лучи пробивались сквозь этот полог, острыми линиями рассекая зеленоватый полумрак.
Ботинки Алан скинул еще у путей, и под босыми ногами земля была холодной, чуть влажной.
Лес был уже не здесь, но ещё не там. Каждая секунда в этом месте, замершем на границе Вуали, отдавалась мурашками по спине и вставшими дыбом волосами на затылке.
Ты-здесь-ты-пришел-почему-так-долго-беги-же-беги-ко-мне.
Но Алан не бежал.
Ему было не страшно. Тишина и голос леса были как рождественские подарки, что не терпится развернуть детям - он читал про это в книгах, и сейчас шел неторопливо, перепрыгивая через бугрящиеся над землей корни и приседая на корточки у кустов черники, чтобы сорвать пригоршню густо-синих ягод.
Он шел в неизвестность, и у этой неизвестности был мягкий и сладкий вкус черники.
Деревья расступились так внезапно, что Алан вскинул ладонь, пытаясь защитить глаза от брызнувшего в них яркого солнечного света.
Поляна была огромной, и таким же огромным был ведьмин круг, окольцовывавший её по краю.
Шляпки грибов, широкие, с два алановские ладони, лоснились на солнце.
Тишина уже не звенела. Она облепляла, цеплялась царапучим котом в спину, забивала глаза и нос, не давала отступить и отвести взгляд от центра круга, в котором дрожал, преломляясь в солнечных лучах, воздух.
И в этом мареве мелькали золотые искры света, так похожие на крохотных огненных рыбок, снующих в прозрачной воде горного ручья.
Тишина повисла на руках свинцовыми кандалами, вкус черники высушил горло и губы, и дыхание едва прорывалось сквозь эту сухость.
Шаг.
Грибы сомкнулись за спиной Алана, а марево застыло на мгновение, чтобы в следующую секунду вывернуться наизнанку, обрушиваясь на хрупкую человеческую фигуру потоком ледяной, ломящей кости воды…
...полной огненных рыбок-осколков Грезы.

@темы: Алан, 1927 год

---

Сцена после титров
Ночь, в которой Леон дает своему брату обещания, которым суждено сбыться

Дата неизвестна, где-то под Новым Орлеаном

- ...и знаешь, я думал, будет проще, - доверительно закончил Леон. - Думал, столько времени прошло и это уже ничего не значит. А потом увидел твой ятаган и… и понял, что не будет. И ты скажешь, что этого стоило ожидать, потому что я всегда себя переоценивал. И будешь прав. Наверное.
Марко промолчал.
Леон посмотрел на него со смесью давней, застарелой тоски и, парадоксально, чего-то похожего одновременно и на чувство вины, и на сочувствие. Отвернулся, закусил губу и вздохнул.
- Прошло четверть века, а я все еще верю, что можно все вернуть. Глупо, да? Я изменился. Ты изменился. Мир изменился. А я все еще… верю.
Леон чувствовал затылком тяжелый взгляд брата, слышал его красноречивое молчание, тонущее в густом запахе водки. Он лукавил, разумеется. Он не верил. Но отчаянно хотел.
- Я делла Ласомбра, - с непривычной горечью сказал Леон. - Знаешь, что это значит? Я так злился на тебя. За то, что ты бросил меня. За то, что не пришел за мной. И за то, что пришел. И за то, что хотел убить меня. И за то... что не убил. Цеплялся за это, пока еще было, чем. Пока еще был собой. И проиграл, конечно. Кровь сильнее, чем смертные воспоминания, с ней нельзя спорить. Я делла Ласомбра. Сильная кровь. Ты - воспоминание, - Леон фыркнул и повернулся, - смертное воспоминание, которое скоро умрет. Ты бы знал, как это больно.
Не дожидаясь ответа, Леон серьезно посмотрел брату в глаза.
- Ночь за ночью ты один. Наедине со своей внутренней тьмой, которую даже нельзя назвать Зверем, чтобы отделиться от нее и сохранить остатки сознания. Та самая тьма, которая есть в каждом человеке, только ее больше ничего не сдерживает. Ни совесть, ни мораль, ни страх, ни обещание того, что будет за порогом… только ты сам и она. Тьма вползает тебе в душу. Разъедает ее. Пожирает тебя изнутри. Перерождает тебя. Пока ты не начинаешь видеть во всем этом смысл. И красоту. И единственно возможный порядок вещей, - Леон не отводил взгляда, голос едва не срывался, но уже не от боли, а от возбуждения и невозможности подобрать слова тому, что не имело названия. - Мадонна, я так хочу, чтобы ты понял. Ты последний, кто знал меня жи… раньше. Ты знаешь, что для меня одиночество. У меня есть друг, колдун, он… ближе всех к пониманию, наверное, но он не помнит Леона Дамиано таким, каким его помнишь ты. Мне не хватает тебя, брат.
Марко издал глухой стон, похожий на низкое утробное рычание.
Леон поднялся и сделал несколько шагов, расшвыривая переломанные и разодранные мертвые тела. Подошел к Марко, встречая его молчаливый, полный ярости, взгляд. Раны, наспех промытые водкой, перевязаные обрывками одежды, выглядели скверно. Очень скверно, даже если не считать розовой пены на бледных от потери крови губах. Охотник лежал на полу, сжимая в пальцах дробовик с развороченным дулом. На груде искалеченных тел лежал огромный черный волк с алыми когтями. Мертвый. Застреленный в упор. Спиной к нему привалилась светловолосая девушка лет двадцати, разрубленная мечом почти надвое, от горла до промежности. Гару еще дышала, кровь толчками вытекала из вспоротого живота, но даже их жизненные силы имели предел. Леон мягко отпихнул ногой тяжелый серебряный ятаган и сел брату на грудь, обхватывая его коленями.
- Я не ошибся? Ты ведь поймешь? - в голосе Ласомбры звучало искреннее, просительное беспокойство. Умирающий охотник дернулся из последних сил, но не смог даже поднять дробовик.
Леон наклонился ближе. Длинный густой хвост черных волос мазнул по залитому кровью полу.
- Ты будешь ненавидеть меня, я знаю. Захочешь меня убить. И себя. Даже, может быть, успешно. Но потом все равно поймешь.
Сузившиеся зрачки Марко обещали иное. Леон улыбнулся.
- Я люблю тебя, брат.
Клыки вонзились в горло смертного, обрывая его жизнь.

@темы: 1927 год, Леон, Марко

---

Сцена после титров.
Ночь, в которой Фред завидует Джорджу, а Джордж - Фреду

13 мая, где-то под Новым Орлеаном

- Не придет, я так думаю.
- Ну да, и наверное, оно к лучшему.
Весомо покивал Джордж, и зашелестел свертком, в котором лежали бутерброды. Двое мужчин сидели в роскошном ярко-алом авто, багажник которого был набит торопливо упакованными вещами. Платья, платья, чулки, россыпь туфель... Смутное богатство хозяйки, богатсво видимое. О фактическом богатстве мужчины имели представление смутное. Фред потянулся, хрустя суставами - в машине они куковали уже не первый час, и уже вторую ночь - и принюхался. Бутерброды пахли сыром, но Фреду мерещился иной запах. В салоне авто неуловимо тянуло солено-приторным. Летний ветер со скотобойни и жасмин. Наверное, платья пропитались. Авто и его пассажиры ждало в условленном месте, как и было велено. "Если Она вернется, а их не будет, Она разгневается." думал Фред, попутно размышляя о том, что им на самом деле с Джорджем повезло. Она на них как следует не злилась, ни разу. Что бывает, когда Она злится, гули успели уяснить, отскребая стены купе от того, что когда то было негритянкой. К ним та, которая говорила про себя "мать" была добра. Фред скосил взгляд на увлеченно жующего Джорджа. Вон Джорджа хоть бы взять - уронил шумно ковшик, и был бит шматом свинины. Хорошей, свежей свинины, прямо по щщам... От души так, смачно... На этом моменте взгляд Фреда стал в чем то ревнивым. Сейчас, когда они были одни, он завидовал. Завидовал, что у него нет такого воспоминания.
- Да палюбому лучше. Кто знает, что она могла бы сделать с нами... потом.
Джордж кивнул еще раз, взрываясь в бутерброд, как если бы хлеб мог задавить неприятное, тянущее чувство внутри. Джордж ощущал себя покинутым. Как сторожевой пес, забытый в покинутом доме. Однажды он видел, как она задумалась, и задумавшись утопила пальцы в плече Фреда. А потом забыла убрать следы. Теперь у Фреда есть метка, и Джордж ловил себя на мысли, что несправедливо это. Несправедливо, что у Фреда она есть, а у него нет.
- А с другой стороны- поди плохо было?
- Ну да, не мешки ворочать...
Рассудительная беседа, очень умные слова. Маскирующие тот факт, что они оба были сейчас одни. И можно было бесконечно перечислять все плюсы того, что никто не будет больше лупить по морде полуторафунтовыми шматами свинины, кидаться тапочками и материть их почем зря, но. Но оба мужчины знали, что каждый готов отдать многое, чтобы это вернулось. Чтобы в их жизнь снова вошел смысл, явленный в облике рыжей женщины (вероятно - женщины), прекрасной до сблева. Чтобы ощущать смутную радость, подрываясь на окрик "Живей, черти драные, едри вас в печень!". Чтобы жмуриться от ужаса, ощущая как липкое прикосновение пальцев стекает по загривку, когда в минуты хорошего расположения духа она треплет их по загривкам.
- Заметил, собаки не было.
- Может, забрала с собой?
Мужчины почти синхронно вздохнули, остро, до рези в печени, завидуя сейчас некрасивому псу Шону, которого хозяйка может быть выделила своим вниманием.
- Да ну, чего ждем, спрашивается. Мы нафиг не нужны, надо уезжать.
- Ага. Надо. До второго пришествия куковать чтоли?
Фред досадливо скривился, и прямо противореча озвученному, вылез из машины, покидая место водителя. Надо было размять ноги, до рассвета далеко, действительно, каменная задница нужна - столько то сидеть. Внутри машины возился Джордж, распологаясь на заднем сидении и готовясь спать. В конце концов, если она придет, а их не будет на "условленном месте", она разгневается. Или- хуже того, решит, что они и правда более не нужны и уйдет насовсем... Начал накрапывать мелкий, противный дождь, отстукивая минуты, минуты сливались в часы, как капли дождя- в лужи.
Шутка про второе пришествие становилась все менее и менее смешной с каждым часом.

@темы: Фред и Джордж, 1927 год

---

Сцена после титров.
Ночь, в которой Сын Бездны продолжает шоу

11 мая, День Сожжения тамплиеров, Новый Орлеан

Альченцо, скривившись, вышел под свет фонаря, поджидая неторопливо приближающегося Гангрела. Тот тоже не выглядел счастливым. Что ж, Леон подставил их всех, и стоило признать, что сделал он это красиво.
И, наверное, зря. Ласомбра слегка улыбнулся своим мыслям.
Дамиано, несмотря на свою эффективность, да даже на проявившиеся способности к предвидению, все еще оставался импульсивным темпераментным молодым вампиром, полным амбиций, гордыни и одиночества. Что ж, сейчас у него есть семья, которой он так жаждал. Есть те, кто не дадут скатиться снова до уровня животного, но и не дадут погрязнуть в рефлексии подобно барышням из слезоточивых книг русского писателя Достоевского.
Гангрел приблизился, встав на обусловленном этикетом расстоянии.
Осталось еще придумать, что сделать с доменом, так любезно подаренном любящим сыном. Перепродавать его не стоило, Леон хотел сюда возвращаться (зачем бы, тут ведь мокро и омерзительно?), так что не стоило ставить его в неловкое положение даже из мелочного чувства мести. Тем более из мелочного чувства мести. Пожалуй, домен подойдет в качестве перевалочного пункта.
Что? Ах да...
Альченцо, снова слегка скривившись, повернул голову вбок. Туда, где незримо присутствовал Принц Нового Орлеана. Что ж, шоу должно продолжаться, и теперь настала его очередь исполнять политическое танго.

@темы: Депо, 11 мая, Альченцо, 1927 год

---

свои петиции про продлению сериала на второй сезон, а также фотографии на кастинг, присылайте на: [email protected] (емейл рабочий)

---

Ночь, в которой что-то кончается и что-то начинается

11 мая, День Сожжения тамплиеров, Новый Орлеан

Буря все так же металась над Миссисипи, пока не желая утихать. Река поглотила пепел сожженного чудовища, но так же равнодушно она была готова поглотить и других.
Леон бросил взгляд назад, на Иштвана, затем пристально вгляделся в реку, выискивая остальных. И одним текучим движением, которое вызывало у него азарт, подобный охотничьему, _шагнул_ туда, где темная вода уже почти скрыла длинное тощее тело с черно-белой шевелюрой.
Буря, кажется только усилившаяся от столкновения сил, мешала. Тварь могла быть сколько угодно могучей, смелой и равно ловкой на суше и в воде, но и ее мотало волнами, как игрушечную. Ориентироватьсяя в круговерти воды было тяжело, но все же она увидела. Увидела падающее тело того, кто еще недавно шел в бой верхом на ней. Тварь рванулась, буквально проламываясь через волны, кое как, но все же преодолевая сопротивление стихии и подхватывая Алана. Теперь главной задачей было уйти. Уплыть, не дав при этом человеку захлебнуться... О реалистичности такого плана она старалась не думать. Надо плыть. Думать она будет позже.
Тощее тело оказалось легким и откровенно костлявым. Похоже, весь жир енот собирал на себя только в мечтах. Зато оно не сопротивлялось, также как не сопротивлялся рыжий, болтаясь в лапах Твари.
Копье, выскользнувшее из руки Алана, вонзилось в дно реки и тут же полностью скрылось под илом.
Леон подхватил Яхонта за шкирку и двинулся кратчайшей дорогой к берегу, все еще чувствуя себя крайне дискомфортно в воде.
Тварь ломилась через волны со всей возможной скоростью. Правда, загребать приходилось тремя лапами- одна была занята прижатым к хитиновому боку человеком, и удержанием его головы выше уровня воды. Но обратный путь давался в разы проще...
Сидящий на набережной Гангрел смотрел на приближающуюся группу со сложным выражением лица. Особенно сложным оно стало при взгляде на Леона.
Зажатый между холодным боком Твари и холодной же водой смертный задёргался, не сразу осознав, где он, а потом судорожно закашлялся и обвис. Вновь он пошевелился, пытаясь встать на ноги, лишь когда вокруг была уже не вода, а камень набережной. Взгляд у Алана был мутный.
- Ты как вообще?
Тварь участливо приглушила голос, чтобы не причинять магу лишнего дискомфорта. Заодно она готовилась если что- ловить его, буде он начнет падать. На расположившегося неподалеку гангрела она нет-нет, да и косилась. Подозрительно так. Не то чтобы ожидала прямо сейчас чего то ужасного, но мало ли. На всякий то случай.
Маг качнул головой и провёл ладонью по виску. Потом растерянно уставился на свои обагрённые кровь пальцы.
- Нормально. А вот он… - Алан кивнул на видневшегося в стороне шерифа. Ему не нравился его взгляд. И смутный ворох эмоций - тоже. Но голова слишком гудела, чтобы чётко осознавать их.
Ступив на твердый - относительно воды - берег, Леон разжал пальцы, отпуская Яхонта и вытер их о мокрые штаны. Скорее символичным жестом, чем ожидая, что они станут после этого чище или суше. На Моргана он бросил один короткий взгляд и отвернулся, совершенно целенаправленно направляясь в сторону вокзала.
Ауру Ласомбры пронизывало ощущение... сытости и самодовольства. Эти эмоции крутились в величественной плавной воронке торнадо, проглядывая между яркими, недвусмысленным черными полосами. Свежими, давностью не больше пары ночей.
- Облезешь, - проворчал Морган. Потом встал и быстрым шагом ушел в глубины улиц.
Путь до вокзала цимисх проделала, отслеживая Алана (как идет, идет ли, не надо ли помогать?), и предывая в смутных сомнениях (а еще- в шериифовой рубаше, превращенной временно в стильное и провокационное платье). Что там будет? Кто там будет и главное- как? СНова подкатывала какая то смутная неизвестность. Впрочем, сейчас- с оттенком оптимизма. В конце концов, в реке они учавствовали в таком... И, что куда более обнадеживает, Леон тут. Алан тоже тут. Как недавно Леон и говорил, стая в сборе...
На вокзале было шумно. Между поездами, озабоченно жужжа, летали пчелы. Поезда медленно маневрировали в путанице путей, обходя те, что были разрушены.
Ласара видно не было.
Алан издал какой-то невнятный, почти повиснув на Гленн и ошарашено глядя по сторонам. Это был не Герцог - ведь тот был в реке, а здесь… Маг шумно вздохнул, пытаясь почувствовать следы магии - но ничего не было. Или он был настолько вымотан, что не чувствовал?
- Когда мы уходили, всё было… ну, нормально, чёрт побери, - проговорил он в спину Леону. - И раз пчёлы ещё здесь, то с Яковом всё, э-ээ, в порядке.
Леон хмуро шел вдоль путей, осматриваясь. На реплику Алана он кивнул, не оборачиваясь.
- "Все в порядке"... Слишком оптимистично для этого Домена. Даже когда все в порядке. Тут со всей очевидностью ничего не в порядке и давно.
Судя по виду приближающегося Якова - если тут что-то и было не в порядке, то сейчас оно стало не в порядке у кого-то другого. Смертный напоминал обычно спокойного себя не больше, чем давешний демон кильку. Спокойно выпрямленная спина, ледяной взгляд и та характерная особенность походки, которая выдавала военного.
Смертный кивнул собравшимся и глянул на Леона.
- Демонопоклонники. Вопрос улажен.
- Хорошо, - Леон кивнул. - Я рад. С демоном вопрос тоже, я полагаю, улажен, - он быстро обернулся на Алана, но не стал развивать тему. - У нас есть... другие посетители? Более мирные?
- Нет. Следят, но нет.
Алан, старавшийся держаться в тени - не хватало ещё пугать работников депо своим… видом, только устало пожал плечами - раз глянули, надо отвечать.
- Демона нет. Разве что тянет им как дымом.
- Я рад. И удивлен. Господин Дамиано, вы же не собирались возвращаться, судя по посланию. Что-то случилось сверх задуманного?
Гленн, на беду ли, на радость, но этот разговор слышала... И что то в рыжей башке определенно щелкнуло, складываясь в некую картину... И от этой картины зеленые глаза нехорошо сощурились. Решительно, как пароход, завидевший на пути особенно замечательный айсберг, она по небольшой дуге обошла Леона, надвигаясь на него фронтально.
- В смысле- не собирался возвращаться?
С неким ощутимым посылом "на разбег" начала она, даже в принципе, почти спокойно... Спокойствие долго не продержалось.
- То есть, ты!! Ты не собирался?! И ты ничего не сказал! А мы тут бегаем, как подорванные! Да я чуть в седину не перелиняла! Я кота этого на уши поставила, я с рыбо-оборотнем для этого договаривалась! Об Гибсона ебучего этого все нервы вымотала, Лакеса чуть нахуй не послала! А думаешь легко было с твоим сиром говорить? А с князем?! Это же вообще! Это вообще как? И ты молчал! Как? Как ты мог не сказать?!
Цимисх была экспрессивна, и назвать ее тихой не повернулся бы язык. В речи она активно помогалоа себе жестикуляцией, и тот факт, что шерифова рубашка распахнулась и теперь мотается, аки знамя на ветру, ее не смущал. Она негодовала, и по хорошему, выдавала вовне накопленное напряжение последних ночей.
Леон моргнул, не в силах оторвать взгляд от распахнувшейся некстати рубашки. Попытался нацепить на себя уверенное выражение лица, но оно не продержалось и пары секунд под напором разъяренной Первой Леди.
- Я... я не... а что я должен был сказать?!
- Да!! Триста тыщ блох святого Христофора, конечно!!
Цимисх всплеснула руками, словно бы призывая означенную личность в свидетели своего возмущения.
- Мы же думали, все! Завещание, чтоб его кошки съели! Его пишут, когда собираются умирать! Что я должна была думать?! Я Лакеса в болоте штурмовать уже собралась! По следу бегать как легавая! Искать нюхом! Мы уже собрались ехать хрекуда! А ты! Ты пишешь непонятные записки! Мы же волнуемся! Мы чуть умом не поехали! Там же выходило, что ты либо вернешья, либо умер! Ну как так можно?! Почему-у!!!
Последнее слово закончилось на гулкой, звонкой ноте, вызывающей ассоциации с библейским сюжетом про город Иерихон и его стены, которые не устояли.
Слегка дрогнувшие тени позади Гленн сформировались в человеческую фигуру. Альченцо с явным и большим интересом наблюдал за ходом скандала. В отличие от Якова, который успел ретироваться на расстояние, которое счел безопасным. Громкости голоса Цимисха он все же не рассчитал и теперь почесывал ухо...
- Потому что... - Леон с трудом восстанавливал присуствие духа, но кровь брала свое. - Что непонятного в том, что я написал? Какое из слов там нуждается в переводе или дополнительных разъяснениях? Вы бегали по следу? На кой хер, кто вас об этом просил?! Если я оставил Домен - под защитой оставил, между прочим, и убрался подальше, значит у меня были причины. Или ты, как и Антимо, считаешь, что я все делаю просто так, по велению моего левого яйца?! Если бы я сказал хоть кому-нибудь, что я собираюсь делать на болотах, началась бы кровавая бойня, это ты понимаешь?! Этого вы хотели, когда волновались?! Я и так сделал все, чтобы прикрыть вам, лично вам, жопу, потому что мой... - Леон наконец заметил Альченцо за спиной Гленн, и резко осекся.
- ...твой? - с любопытством переспросил Мирр.
Леон прищурился.
- Мой отец обожает смотреть, как я грызу камни, и не шевельнет и пальцем, чтобы сделать то, что за него могу сделать я. Поэтому я решил действовать по образу его и подобию, и поставил перед фактом, вместо того, чтобы униженно попросить. И, как я вижу, сработало, ты уже здесь, значит титул принял.
- Что мне не понятно? А я скажу, что мне непонятно! Из чего именно должно было следовать, что ты не собираешься возвращаться? Из какой вот конкретно строчки?
Небыстро набирающая обороты, цимисх и "оттормаживалась" небыстро. на новое действующее лицо она развернулась резко. Волосы живописной (но неаккуратной) копной рассыпались по плечам, а рубашка окончательно перестала исполнять сою основную функцию. Впрочем, упертые в бока руки и общая поза несколько сглаживали эффект.
- Принял, - Альченцо задумчиво осмотрел Гленн. Одобрительно так. - И мы договорились, что если ты его захочешь обратно, то ты сам и придешь. Но я полагаю, не захочешь. Захочешь... обменяться.
Он помолчал, снова пробежавшись взглядом по телу Цимисха.
- Потому что он дьяблерист. И вообще непонятно, что здесь делает в этом разрезе.
- Я пришел к себе домой, - Леон фыркнул, сложил руки на груди и таким же, как Альченцо, взглядом уперся в Гленн, но - сзади.
- Ну дьяблерист! Мало ли чо там было! Может вообще никак без этого! Мало ли чего бывает!
Каким то невероятным образом, получалось так, что цимисх одновременно не снижала степени возмущения, и при этом вступалась за Леона. Что ни коим образом не помешало ней переклдчить внимание на Леона буквально в следующую секунду. Что было неудобно, учитывая рас положение в пространстве всех. Но не терпеть же! Не держать же все в себе.
- Так ты мне отеть, из чего у меня должны были быть такие выводы?! У меня ж нервы не железные! Конечно мне в голову самое жуткое пришло! А кому бы нет?!
- Ну и пусть идет, - парадоксально в тон продолжил Мирр. - Гордо и независимо из чужого домена.
На последнюю фразу Сира Леон прошипел что-то коротко по-итальянски и сплюнул.
- Если бы я собирался, по неведомой причине, окончить свою жизнь окончательной смертью, я не оставлял бы домен - ему. Я велел бы Якову все продать, что продается, сесть на поезд и съебывать из этого болота куда подальше. И в этом «подальше» выйти замуж, нарожать детей и жить долго и счастливо. Но поскольку я собирался вернуться, и вернуться в место, которое еще могу назвать своим домом, надо было защитить мои владения от притязаний Их Высочества. Который тоже не дурак насчет того, что плохо охраняется. Не то, чтобы я хотел вас обидеть, но твои, Гленн, политические таланты, они как солнце - я знаю, что они есть, и они ослепительны, только мне их, видимо, не дано будет узреть никогда. И да, мне было нужно это diablerie, потому что ты, - Леон, окончательно забыв об этикете в пылу скандала, ткнул в Альченцо пальцем, - прекрасно знаешь, как тесно мои шансы выжить в этой вонючей реке были связаны с силой моей крови. И мы с тобой оба отлично знаем, от какого сценария я отказался. И вместо того, чтобы оценить это по достоинству, ты говоришь, что я диаблерист, будто это что-то плохое. Мне начинает казаться, что если бы я сожрал тебя, ты был бы менее обижен. И я не собираюсь никуда уходить.
- Во-первых, да. Я предпочел бы, чтобы ты сожрал меня. Во-вторых, ты сам себя слушаешь?! - Альченцо коротко рыкнул в пустоту. - Хороший план, хороший я ценю. Только съеби уже отсюда!
Леон снова моргнул и уже без всякого намека на скандал, поинтересовался:
- П-почему?
Цимисх может и имела что еще сказать (например, еще раз нажаловаться на все, что она получается, пережила по своей инициативе), но последняя фраза Альченцо поверла ее в натуральный шок. Так что Гленн просто молча открыла и закрыла рот, глядя на старшего ласомбру совершенно ошарашенным взглядом. Лучше бы сожрал меня... В ее картину мира такое не укладывалось. Она перевела взгляд на Леона, потом обратно на его сира., машинально при этом поправляя рубашку на плече. Жест выходил неуместно стыдливым, и малоэффективным, ибо излишне натянутая вверх, рубашка переставала прикрывать задницу. А если свободной рукой потянуть за подол- перекашивало верх, и по итогма случался компромиссный вариант- одетая наполовину, вдоль.
- Потому что ты тогда получишь не всякую чушь, а знания и опыт Сына Бездны, - он пожал плечами. - А так тот же риск при половинном результате. Вали уже, пока за тобой не пришли. Сначала предотвращаешь конфликт, потом нарываешься...
Леон вспомнил взгляд Моргана, и оскалился.
- Пусть при... - но снова осекся. Тон и взгляд Альченцо говорили за себя. - Хорошо, уйду. Но... я бы хотел оставить за собой право вернуться.
- Просто так? А кто тебя остановит? - Мирр хмыкнул.
- Передайте Мелансону мой горячий привет и всего самого наилучшего, - Леон дернул плечом. - Я вернусь, как только местные власти перестанут впадать в безумие от упоминания моего имени и снова нацепят маску цивилизованных разумных существ. Если что, у меня есть Пилигримова бусина. И, Алан... ты отлично справился.
Ласомбра сделал шаг в темноту, собираясь раствориться в ней.
… и из той же темноты, пронзительно заскрипев тормозами, выкатился Ласар, мерцая начищенной медью боков. Пути, сплетённые тысячей призрачных пауков, закончились у самых ног Леона, едва не задевая кончиками рельс носки его сапог.
- Теперь - справился, - Алан спрятал под вырез рубашки массивный медальон и поднялся на ноги. - Идём?
Он смотрел на Леона.
Леон кивнул, заступил на подножку и обернулся, подавая Гленн руку.
- Идем.
Долго просить цимисха не потребовалось, благо движение вслед опять уходящему (или- нет? она не могла быть уверена, а задаваться вопросом не хотела) Леону она начала. Перед тем, как ухватить протянутую руку, она обернулась, поглядеть на Мирра. Наверное, в этом взгляде было что то, напоминающее если не теплоту, то признательность.
- Идем.
Она забралась, и свистнулал пробегающему мимо некрасивому псу Шону, чтобы присединялся. Посторонилась, чтобы Алан мог свободно подняться тоже... И решительно стянула с себя рубашку. Она же обещала шерифу не воровать ее. Раскрутив предмет одежды над головой, цимисх отбросила ее прочь. До костей позерский, демонстративный жест, но в конце концов, когда если не теперь. Когда они вместе, когда самое ужасное, что было- закончилось...
Алан запрыгнул на подножку последним, чуть раскинув крылья для равновесия.
… и скользнуло по воздуху, мягко опускаясь к ногам Альченцо, золотисто-алое перо.
Все возвращалось на круги своя. Снова бродяги, снова дорога ложится под колеса - но уже не раздолбанного фургона, а хищного паровоза. Снова темнота и рыжее пламя - но Тьма превзошла самое себя, а пламя наполнилось Жизнью, первобытной и человеческой.
Они больше не были безродными босяками, не знающими, куда себя приткнуть.
Дорога стелилась под колесами.
Дорога вела туда, куда захочет Тьма и Пламя.
...и стало так, как угодно им...

@темы: Алан, Депо, Гленн, 11 мая, Альченцо, 1927 год, Леон

---

Ночь, в которой мир смотрит в глаза Владыке Бездны

11 мая, День Сожжения тамплиеров, Новый Орлеан

Город ждал, настороженный и дрожащий. Ждал сигнала.
И тихий голос разбил мерный плеск волн. Тихий, спокойный размеренный голос, читающий молитву для всех, кто был в этом городе.
Kyrie, eléison.
Ему вторили голоса священников и монахинь в еще десятке церквей вокруг.
Christe, eléison.
Баржа, охваченная пламенем, замедлила ход.
Забираться на спину к Большой Твари было тяжело - мешало копьё, перевешивали крылья. Когда рядом умостился Яхонт, Алан обернулся к Леону, сверкнув глазами.
- Когда всё закончится, я, ну… расскажу, из чьей кладовой оно. Тебе понравится.
Он не стал говорить «если». А потом провёл тёплыми пальцами по хитину, покрывавшему длинную шею Твари. «Пойдём?»
Тварь негромко рыкнула, встрягивая башкой, как лошадь. Качнулась, набирая разбег, плавно переходя с шага на тяжеловесный галоп.
Леон проводил их нечитающимся взглядом. Снова бессознательным движением огладил ложе арбалета, кивнул Иштвану и быстрым шагом пошел к причалу, где ждала оставленная лодка.
Christe, audi nos.
Лодка оказалась на месте. Иштван мягко опустил весла в воду, выравнивая суденышко, и быстро, как будто действительно уплывал от оборотня, погреб к середине реки.
Christe, exáudi nos.
Леон аккуратно, стараясь не качать лодку, наклонился вперед, опуская пальцы в быстро бегущую воду. Полотно черноты, скрывавшее лодку от лишних глаз, скользнуло в воду, растворяясь в обычной ночи.
"Смотри на меня".
Pater de cælis, Deus.
Может быть, это было дурной идеей. Приказывать тому, кто был водой - это всегда идея не из лучших. С другой стороны, раздраженный и неспособный справляться со своими страстями демон куда легче поддается на провокации.
Волны реки вздыбились внезапным порывом ветра. Огромные, мучительно серые тучи закрыли небо.
В воду ударила первая молния.


-... Если что- рули как лошадью.
На всякий случай проинструктировала наездника цимисх, когда они покидали берег. В воде, как уже показывала практика, она чувствовала себя вполне хорошо. Возможно, если бы такие звери когда-либо и жили, их домом была бы береговая линия лесных рек и озер. Река "городская" подходила не хуже. Она плыла, дожидаясь точной команды, отруливаясь хвостом, как делают крокодилы. Темная на фоне темной воды.
[В темноте было бессмысленно полагаться на зрение, но Алан и не пытался - река расцветала ощущениями и колебаниями Вуали, и это было гораздо лучше того, что он мог бы увидеть глазами.
Мокрые от воды ладони чуть проскальзывали по древку, и Алан перехватил его покрепче.
- Просто... не останавливайся. Не давай учуять себя.
Буря настигла их порывами шквального ветра и внезапной враждебностью волн.


Miserére nobis.
Губы привычно шевельнулись, чтобы повторить слова, но почти сразу сложились в упрямый оскал.
"Мне не нужна ничья милость".
- Мимо, - Леон вытащил руку из воды. - Промахнулся. Ты вообще со мной... промахнулся, Владыка Бездны.
Fili, Redémptor mundi, Deus.
Вода рычала, налетая на лодку. Иштван с трудом удерживал ее, но не отступая. В трех глазах светилось упрямство. Чисто человеческое упрямство.
Верхняя часть баржи раскалилась, огонь начал вырываться наружу изнутри, освещая мокрые гибкие щупальца огромного существа. Они обхватывали корпус судна, как если бы некто опирался на подлокотник кресла. Судно негодующе скрипнуло и начало разваливаться под тяжестью Разрушения.
Существо, неторопливо поднимающееся из воды, было огромным. Было древним, как сам мир. И будто бы существующим вне времени. Ужас глубин, воплощенный человеческий страх.
Miserére nobis.
Леон замер, так же, как стоял, пригвожденный к носу лодки ужасом, завороженный тем, что видел. Пальцы, сжатые на рукоятке арбалета, онемели и не шевелились. Холод и, как всегда, запоздалое понимание реального расклада и своих реальных возможностей, прошлись по спине ледяными когтями.
- Spíritus Sancte, Deus, - позади раздался глубокий голос Салюбри. Он почти не дрожал, наполняясь гневом. - Sancte Michael, ora pro nobis!
Пламя Истинной Веры разбило оцепенение. На мгновение Леон ощутил себя зажатым между двумя абсолютными противоположностями, которые с чудовищной силой отталкивали его от себя.
Зверю внутри хотелось броситься прочь от адского холода Бездны, и только нестерпимый огонь Веры сзади не давал этого сделать.
Леон оскалился, делая шаг вперед, на самый нос лодки, и требовательно, с вызовом, посмотрел на Герцога.
Тот поднялся полностью. Он не был похож ни на одно живое или не живое существо. Искаженный Мукой, ненавистью и страстями, он был самой Глубиной, почуявшей за немертвыми существами ненавистную Бездну. Ад, в котором нет ничего, даже боли.


Алан сжал коленями бока Твари чуть сильней. Буря это знак. Буря это Владыка Бездны, наконец обративший внимание на Леона, кружащегося где-то там, где волны вздымались едва ли не до неба и били в воду яркие вспышки молний.
Он наклонился ближе к хитиновой шее.
- Надо ближе! Так мы не достанем…! - Алан надеялся, что Гленн услышит его слова сквозь шум воды вокруг. - Яхонт, помоги.
Поясной ремень - не идеальное средство, чтобы помочь удержать копьё, но лучше кожаная петля вокруг запястья, чем ничего.
Енот, дрожа всем телом, выполнял требуемое, глядя неотрывно в глубины реки под баржей. Туда, где все еще скрывалось тело Повелителя морей.
Неизвестно точно, она именно услышала, или ощутила движение всадника. Но поняла- однозначно и верно. Легкое в воде, тело твари напряглось, борясь с взбесившейся рекой, и рвануло вперед. Туда, где из глубин вставало нечто. Непомерно кошмарное, заставляющее сознание превращаться в желе и дрожать от ужаса... Так и было бы, если бы цимисх была кем то иным. Да, ей было страшно, но страх рождал злость. И злость глана вперед лучше любого поводка. Перед ужасаом нельзя отступать, нельзя бежать. Чтерная туша вгрызлась в волны, сокращая расстояние между ней и ужасом...
Если страх и был, то его смыло холодной, яростной водой. И вместо него пришла мысль. Одна-единственная, жуткая мысль.
- Нам нужно туда, - выдохнул Алан в мокрую шерсть енота. - Прыгнуть к нему.
Прыгнуть, когда Леон сделает ещё один шаг навстречу оскаленной пасти Владыки Глубин, когда всё внимание поднявшегося из древних вод чудовища будет направлено на него.
Подменыш перестал трястись. Его зрачки были расширены до предела, заполняя собой радужку.
Ты всегда был безумен, Эйд-Алан...


Удар пришел снизу. Оттуда, куда не смотрят обычно люди. Лодка взлетела на волне, на миг почти поравнявшись с наполненными яростью глазами демона.
Леон поднял арбалет, одним движением взвел тетиву и пустил зачарованную омелу точно между глаз Владыки Бездны.

Он прыгнул. Он все же прыгнул, целясь туда, где был "затылок" твари глубин.
«Если ВЫ смотрите - не смейте отвернуться».
Крылья распахнулись, толкая Алана в последний рывок.
Копьё, что тяжелей всех грехов, всей ответственности, боли и любви, вонзилось в Того, Кого Нельзя Осознать. Того, кто слишком ужасен для этой земли.
Один удар.
И чернота.

О, святой Архистратиже Божий Михаиле!
Голос, шелестящий над городом, заговорил на другом языке. Он теперь не требовал подтверждения хора.
Молниеносным мечом Твоим отжени от меня духа лукавого, искушающего и томящего мя.
Но эти слова были понятны и без перевода. Повторены душами, но не разумом человеческим. И они достигли ушей того, кому предназначались.
Ангел был прекрасен. Настолько же прекрасен, насколько отвратителен демон.
Ангел был ужасающ. Настолько же, насколько ужасающ демон.
Его пальцы легли на древко копья, а золото и пламя множества крыльев осенили измученный Новый Орлеан.
Всего один удар достался Великому Герцогу. Нет, он не изгонит его в Бездну навсегда. Лишь на недолгое время, которое тому, как и любой воде, понадобится, чтобы просочиться сквозь разбитые Врата Ада.
Но мир заслужил этот отдых.
Здесь и сейчас он мог глотнуть воздуха, вынырнув из пучин.
Чтобы вступить в этот бой снова и снова.
Аминь.
Amen.

@темы: Алан, Гленн, Яхонт, 11 мая, Иштван, 1927 год, Леон

---

Ночь, в которой Леона встречает его стая

11 мая, День Сожжения тамплиеров, Новый Орлеан

В маленькой церкви было тихо.
Молчала свернувшаяся подальше от алтаря Большая Тварь, застыв каменным изваянием давно ушедшей эпохи. Аромат ладана и деревянных стен не мог перебить тяжёлого запаха крови, оставшейся на её когтях и длинном теле, но он постепенно истончался.
Молчал опустившийся на пол у самого ограждения алтаря Алан. Он почти пришёл в себя - Гленн не скупилась, выплеснув на него почти всю воду из придверной чаши. Под ладонями мага было шероховатое древко Копья - тяжёлого, очень тяжёлого, чей свет пробьётся сквозь веки, сколько ты не жмурься.
Они - все трое - ждали. Чего? Чего-то.
Или - кого-то.
Первой в двери церкви вошла Тьма. Обернутая вокруг Леона, точно плащ, надежно закрывающая от взглядов даже тех, кто видит в темноте.
Как он вошел, Алан не заметил, просто внутри вдруг стало темнее, огни города что-то приглушило, по окнам поползли меняющие форму и плотность тени... только Копье осталось сиять так же ярко.
Тьма опала на землю и Ласомбра оказался рядом. Он стоял, сложив руки на груди, улыбаясь, как обычно, произведенному эффекту и своим мыслям. Одетый в зачарованную Аланом рубашку, кожаные штаны, высокие сапоги до колен. С волосами, убранными в недлинный густой хвост. Как никогда сейчас похожий на своего отца.
Шевельнулись крылья, распахиваясь и вскидывая тело на ноги. Свет Копья скользнул по длинным перьям, превращая их в кровь и пламя, отразился в глазах Алана, когда он вскинул их на Леона.
А в следующий момент маг сделал шаг навстречу, держа невыносимо тяжёлое Копьё в руке - наконечником вверх, в тёмному своду церкви.
Крылья сложились на мгновение, чтобы в следующий момент вновь распахнуться на всю длину, взметнувшись над плечами золотисто-алым ореолом.
Ангел стоял перед Тенью, и сверкнувшая в первый миг улыбка сменялась непониманием чего-то изменившегося. Секунда, две, и лицо Алана вновь озарилось.
- Ты вернулся! - Вновь неосознанный взмах крыльев, и на камень пола между ним и Леоном медленно опустилось маленькое перо.
- Леон!
Тварь подала голос от двери, приближаться к Копью она опасалась, инстинктивно ощущая его опасность. Когда тьма сгустилась, а теня заплясали, цимисх внутреннее подобралась, готовясь... К чему то, что не могло было быть хорошим. Может быть, принимать бой против чего угодно, может, мало ли что еще. И когда все оказалось иначе, ее низкий голос прямо-таки полнился разными эмоциями. В короткое слово одновременно уместилось очень много всего. Радость от встречи, облегчение что все обошлось... И- вторым слоем, следовым послевкусием, невысказанное "ты что вообще??!". Очень сложный был коктейль, да. Цимисху хотелось подойти ближе, высказать прямо вот все и сразу, но этого всего было слишком много, чтобы расставить приоритеты и сформулировать в понятных величинах. Потому она просто переступила лапами, цокая когтями по плитам пола, и выдвигаясь из восего угла. На полметра, на метр...
- Ты здесь!
"Ты здесь, и теперь все будет может не хорошо, но нормально. Или не нормально, но правильно. Мы верили тебе, я верила тебе, я знала что не ошибаюсь."
Леон ухмыльнулся и сел на спинку ближайшей скамьи с ногами. Разом теряя все сходство с Мирром и становясь похожим на мальчишку из воскресной школы.
- Вернулся, конечно. Я, вроде бы, обещал. Что у нас плохого?
Ощущение изменения пропало, и Алан застыл, с пару секунд продолжая пялиться на Леона тем самым своим взглядом, восторженным и сияющим. Потом встряхнулся, с явным трудом возвращая копьё на алтарь - мелькнула обожжённая спина с вплавившимся в лопатки костяком сложившихся крыльев.
- Крест для задницы Герцога воткнут, ну… в реку. Как и обещалось. Но в городе много Его следов. На один мы, ну… вышли.
Пауза.
- Теперь следа нет. А это тебе.
На колени Леону лёг арбалет - чёрное дерево, гладкое на ощупь, и выточенное под его руку ложе с гравировкой, на которой переплетались буквы L и D.
- Я отправил кое-кого знакомого пошуметь в Его владениях, думаю, это должно помочь. Хм.
Леон протянул было руку к крыльям, нахмурившись и собираясь задать неприятный вопрос, но арбалет заставил его забыть об этом в ту же секунду.
- Ого. Хм. Спасибо.
- Он для, ну… омелы. Подожди секунду, - Алан неловко развернулся; кончик длинного пера на мгновение мазнул Леона по ноге.
Арбалетный болт был всего один, и в его очертаниях угадывалась выпрямленная ветвь, срезанная на Холме Богов.
- Я его не проверял. Ну, знаешь, на себе. Но надеюсь, омела всё помнит.
Тварь таки небыстро, но подобралась поближе к эпицентру действий, опасливо и не вполне дружелюбно кося глазом на Копье.
- Плохого... Ну, Энди свалил куда то. Алиса и Антимо лежат в торпоре. Спрятаные. Яков в курсе где. Так что случись чо, оперативно на ногах только мы.
Она вздохнула, как если бы собиралась каяться в страшных грехах...
- И, мне прям стыдно говорить, но по мне это к лучшему. Они меня достали дерать хренпойми что, получать в глаз, и мешать делать как надо!
Леон поднял бровь, с трудом совмещая Тварь и "стыдно" в одно внутренне непротиворечивое построение.
- Я ведь написал, что ты можешь делать, что угодно. Обычно это означает делать то, что ты хочешь, не делать того, чего ты не хочешь, и препятствовать всем, кто хочет, чтобы было наоборот. Хер с ними. Меня, вне договоренностей, волнует только моя стая. Она вся здесь.
Глаза Алана чуть расширились, а через мгновение по его лицу расползлась улыбка, исчезнувшая спустя пару секунд, но всё же успевшая сверкнуть.
- Почти как по дороге из Спрингфилда, - негромко проговорил он, а потом, встрепенувшись, вытащил из кармана маленький мешочек и что-то вытряхнул из него. - Это твоя. Они от Пилигрима, позволяют поддерживать связь, ну… друг с другом.
На ладони мага лежала серьга с круглой бусиной, внутри прозрачных стенок которой вспыхивали разноцветные огни.
- Ну так!
Стыд на Твари действительно долго не держался, сменяясь пролетарским таким возмущением с изумиетльной легкостью.
- Дык я ж хочу делать так, чтоб все нормально и красиво, а эти гады сперва влезут, а кому за ними подтирать? А я ж не могу не! А тут- то Алиса в дом тащит все подряд, а потом удивляется чо оно не радо, но ругать его ни-ни. То Антимо всем такого скажет, что лучше б молчал. А еще...
Надо сказать, наябедничать прямо на всех изрядно взвонованному цимисху хотелось уже давно, а Леон пока списка претензий к миру не слышал. Но вот следующая его фраза поток жалоб пресекла на корню.
- Да. Твоя стая здесь. С тобой.
Уродливая башка в обрамлении ярких игл кивнула, серьезно так. Весомо можно сказать.
Леон кивнул. Пробежал пальцами вдоль ложа арбалета, попробовал тетиву пальцем. Зацепил его за ремень, с другой стороны от револьвера с широким дулом.
Серьга заняла место в мочке левого уха.
- Пошли. Нас ждать не будут.
За дверями оказалось еще два вампира. Иштван с печальным и философским видом придерживал за плечо Тремера, явно куда-то рвущегося. То ли внутрь церкви, то ли от нее, но куда-то обязательно!
Тварь, пока еще идущая на четырех лапах, при виде тремера и Иштвана испытала короткие, но смешанные чувства. Навреное, это было замешательство. Потому она приподнялась, поджимая передние лапы к грудине и становясь чуть выше, отработала хвостом баланс... вытянула шею по направлению к тремеру, чуть подрагивая иглалми гривы... И шумно порянула воздух, одновременно носом и глоткой. И только остатки врожденной деликатности (и потенциальное нежелание драки прямо теперь) не дали ей именно ткнуться в него мордой. Впрочем, она и без того была давольно близко, чтобы запомнить запах... На будущее.
Тот был явно всецело против подобной вольности. Он, все еще удерживаемый Салюбри, сначала дернулся было, а потом подался к Гленн:
- У тебя наверняка вкусные глаза. Жареными.
Из-за спины Леона раздалось странное пофыркивание; Алан пялился на колдуна-Собрата с настороженным любопытством. Общаться он едва ли желал, но интерес от этого меньше не становился.
Потом маг встряхнулся, втянул носом воздух и молча двинулся куда-то в сторону реки. Идти ему было нелегко - копьё оттягивало руки, но Алан упрямо шёл вперёд, словно на землю перед ним просыпали путеводные зёрна.
На берегу он замер, чуть покачиваясь от напряжения, а потом махнул рукой на видневшийся где-то вдалеке тяжеловесный силуэт баржи.
- Это оно. Герцог точно там - на ней или, ну… под водой. Тянет от этой баржи, как от… - он не договорил и только поморщился.
Леон слегка поморщился, наблюдая за странным диалогом Гленн и Рихарда, но пожал плечами. Взаимоотношения Тремеров с Цимисхами не были его делом.
Цимисх фыркнула, обдавая тремера холодным дыханием, и отодвинулась, шумно встряхиваясь, как мокрая собака.
- Какой план? Я могу доплыть до баржи быстро. И могу взять седока.
Алан опустился на корточки, вычерчивая пальцем на песке какие-то символы. Набегающие мелкие волны пытались облизать кончики крыльев.
- Меня. У нас… несколько вещей, что могут сделать Герцогу больно. Вроде как лучше, ну… с разных сторон, - он на мгновение вскинул глаза на Леона, словно спрашивая - «я прав? всё верно?». А потом добавил. - И я надеюсь, что Их Высочество успел подготовить всё для, э-ээ, призыва другой Силы. Потому что я ни черта не чувствую.
Тремер перебрал в воздухе пальцами.
- Извиняюсь, что вмешиваюсь. Но от меня вам толку не будет ни в бою, ни в бегстве. Поэтому я бы сходил на вон то милое судно немного порезвиться, если на то будет... позволение.
- Иди. Если зацепишь их, - Леон кивнул на Гленн и Алана, - я тебя убью.
Тот только фыркнул, с разбега ныряя в реку.
Через пару десятков минут деревянные бока баржи вспыхнули изнутри знакомыми огнями.

@темы: Алан, Гленн, 11 мая, 1927 год, Леон

---

Ночь, в которой события переносятся на неделю назад, и Леон не оценивает чувство юмора Принца, но оценивает умение договариваться

Ретроспектива, 5 мая, Новый Орлеан, железнодорожное депо

Призрак принца города выглядел не совсем так, как положено бы уважающему себя привидению, решившему явить себя пред очи живых. Или неживых. Но однозначно телесных.
Ощущался он скорее не зрением, а чем-то еще, каким-то шестым или восьмым чувством. И выглядел для этого чувства спящим на ходу.
- Доброй ночи, - он улыбнулся.
Леон поднял на призрака взгляд - озадаченный, подозрительный, с налившимися кровью сосудами. Но встал, приветствуя хозяина города.
- Доброй ночи. Чем обязан?
- Я хотел обговорить содержание Отступника, - призрак не стал размениваться на реверансы. - Капелла его затребует. Но это плохое решение. Также как решение уничтожить. Он невиновен в тех преступлениях, о которых идет речь... кроме массового Становления.
- Я не понимаю, - Леон был вполне искренним. - Почему всем внезапно сдался этот колдун? И о каких преступлениях речь, мне так никто и не объяснил внятно.
- Из залива начали возвращаться. И шевелятся мертвецы. Поначалу обвиняли в этом Отступника, поскольку он старался привлечь к себе внимание. Но... нет, не он.
Леон нахмурился.
- Не он, значит... Герцог, вероятно. Хорошо, и что Вы предлагаете мне делать с Отступником? И какой у Вас интерес?
- Мой интерес в том, что госпожа Регент, конечно, сильна, но она не знает тайн Смерти настолько же, насколько знает Отступник. Я не знаю, что ты собирался с ним делать, но догадываюсь, что хранить у себя, как Епископа. Кстати, о нем. Чем мне мотивировать нежелание его сразу уничтожить?
- Шестой Традицией? - Леон снова поднял на призрака искренне недоумевающий взгляд. - Он принадлежит мне, действует по моему приказу и, насколько я знаю, не совершает преступлений.
- Он Епископ Шабаша.
- Я освободил его от этой должности. Он мой личный телохранитель.
- Ты Архиепископ или Примас, чтобы иметь такие права?
Леон улыбнулся.
- Нет. Я всего лишь тот, кто взял его в плен и пользуется правом сильного. Естественным правом нашего вида.
- А он в курсе?
- В чем его преступление?
- В том, что сознательно вышел из-под действия Традиций, подняв клинок для сопротивления им.
- Подробности?
- Он Епископ Шабаша. Он сознательно отрицает Традиции своим статусом, действиями и принадлежностью к секте. Он не находится под защитой оных Традиций до тех пор, пока не будет введен в Башню Слоновой кости в соответствии с правилами секты.
Леон терпеливо вздохнул.
- Я могу запереть его в моем домене, если он смущает вас одним фактом своего существования. Но я не буду заставлять его присягать Башне, это... по меньшей мере, лицемерно.
- Мне не нравится то, что я вынужденно отрываю свои силы для хотя бы формального наблюдения.
- Как я могу вам с этим помочь?
- Сведениями о целях действий. О расписании... предпочтительно. Я понимаю, что он даже не скажет, как ушел на охоту.
- Скажет, если спросить. Он занят укреплением засады. По предложенному вами плану. Но я могу его отозвать, если он смущает вас.
- Эскорт останется. Но вопрос твоего контроля над теми, кого ты защищаешь, меня волнует все больше.
Леон посмотрел на Принца очень сложным взглядом.
- Меня, в свою очередь, волнует, почему это так волнует вас. То, как я управляю своими активами - так важно в той ситуации, в которой мы находимся? Вы хотите дать мне дружеский совет, как один правитель другому, или обвинить меня в некомпетентности и забрать мой домен под более царственную руку? - нервная ночь определенно давала о себе знать.
- Спасибо, вот твоей творческой котерии мне и не хватало! Я еще не обвиняю. Я выражаю свое беспокойство до того, как мне, возможно, придется выражать обвинения. Твои активы весьма активны и мало связаны чем-то, кроме смутных понятий о собственной правоте. Или твердой уверенности. Для меня вы все риск, причем оправдываемый моей склонностью к азарту более, чем рациональностью. И да, это важно. Потому, что я уже говорил, либо я отрываю силы, которых у меня и без того меньше, чем мне бы хотелось, на попытки уследить еще и за чужими активами, либо я прошу это сделать тебя.
- Вы хотите, чтобы я научил их плясать камарильские танцы, чтобы они перестали смущать Ваше Высочество? Это, разумеется, крайне прискорбный пробел в их воспитании, но вы сами говорите о дефиците сил. Я бы добавил, и времени, - Леон едва заметно обнажил клыки. - Но если это важно... кто я такой, чтобы спорить с вами. И пренебрегать вашими просьбами.
- А ты научишь? Нет, ты сейчас хочешь улететь, убежать, потому что плохо. Плохая ночь. У меня тоже. Уже которая, - призрак плавным движением поправил волосы. - Я предлагаю... отдохнуть. Ты займешься тем, к чему ты приспособлен, на мой взгляд, больше. А я посторожу твою творческую котерию. Возможно, они уяснят, насколько им повезло.
- На это я бы не рассчитывал. Но можете располагать ими как угодно, если их плохое поведение в самом деле беспокоит вас больше других проблем. Я займусь колдуном и, если вы не против, вместе с ним временно покину город. Поохочусь на волков. Чтобы никого не смущать сверх меры, ни господина Моргана, ни мадам Корриво. И, пожалуй, Иштвана я тоже возьму с собой, чтобы не смущать вас. Остальные в вашем распоряжении, - Леон стянул с руки тяжелый перстень с монограммой и с глухим металлическим стуком положил его перед призраком.
- То есть, тебя не ждать. Кстати, волки находятся к северу от города, за озером.
- Благодарю за информацию, - Леон кивнул.
- И... я обещаю, что не выдам твоего Изверга Колдунам. Если сама не сунется, конечно. У тебя есть что-то еще?
- Мои смертные в полевом госпитале в парке, - голос Ласомбры звучал ровно и холодно. - Мне дорога их безопасность. Кто-нибудь может посчитать, что они недостаточно мертвы. Это расстроит меня. Сильнее, чем кому-либо хотелось бы.
- Хорошо, - призрак не удивился. - Ты их заберешь или пусть остаются под охраной?
- Их нельзя перевозить.
- Это хуже. Когда они начнут пытаться уползти, я тебе сообщу.
Леон вежливо промолчал, не считая это хорошим поводом для юмора.
Мелансон поморщился.
- Они встанут скоро. Тебя не будет в городе. Куда я их дену? Под морфий?
- Когда они встанут, они знают, чем заняться. Они смертные, ваше высочество, а не Собратья. Их нет нужды учить танцам, а потенциальный ущерб от них столь незначителен, что и ваш риск, и ваша осторожность, могут спать спокойно.
Он снова пригладил волосы, глядя мимо Леона. Неожиданно легко улыбнулся и пожал плечами, махнув рукой.
- Удачи.
Он исчез, и вместе с ним постепенно исчезал призрак улыбки.
Леон кивнул, еще несколько секунд глядя туда, где растворился призрачный силуэт Принца. Достал из комода бумагу, набросал короткую записку, сложил ее, придавив сверху перстнем. На несколько секунд спрятал лицо в ладонях, затем вздохнул и опал черным туманом, смешиваясь с темнотой.

@темы: Депо, Лис, 5 мая, 1927 год, Леон

---

Ночь, в которой рвутся Узы, связывающие Великого Демона с его слугами, а Большая Тварь навсегда обрывает эту связь

11 мая, День Сожжения тамплиеров, Новый Орлеан

Ночь только вступала в свои права. Рыжие закатные полосы отражались в реке, по которой безмолвно скользила черно-белая яхта с хищными обводами. Мутная вода расступалась перед острым носом судна, на миг приоткрывая свою пасть. Свет луны отражался на плавнике сгорбившегося в тени каюты существа с почти человеческим телом и огромной акульей пастью.
Город не спал. Город прикрыл глаза, как притворяющаяся дохлой ворона, поджидающая хищника. Город был готов к бою с самим собой. Лежал в руках провидцев. Содрогался, прогрызаемый изнутри червями. Пел механическим сердцем.
Он был готов. И битвы уже шли.
Рвалась воем Завеса, и серые волки шли на призыв черного волчонка, выследившего Врага.
Танцевали на крови духи, призванные мамбой. Ледяная усмешка кривила губы женщины в мужском костюме, а холодные пальцы сжимались на черепе-рукояти трости.
Огромный грузовик пробирался сквозь заболоченные поля к городу. В кабине курил, разогреваясь, испанец, и на его груди было тесно от мельчайших алых камней.
Гибкий парень с призрачными золотистыми крыльями за спиной летел по дороге, и рядом с ним возникали все новые люди. Дети? Подростки? Существа из страшных сказок?
Длинная когтистая лапа разрывает могилу. Сегодня, о да, сегодня Пес Гарм наконец-то будет сыт...

Город дрожал - Алан чувствовал эту дрожь кончиками пальцев, спиной, тонкими волосками на шее, задней поверхность глаз, всем собой.
Дрожали земля, вода, воздух, даже небо - всё ждало, когда разразится буря.
Алан не спал с самого заката, и сейчас сидел на ступеньках маленькой церкви, беспокойно водя пальцами по исчерченному знаками лезвию меча. Улицы вокруг были пусты. Темны. Что скрывалось там, по углам?
За спиной, за плотно закрытыми дверьми церкви, он ощущал рвущийся в бой свет. Но ещё было не время.
Он не знал, куда идти, но надеялся на… знак? Хоть что-то, что укажет - где его место в эту ночь. Где те, рядом с кем его место.
К назначенному месту встречи цимисх явилась так рано, как могла. Она шла решительно, целеустремленной походкой, распространяя вокруг себя очень специфичный настрой. Нечто среднее между воплощением духа первопоселенцев и мародером посреди апокалипсиса. Без косметики, с волосами, убранными в простой хвост.
- Похоже, будет злобно...
Вместо приветствия сообщила она Алану, и усмехнулась, поправляя закатанный рукав рубашки. Конечно, Гленн нервничала. Некий нездоровый мандраж никак не удавалось придавить.
- Ну что, пора раздать немного живительных?
Алан подскочил на ноги, нервно улыбаясь.
- Пора.
Он сбежал со ступенек, остановившись рядом с Гленн, и шумно втянул в себя воздух, на мгновение прикрыв глаза. Сейчас на тонком уровне город казался невнятной мешаниной из вспышек силы, аур, потоков энергии, и в первое мгновение это оглушило. Алан вздрогнул и вцепился пальцами в рубашку Гленн, с трудом удерживая себя на ногах. Соберись! Ну же!
- Нам… туда, - через пару очень долгих секунд, когда удалось прийти в себя и наконец почувствовать, проговорил он, махнув рукой куда-то в городские кварталы. - Но нужно будет вернуться сюда. Очень нужно. Заберём кое-что.
- С разгону воевать или?
Качнувшегося колдуна цимисх придержала за плечо, на всякий случай.
- Нужно значит вернемся. В крайнем случае если прям опаздываем, я тебе пони апокалипсиса изображу. Алиса так по болоту каталась, ахренительный эффект имела.
Куча лишней информации и лишних слов была Гленн нужна исключительно самоуспокоения ради. Цимисха распирало и нервозности надо было дать выход.
Её слова действовали успокаивающе и на Алана; представив себе мчащуюся по улицам Тварь, он восторженно распахнул глаза. Потом мотнул головой.
- Нет. Понимаешь, я не знаю, ну… куда мы выйдем. Сила Герцога - она не, э-э-э, только в нём самом. Она и в последователях. И найдём мы святилище или ещё что-то, я не могу сказать.
Он хмуро потёр пальцами переносицу.
- У него где-то в реке должно быть что-то вроде, ну… предмета силы. Помнишь, как в сказках - «сила колдуна была в его коте». Вот у Герцога такое же. Почти. Найти бы его…
Угу... То есть, ищем "кота" и делаем из него горжетку.
Бодро и решительно изрекла цимисх... На деле конечно совсем не настолько уверенная а чем угодно, начиная от завтрашнего дня(ночи) и заканчивая ближайшим получасом.
- Ну, если он сам в реке, то все ценное должен держать неподалеку?
- Но река-то, чёрт побери, большая… Я могу попытаться поискать, но такие вещи, они обычно, ну, защищены. Нет, вряд ли, - Алан нервно хмыкнул,- там крокодилы. Но вряд ли там будет ваза, которую легко разбить.
Попытайся шутить о страшных вещах - и возможно, они перестанут казаться такими страшными. Алан не боялся самого Белиала. Он боялся не суметь сделать хоть что—то.
- Но давай попробуем поискать вблизи реки.
- Дохрена просто какая большая. Но и движуха приметная должна быть.
Цимисх задумчиво проскребла в затылке.
- Я, если чо, могу нюхом след брать. Хотя, это над"полагать не очень поможет. Давай, в общем, вдоль бережка пойдем, как нормальные люди?
Нервозность и неопределенность вырождались в некую дурнину, от чего Гленн почти что пробивало на хи-хи.
След был в основном на другом берегу. Много, много следов, как будто пробежало стадо бизонов. Но только от одного пахло кровью. Еще живой и человеческой.
И вел он к полузаброшенному дому недалеко от моря одному из многих на этих улочках.
От дома тянуло смертью - не запахом, но Алану казалось, что где-то рядом - десяток разрытых могил. Смерть и вера - солёная и тяжёлая, как океанская вода.
- Нам туда, - смертный сплёл пальцы, нервно хрустну ими, а потом встряхнулся. - Давай… ну, осторожно глянем.
Он рассчитывал подобраться ближе к дому, чтобы была возможность ещё раз ощупать его, понять, кто и что там.
Дом пах кровью и криком. Окна в нем были разбиты, рамы слегка покосились, но сами стены все еще сохраняли свой белый цвет.



Дом встретил их мусором и чем-то мерзко хлюпающим под ногами. В темноте Алан умудрился налететь на шумно рухнувший на пол хлам и уже дёрнулся было, готовый к атаке, но на звук никто не выскочил из угла.
Крышку подвального люка они заметили не сразу. Там, внизу, кто-то был, кто-то, пахнущий кровью - Гленн учуяла. И замка на крышке не было…
Выудив из кармана зажигалку, Алан отвернулся от Гленн - кто знает, как отреагирует Цимисх на крохотный язычок огня? Он пытался поймать пламя в ладони, помочь ему стать больше - но оно не давалось в руки, кусало пальцы, а в какой-то момент - с силой ударило по ладони, не обжигая, но заставив зашипеть сквозь зубы от боли.
Маг в досаде прикусил губу, встряхнулся и сосредоточился, вновь потянувшись к пламени. Пожалуйста, ну же… не упрямься?
И оно послушно свернулось между ладоней маленьким комочком, который легко спрятать - и который по велению воли сорвётся, раскрываясь яркой вспышкой света.
Алан обернулся к Гленн.
- Я готов, - негромко проговорил он. Было почти не страшно. Почти…
И когда Гленн рванула на себя крышку люка, он швырнул туда раскрывающийся, как цветок, комок света.
Цимисх тоже была готова. Черная, не как ночь, а как хороший кофе. На фоне вспышки это должно было быть эффектно. Впрочем, чудовище в замкнутом пространстве с людьми это эффектно в целом. Тварь зарычала, прикрывая глаза от вспышки, и секундой позже рванула в подвал...
Подвал был хороший. Крепкий такой подвал. И там действительно было пятеро. Пять человек в черных одеяниях, в руках их были черные ножи, а посреди образованного ими круга корчилась светловолосая белая девушка. Как ни странно, ран ни на ком не было.
Люди смотрели прямо на Тварь, замерев, и только девушка продолжала постанывать.
Алан скатился по лестнице следом за Тварью, оказываясь позади неё - но всё же людей он видел. Взгляд мага метнулся к девушке - и почему-то казалось, что она не слишком похожа на жертву. И не было никаких символов, никаких священных вещей - а ведь так легко было бы, схватить их и разбить, оборвав нити, что тянулись от этих людей… куда?
У него были секунды - даже мгновения, на то, чтобы сощуриться, чуть выглянув из-за бока Твари, в попытке разглядеть тянущиеся нити веры.
...к ней, к "жертве". И через нее - куда-то еще, дальше. К реке, но взгляда мага не хватало для того, чтобы отследить конкретную точку.
Тварь оценила ситуацию быстро, спинным мозгом. И - просела на лапах, опускаясь на четвереньки, явственно подставляя спину "под седло". Рубить лучше сверху, а прыгать и бегать она может лучше коня. Яркая грива встопорщилась, окружая морду ореолом игл. Она оскалилась, показывая частокол клыков и угрожающе зарычала, протяжно и вибрирующе. "Бойтесь меня, мягкие беззубые обитатели пещер! Костями услышьте мой рев! Вспоминайте забытые инстинкты!"
Их смерть, их кровь, их страдания - они бы порадовали их господина, принесли ему удовольствие. Их мучения ручейками бы потекли в реку, напитывая Герцога.
Алану не надо было вглядываться, он знал наверняка - этих людей опутывают цепи, тянутся через сердца туда - к реке.
И ты их не спасёшь… даже в смерти они попадут к Нему
Нет.
Не попадут. Не позволю…
- Закрой глаза, - выдохнул Алан, надеяясь, что Гленн услышит, а потом в отчаянии, до побелевших пальцев, сжал рукоять меча, вскидывая клинок вверх.
- Вы не его! - Слова рвались откуда-то из глубины, и вместе с ними рвались свет и пламя, полные яростной жизни. Крыльев тоже не было - но они были, распахнувшиеся рывком, и от рывка в воздух взвились перья, переливающиеся огнём.
Посмотрите на этот свет. Окунитесь в него, подставьте лица и ладони, позвольте огню согреть.
Вы не его.
Свет дрогнул, собираясь вокруг тщедушной фигуры мага, обнимая его сияющим ореолом, словно где-то за его спиной вставало яркое солнце.
Свет отразился в пустых темных глазах, как в волнах спокойной реки. Отразился - и не вернулся никуда. Они дрогнули, разрывая круг.
- Отойди... ты не понимаешь... - прошелестело из центра круга.
- Я вижу пустоту, - «говори, не останавливайся, не сбивайся, не дай им снова провалиться к Нему!», - пустоту, которой станете и вы. Но есть свет. Есть тепло. То, что у вас забрали.
Алан говорил, протягивая к центру круга вторую ладонь.
- И то, что я вам возвращаю.
Свет вспыхнул совершенно нестерпимо, отразившись в печальных глазах Истинного Ангела. Нет, Алан-из-Кастлбара. Не так. Не тебе.
Крылья сжались, намертво прирастая к спине мага и игнорируя одежду. Они были похожи на остовы с тонкими пушистыми и прозрачными ало-золотыми длинными перьями.
Волшебство пропало. Но вместе с ним пропали и Узы, связывающие Великого демона с его слугами. На время, всего лишь на время.
Все тем же спинным мозгом Тварь поняла- пора. Может быть, что то изменилось в положении, в ощущении от всадника, может быть - как то особенно шелохнулись фигуры в балахонах... Но упругий хвост вычертил в воздухе сложную дугу, я подобранные конечности распрямились, посылая бронированное, но неприятно гибкое тело в атаку. Прятаться в пещерах хорошо, очень хорошо...
Но спорно, когда дремучая хищная ночь уже вошла внутрь. Больной бред эволюции, зверь, которого не могло существовать никогда, да вот только зверю про это было неизвестно. Большая Тварь отмахнулась лапой по первому, кто встал у нее на пути, и зло взвыла, на низкой и хриплой ноте.
Мягкое беззубое создание успело увернуться. Ничего. Это ничего, сейчас она наберет разгон, и поглядим. В конце концов, она не ограничена глупыми представлениями тех, у кого даже когтей нет, о том, что бегать можно только по одной плоскости. В пещере есть замечательные стены и потолок...
Они сбегут. Они сбегут, и Герцог вновь завладеет их разумом - и круг не будет разорван.
Ты можешь разорвать круг. Ты можешь избавить человека от падения в эту пустоту. Избавить руки Гленн от ещё одной крови.
Я…
Пальцы сжались на рукояти меча до боли, а потом Алан ударил.
Человек увернулся. Почти невозможным движением, доступным существам, очень хорошо почуявшим дыхание Смерти на своем лице. Девушка на полу завизжала, и стоящий рядом с ней парень прыгнул наперерез Твари, размахивая таким маленьким по сревнению с когтями ножом...
Встречный взмах когтистой лапы, был почти небрежным. Но атакующему этого хватило, чтобы свалиться на пол расспоротым чучелом. В котором вместо соломы и сена была требуха. Тварь царапнула задними лапами пол, коротким и мягким прыжком меняя для себя понятия "стена" и "пол" местами. В замкнутиом пространстве подвала стало душно, жарко и очень, очень тесно. Где то рядом, может быть даже здесь, кричали люди, и их крику отозвалась Болшая Тварь, заглушая голоса мягких и беззубых созданий.
Тяжелая, но отвратительно быстрая туша металась посреди стоянки, возвращая к жизни древнейший из всех сюдетов. В круге света жмется друг к другу добыча, а из темноты к ним врывается тот, кому действительно принадлежит этот мир. Бронированное тело врезается в тело, брони лишенное, подминает под себя. Кость вспарывает мясо с влажным, чуть липковатым звуком.
Визжит женщина в белом. Твари все равно, в каком порядке забирать свое. А, вот уже не визжит. И вот уже и не в белом вовсе. Осевшее тело без лица лежит, как ненужная и нелюбимая игрушка. Тварь почти гарцует на месте, как хороший конь на выездке, разворачиваясь в узком пространстве. Ночь дуреет от крови, ночь жарко и сладко пахнет скотобойней. Свежей требухой, страхом, звонкой солью и медью. И поверх этого- душным звериным мускусом, смятой хвоей и медом. Беззубое мясо ползет, пытаясь спастись, волоча за собой задние лапы... Одна короче другой в полвоину, и разломаченое мясо чертит по полу ярку полосу. Дикий хруст челюстей и резкий рывок обрывают движение. Со сломаной шеей много не наползаешь...
Все. Этот последний. Тварь неторопливо делает несколько шагов, припадая к земле, и шумно вдыхая запахи. Этот кажется... Ну может быть... Тварь не хочет сомневаться. Четким движением она вгоняет коготь в основание затылка беззубого мяса. Она не была уверенна, а теперь- это точно просто мясо. Жаль, что порченое. Плохая еда. Но вкусная. Но плохая. Опять будет непонятный-невидимый. Но добыча.... Нет. Придет тот, а его нельзя видеть. И нельзя прогнать. Будет мешать. Тварь направляется к выходу из пещеры, и звук ее шагов влажный и липкий...
Было тихо. Очень тихо.
Смертный на спине Большой Твари молчал, впившись пальцами в гребни на загривке, обдирая ладони в кровь - и не замечая этого. Он не шевелился, только мерно колыхались от тяжёлых шагов Твари перья на безвольно раскинутых крыльях.
Сколько он так сидел? С момента, как брызнула в лицо кровь? Или с того, когда оглушительно громко распороли тонкую человеческую кожу ногти?
И даже когда подвал остался позади, и запах крови растворился во влаге и сырости, Алан так и не пошевелился, глядя перед собой абсолютно пустым взглядом.
От случившегося тварь отходила небыстро. Когда ты- вершина пищевой пирамиды, слишком идеальный для любой экологической ниши, думать трудно. Ты думаешь телом, рефлексами, между намерением и действием нет той паузы, которая свойственна разуму, сознание великолепно четкое и пустое. Думать мыслями тяжело.
Тварь аккуратно опустилась на грязный пол домика, и скрутилась в сложный крендель, так, чтобы заглянуть себе же на спину. Определенно, с тем, кто сидел там. было не все в порядке. Почему? Он ранен? Шея и плечи Твари напряглись, помогая вывернуться еще чуть- чуть, чтобы обнюхать и убедится. Из глотки раздаллось мягкое, глухое ворчание, скорее выдох. И только потом- слова. Слова это сложная материя, они не отражают всего и съедают оттенки.
- Ты не ранен?
Можно так, но надежнее обнюхать, да.
Молчание. Неприятное такое молчание, когда не отвечают не потому, что не хотят, а потом что заданный вопрос не долетает до сознания.
Вряд ли смертному было удобно сидеть на спине изогнувшейся твари, но он сдвигался с места, не менял позы. И не отвечал.
Тварь растерянно выдохнула, обдав седока холодным дыханием. Дело было нехорошо, и главное непонятно почему. "Он говорил-надо вернуться" всплыло из вязкой глубины сознания, в котором медленно гасли блуждающие огни и жар изнанки живого тела.
Тварь еще раз вздохнула, аккуратно поднимаясь. Качнулась, ловя баланс, подхватила лапой скатку своих вещей и шагнула из домика наружу. Выкидыш эволюции, никогда не существовавшая ошибка природы сделала шаг, другой... Приноровилась и пошла, постепенно переходя на размашистый, почти медитативный бег. Жилистые лапы уверенно сминали расстояние, унося ее обратно к церкви.

@темы: Алан, Гленн, 11 мая, 1927 год

---

Ночь (день), в которой пламя вновь идёт сквозь Бездну, чтобы вынести оттуда копье

11 мая, День Сожжения тамплиеров, Милан/Новый Орлеан

Переход, в котором преломлялось подчинившееся воле пространство, закончился полумраком и запахом камней и пыли.
Алан пошатнулся, заморгал - они где? почему не на улице…? - и крутанулся вокруг себя, настороженно втягивая прохладный воздух, вслушиваясь в гулкую тишину огромного зала с высокими стрельчатыми окнами. Вслушиваясь не только ушами, но кончиками пальцев, всей кожей, всей своей сущностью, пытаясь уловить странное вокруг.
Варлок вышел следом, не открывая глаз и не прекращая вычерчивать пальцами знаки в воздухе. Кольца на них мягко светились в темноте.
Странным было все. Это место было пропитано магией и Тьмой. Но куда меньше, чем, к примеру, вагон Леона.
Алан вскинул ладонь к лицу, зажимая себе рот - хотелось восторженно вскрикнуть, сунуть нос во все углы, ощутить это место всем собой.
Нет, не время. Не место. Не будь идиотом!
Он вскинул глаза к затянутому темнотой потолку, прерывисто выдохнул и на мгновение закрыл глаза. Времени мало. Надо собраться. Вдохнуть поглубже и сосредоточиться на ощущениях - если они пришли туда, куда надо, здесь должна быть не только Тьма. Но и Свет. Надо лишь вспомнить меч Иштвана - гордый, наполненный верой, и правильно глянуть…
Тюр держит копье. Копье, а не меч.
Оно светилось ярким, бешеным светом, запечатанное в саркофаг. Нетронутое тьмой, яростное, целеустремленное.
Метатрон слегка усмехается, и серовато-белые крылья за его спиной складываются в символ Надежды.
Саркофаг был недалеко. Но в самом сердце той Тьмы, которая заполнила некогда Бездну.
- Я справлюсь, - проговорил Алан, обращаясь к себе - и ко всем, к наставнику, стоящему за спиной, к оставшемуся где-то за океаном Леону, к не-человеку с зеленовато-карими глазами и огромными крыльями.
Он потянулся, вытаскивая из ножен собственный меч. Зажмурился ещё раз… пламя ничего не боится.
И сделал шаг навстречу Тьме. Той самой. Колкой. Холодной. Шепчущей голосами скованных ангелов.
Тьма коснулась тела холодными пальцами и колкими укусами, презрительным взглядом и едкой речью. Всегда и снова возвращаешься.
Всегда.
Зачем уходить?
Не «зачем». К кому
Когда-нибудь, когда не останется никого и ничего, ни надежды, ни смысла, ни воли и оборвётся последняя серебряная дорога в черноте, он вернётся, чтобы не уйти. Может быть.
Но не сейчас.
- Не сейчас, - повторило пламя, упрямо идущее через Бездну. Яркое и готовое согреть даже Тьму вокруг себя.
Она умела ждать. Пламя вспыхивает и гаснет, только темнота вечна и предвечна.
Протяни руку. Ты ведь чего-то хотел здесь?
…как горит предвечное пламя под кожей
Не только темнота сожрала когда-то вечность.
И сейчас тот, в ком билась искра изначального пламени, тянул руку. Не в темноту, но сквозь темноту, туда, где был свет.
Требовательный и гордый свет. Кто ты такой, пришелец? Чего тебе нужно? Зачем ты пришел?
Он пришёл просить о помощи. О помощи в сражении против того, кто искажает. Совращает. Делает больно. Насмехается. Сражении против того, для кого души - лишь пыль под ногами.
Сражении против Герцога Ада.
Против Белиала.
Выдохнув это имя, пламя вновь протянуло руку. Открытое свету, открытое темноте вокруг, готовое принять боль, но не готовое отступить.
Боли не было. Только колоссальная тяжесть.
Это оружие не было предназначено для человека. Человеческая душа с трудом выдерживала этот груз. Груз ответственности и силы.
Осталось немного - просто дойти обратно.
Сквозь темноту, сквозь колкий холод, сквозь голоса. Делая каждый шаг из последних сил, и всё же находя их для ещё одного. Вновь - через Бездну, но неся теперь с собой Свет.
Где-то внутри себя Алан выл. Отчаянно, захлёбываясь этим воем, желая сбросить эту тяжесть - и не имея права на это.
Ты обещал. Не смей.
Свист плети, и лоб закололо терновым венцом. Неси свой крест, человек. Неси свой груз сквозь насмешки и камни.
Из углов метнулись тени - чужие тени, многоликие, когтистые, зубастые. Зачем ты показал им Свет, человек? Теперь они хотят и его, и тебя.
Варлок поднял голову, делая шаг вперед. Отделяя ученика от Теней.
- Пошел прочь. Быстро. Не оглядываясь, - отрезал он, даже не обернувшись. В шаге от Алана пространство дрогнуло.
Больше не было воя внутри. Только тишина. Мертвенная, гулкая тишина.
Не-беги-не-смей-его-бросать-не-смей-делать…
Шаг. И в долгие секунды этого шага с ладони Алана успела сорваться вспышка света - капля Света, взятая от копья, от копья, что он едва мог удержать. Сорвалась, превращаясь в маленький крылатый силуэт, и пронеслась мимо варлока, врезавшись в гущу Теней.
А потом дрогнувшее пространство сомкнулось вокруг мага.
В спину ударил безумный смех тысяч глоток, и тысячи рук взлетели в смертельном танце...

И тишина. Тишина маленькой церквушки, в которой не было даже священника.
Алан опустился на пол, прижимая к себе обеими руками копьё, что казалось тяжелее самой земли, и замер.
Внутри всё ещё царила тишина. Только ползли по ней, как по льду, трещины, норовя расколоть эту тишину и выпустить наружу вой.
Тишина. Молчание. Твердый пол вгрызается в колени.
Пошел прочь. Быстро. Не оглядываясь
Он всё-таки завыл. Отчаянным, несдерживаемым воем, родившимся из тихого скуления в ладони. Рядом были только камни и копьё, и Алан скорчился на полу, кусая собственные пальцы, словно это могло помочь замолчать.
Не могло.
- По крайней мере, - знакомый голос над ухом был довольным. Даже самодовольным, - на вампиров точно не подумают!
Задыхающийся от невыплаканных слез Алан перевернулся на бок, а потом вцепился в наставника, пытаясь встряхнуть его - но всё, на что хватало сил измотанного тела сейчас, это с тихим воем цепляться пальцами за одежду варлока.
Тот смотрел недоумевающими глазами, позволяя себя трясти.
- Ну... это... я не хотел тебя шокировать уж слишком...
- Я думал, ты... - Алан не договорил, со сдавленным звуком утнувшись в плечо наставнику и отчаянно цепляясь за него едва ли не всем телом.
Тот вздохнул и обнял ученика.
- Ну вот что с тобой делать? Копье ж потеряешь. Все нормально будет. Я везучий.
Алан не отвечал долго, дожидаясь, пока перестанет бешено колотиться сердце, пока перестанут дрожать руки.
Всё хорошо. Все живы. Завтра вернётся Леон. Никто не умрёт.
Глупый маг. Ты же знаешь - ничего не будет хорошо
- Н-не потеряю, - выдохнул Алан. - Спрячем где-нибудь до завтра.
Он говорил и неосознанно сжимал пальцами ткань рубашки на плече Пилигрима.
- Оставайся тут. Здесь его не сразу заметят. Я поставлю защиту, - колдун мягко прижал к себе рыжую голову. - А ты спи. Это задание. Важное.
Вымотанный почти до предела за эти бесконечно долгие дни, Алан лишь кивнул, прикрывая глаза.
Кажется, он ещё хотел спросить, где Яхонт, и что нужно сказать Бьорну, что всё в порядке, и... наверное, он даже говорил это вслух.
А может это был просто сон.

@темы: Алан, 11 мая, 1927 год, Пилигрим